Дальше жил замечательный мужик, Виктор, которого почему-то прозвали Макарёк, и которого я уважительно звал дядя Витя.
Начинал он здесь жить с женой - очаровательной голубоглазой блондинкой и лапочкой-дочкой.
Даже нам, детям, нравилась его жена, уж очень она была молоденькая и красивая, такая кудрявая куколка.
Дочке было годика три, слишком маленькая, чтобы мы обращали на нее внимание.
Но буквально через год жизни в Авроре жена от Виктора ушла.
Я даже помню, как она солнечным днем уходила по улице вдаль, держа дочку за ручку, а молодой еще Виктор, расстроенный и растерянный, шел рядом и что-то мычал, возможно, сквозь слезы.
После этого он так и не женился, хотя был «интересным мужчиной», как тогда говорили: черноволосый, с густыми бровями и усами, этакий кубанский казак.
Женщины-соседки не раз пытались его «пристроить».
Даже моя мама пыталась познакомить его с одинокой подругой, учительницей английского.
Но, видно, не мог он забыть свою кудрявую блондинку, да и английский учить ему было поздно.
Виктор был добрым человеком, с рабочими, ловкими руками и охотно откликался на любую просьбу, царствие ему небесное.
Однажды он сделал мне чудесный деревянный горохострельный пистолет.
Когда нужно было почистить поселковый колодец, то вниз, во мрак и холод и в ледяную воду, в ведре на цепи спускали отзывчивого дядю Витю в старой, заношенной телогрейке, который глухо кричал из-под земли: - Вира (Подымай) или майна (опускай)! Да осторожней, вы, черти, уронили прямо на башку!
И много еще разных добрых слов кричал он из-под земли.
Потом его самого поднимали, грязного с ног до головы, перемазанного жидкой глиной, и сразу подносили полный прозрачный граненый стакан, по договоренности.
Виктор с любовью смотрел на стакан, подняв его к солнцу, на просвет, говорил «Слёзы моего ангела», медленно выпивал, смачно крякал, хрустел огурцом, который подносила ему моя благодарная бабушка, заядлая огородница, которой постоянно не хватало воды для огорода, и блаженно закуривал папиросу.
- Ох и теснО там, братцы, как в могиле и холоднО, как на Крайнем Севере, - с уверенностью знатока говорил он.
Но помогала закалка.
Зимой в мороз он любил, закурив папироску «Север» (их и моя бабушка курила), с голым торсом, в одних брюках медленно пройтись по двору до ворот, постоять там, глядя на бегущих мимо, закутанных прохожих, и также медленно удалиться в дом.
Расстояние от дома до ворот было метров 25-30, не меньше.
Я не раз видел эту сцену в окно и мечтал закалиться, как дядя Витя.
Свободное копирование
