Итак, осталось нам только дождаться господина Шестакова для сдачи ему с рук на руки волости и всего до ней принадлежащего. Но сей ахреян не так-то скоро повернулся, как мы думали и ожидали; ибо где-то его в деревне отыскали, где-то он приехал в Москву, где-то он туда отправился, а мы его жди да подожди и горюй, что время час от часу становилось хуже и для езды неспособнее. Целую неделю принуждены мы были его дожидаться, но спасибо чрез то имели времени и досуга довольно к сделанию всех нужных к переезду своему приуготовлений; а, сверх того и распрощаться со всеми нашими соседями, которые все не успели услышать о нашем отбытии, как, несмотря на всю дурноту тогдашнего времени, приезжали к нам изъявлять свое об отбытии нашем сожаление и с намя распрощаться.
Кроме сего, надобно было нам отправить и бывших у меня учеников к их родственникам, ибо всех их с собою в такую даль забирать было и для нас отяготительно, да и родным их того не хотелось, а вместо того хотелось нам неведомо как уговорить ехать с собою помянутую девушку, госпожу Беляеву. Она, полюбив нас и к нам привыкнув, весьма охотно и сама того хотела; но великой труд мы имели уговорить и убедить старичка-отца ее отпустить ее с нами, и он не иначе к тому наконец согласился, как с условием, чтоб я подарил его бывшею у меня маленькою, обрезною, намалеванною на доске статуйкою, изображающего мальитка, которую как я ни любил; но принужден был уступить ему в удовлетворение желания всего моего семейства.
Наконец изволил прибыть и преемник мой, господин Шестаков, и я нашел в нем действительно самого простака и сущего деревенского ахреяна. И какая комиссия была мне при сдаче ему всей волости: ты говоришь ему то, а он мелет другое; ты ему изъясняешь дело, а он несет вздор... и горе истинное у меня с ним тогда было! К безделицам, ничего незначащим, привязывается как смола, а важного и самого дела не хочет слушать! что ты с ним изволишь? О том, что можно в час кончить, толкую с ним часов пять и более. Когда ж дошло у нас дело до наставления моего в рассуждении новоманерного заведения, тут встань беда и не ляжь! И тут-то прямо доказал он мне и невежество свое, и грубость и ахреянство. Вместо того, чтоб внимать все ему толкуемое, как сороке Якова, поднялся у нас с. ним ропот и негодование, и он, пуская все слова мои совершенно мимо ушей, твердил только: "Что это такое? да на что это? что за дьявольщина? и какая от того польза?" и т. д. Я слушал-слушал, да и стал, и наконец другого не нашел, как плюнув, на все ему с досадою сказать: "Ну, братец, как хочешь? я свое дело сделал, и учинил славное начало, о котором и в Петербурге уже знают; а ты хоть все брось и запусти, я уже за то не ответчик; а отвечай уже сам князю как тебя Бог на разум наставит". И действительно, бросив ему наставление, пошел прочь от него, и сам себе сказал: "Ну, вижу я теперь сам, какая дьявольская разница иметь дело с разумным человеком и с глупцом, а особливо с невеждою, набитым глупейшими о знании своем мыслями!"
Но как бы то ни было, но наконец все дело свое мы с ним кончили, и нам осталось только укласть все свои вещи в повозки, запречь лошадей, со всеми распрощаться и ехать; и во всем этом провели мы уже не более суток. И как у нас навожено было множество всяких вещей и мелочей из дома, то ими, также моею библиотекою, картинами и превеликим множеством картузов, набитых разными врачебными травами, нагрузили мы множество повозок, и употребили под них не только всех тутошних казенных лошадей, но и всех приведенных из деревни для сего своих собственных, так что составился превеликой обоз из всех наших экипажей и повозок отчасти на колесах, отчасти на санях, ибо был уже тогда и снежок маленький.
Наконец настал день нашего отъезда, случившийся на другой день после Михайлова дня, то есть ноября 9-го дня, и день сей был для меня прямо чувствительный. Из всех сел и деревень собрались к сему времени все бурмистры, старосты и лучшие люди. Все они наносили всякой всячины на дорогу, и прощались со мною с изъявлением искренней ко мне любви и благодарности за хорошее управление ими. Все отзывались, что они мною весьма довольны; все желали мне счастливого пути, и жалели, что я от них отбываю. Но никто с таким чувствительным сожалением со мною не расставался, как наш лекарь. Итак, распрощавшись и помолясь Богу, мы в путь свой и отправились. А сим окончу я и письмо мое, превзошедшее уже обыкновенные пределы, сказав вам, что я есмь ваш и прочее.
Свободное копирование
