Однако, что я ни говорил, но жене моей крайне не хотелось расставаться с Киясовкою, и чем более она о том помышляла, тем паче увеличивалось ее нехотение, и скоро довело ее до того, что она ударилась даже в слезы. Но я смеялся только ее малодушию и твердил ей, что об отречении и помышлять нечего, а чтоб лучше, не упуская времени, помышляли они обо всем нужном для предстоящего нам переезда.
Совсем тем и самого меня тогдашнее позднее осеннее время озабочивало немало. Я воображал себе все предлежащие нам трудности к перевозке всех завезенных нами из двора вещей и целого почти дома, с людьми, скотом, меблями и прочим, и предусматривал сам, что нам перевозка всего доставит множество хлопот, забот и затруднений; но мысль о необходимости того подкрепляла меня и ободряла много.
Итак, не долго думая, приказал я канцеляристу своему приготовлять все к предстоящей сдаче, а сам, засевши в свое место, принялся тотчас за сочинение инструкции своему преемнику, и в немногие часы настрочил ему превеликую, и не сомневался, что она князю будет угодна, ибо я не упустил ничего из вида. Но сколь малого труда стоило мне написать сию инструкцию, столь много напротив того смутился я и не знал, что мне предписать ему в рассуждение заведенного мною тут на опыт новоманерного семипольного хлебопашества. Князю неотменно хотелось, чтоб сей опыт продолжаем был во всей его форме и порядке, но как о господине Шестакове, бывшем некогда управителем в Бобриках, случилось мне слышать, что он человек хотя доброй, но сущий ахреян, и из простаков простак, и тупица настоящая; а все оное хлебопашество в основании своем имело особую обширную систему, и успех и польза от такового хлебопашества неинако могла ожидаема быть, как от непременного наблюдения, учрежденного распорядка, то полагая, что все сие простаку тому не влезет и в голову, и что он не только исполнит того, но и понять будет не в состоянии, что после и оказалось действительно так, как я думал; однако, чтоб не упустить и сего из вида, то написал я относительно и до сего хлебопашества превеликое и наиподробнейшее наставление, и раствердил все и все как сороке Якова, и чтоб простаку все понятнее могло быть, то изъяснил все нужное наипростейшими рисунками.
Исправя все сие и дорожа временем, поскакал я в Москву, и явившись к князю, благодарил его за оказанную к себе милость. Тут услышал и узнал я от секретаря нашего такое, чего я еще не ведал, и что меня еще более в доброте сердечной и честности характера княжова удостоверило. А именно, что как скоро богородицкой управитель умер, то многие из тамошних дворян, льстившиеся получить его место, подхватя почтовых, прискакали в Москву, и бросились с просьбами своими к князю Сергию Сергеевичу, а сей тотчас и прискакал-было наседать по прежнему на старика-князя, и просить об определении туда какого-то своего знакомца. Но старик-князь его предупредил, и разрушил все сии новые каверзы тем, что как скоро получил из Богородицка о смерти управителя уведомление, так в ту-ж самую минуту призвал его, секретаря, и велел писать помянутой ко мне ордер, и в тот же день с нарочным солдатом ко мне его и отправил. Итак, не успел князь Сергий Сергеевич, прискакав с просьбою своею, заикнуться, как старик ему сказал, что это уже поздно, что я уже определен, и что ко мне уже и ордер послан, а потому чтоб он и оставил его в рассуждении сего пункта с покоем. Итак, молодой князь, не солоно хлебав, ни принужден был почти со стыдом возвратиться.
Таковой поступок старика-князя заставил меня его еще более полюбить и сделаться к нему за то еще более усерднейшим. Он принял меня в сей раз отменно милостиво и благоприятно, опробовал совершенно сочиненную мною Шестакову инструкции и о земле наставление, и оставил у себя для переписки, подписания и вручения Шестакову, когда он приедет. Потом, поговоря со мною обо многом, относящимся до Богородицкой волости и таким тоном, что я мог заключить, что он не совсем доволен был управлением умершего управителя, отпустил он меня, сказав, что он на меня надеется как сам на себя, и что он находящегося там бобриковского управителя, которой не совсем ему нравится, и о котором дошли до него некоторые невыгодные слухи, предает совершенно в мою волю, и что если я найду за ним что-нибудь нехорошее, так бы только отписал к нему, и тогда он его тотчас отрешит и его там и не будет.
С сим расстался я тогда с моим любезным старичком-князем, и пробыв в Москве не более одних суток, возвратился в Киясовку, где нашел моих домашних уже убирающихся и совсем почти готовых к отъезду.
Свободное копирование
