и на другой день к обеду возвратился к своим домашним.
Сих нашел я давно уже меня к себе ожидавших и всех здоровыми и благополучными; но вскоре за сим назначено было и нам самим вытерпеть передрягу и, против всякого чаяния и ожидания, подвергнуться внезапному страху и опасению. Случай сей был совсем особливый и следующего рода.
По возвращении моем из Москвы я первым долгом почел созвать к себе всех старост и начальников деревенских и объявить им все последние повеления, данные мне от князя, а наиглавнейшее о платеже ими впредь такого же почти оброка, какой платили они до того времени. Все они выслушали слова мои, как казалось, довольно с спокойным духом и разъехались по своим местам. Но не успело несколько дней после того пройтить, как вдруг является перед крыльцом моим превеликая толпа народа. Удивился я, о сем услышав, и тотчас велел спросить, что за народ и зачем в таком множестве? Сказывают мне, что спасские-де крестьяне и хотят сами вас видеть.
-- Хорошо, -- сказал я, -- скажите им, что я тотчас к ним выйду, -- а сам удивился тому еще больше.
Но скоро удивление мое превратилось в превеликое смущение и беспокойство духа, когда посланный к ним с помянутым вопрошанием и весьма мне преданный солдат, вместо того, чтобы иттить к ним, остановился и мне сказал:
-- Что-де, сударь, толпа их превеликая и кажется сволочью сущих негодяев. Что-то все рычат и мурчат, и предводителем у них не староста и не бурмистр, а какой-то Роман, который, как говорят, наивеличайший сутяга и самый сварливейший и негоднейший человек во всей волости, и что-то они мне подозрительны, и нет ли у них какой блажи и чего-нибудь непутного на уме.
Поразился я смущением, услышав такую неожидаемость, и сам себе сказал:
"Господи! Чтоб такое это было, и что такое они хотят?"
Сердце во мне как голубь затрепетало; однако я, не давая солдату смятения своего приметить, ему сказал:
-- Вздор, братец, мне кажется... Однако поди ты со мною да скажи вот в канцелярии и товарищам своим, чтоб они на всякий случай были готовы.
-- Хорошо, -- сказал он и пошел им сказывать, а я, вышед в лакейскую, стал смотреть в окно, простирающееся на двор, поджидая возвращения солдата.
И смутился еще более, увидев в самом деле человек почти до ста мужиков, стоящих перед крыльцом моим, а пред ними помянутого Романа, расхаживающего как петух индейский и хорохорющегося по примеру оного. Сие привело меня самого в изумление; однако, как нечего было делать, то, дождавшись прибегшего ко мне назад солдата, вышел я на крыльцо или паче на некоторый род открытой и аршина на два от земли возвышенной широкой галерейки, простиравшейся от одного флигеля до другого. Тут, став против самого сделанного для схода с ней неширокого крыльца, спросил я мужиков, чего они хотят?
-- К тебе-ста пришли, -- закричал с грубостью предводитель их, а за ним закричала и вся его сволочь.
Таковой грубый и неучтитый ответ смутил меня еще более; однако я имел еще столько духа, что преодолел закипающееся во мне сердце и, засмеявшись, им сказал:
-- Это я и без того вижу; но зачем таким?
-- А вот-cта зачем, -- закричали они в несколько голосов, а Роман всех громче и грубее, -- велишь-ста ты платить нам оброка по шести рублей с тягла.
-- Ну, что ж такое? -- спросил я.
-- Но с чего ж-ста ты это взял?
-- Как с чего? Князь так приказал.
-- Да-ста, как бы не князь! Да для чего другие государевы крестьяне платят меньше, да и в Бого-родицкой волости платят только по четыре рубля с тягла, а мы что за грешные, что с нас больше?
-- Этого я не знаю! -- сказал я. -- А воля на то князя, да и самой государыни.
-- Как бы не так, -- завопил Роман, -- ты-ста думаешь, что мы тому и поверим. Государыня-ста не знает о том и не ведает, а это все твои довести, и ты сам хочешь денежками нашими набить себе карманы.
Грубые и дерзкие сии слова вывели меня тогда из терпения.
-- Ах ты, бездельник! -- закричал я на него. -- Как ты смеешь со мною так говорить?
-- Мы-ста не бездельники, -- закричали они во все множество голосов.
А Роман, подскочив к крыльцу, еще более закричал:
-- И что ж ты за боярин, чтоб не сметь с тобою говорить; ну, так знай же, что мы твоего приказа не слушаем, словам твоим не верим и такого оброка платить не хотим и никак не станем.
Кровь во мне воспламенилась при услышании сего; однако я имел еще столько терпения, что им сказал:
-- Что это, что это вы, дурачье, затеяли, бунтовать, что ли, вы хотите? За это передерут вас всех кнутыши! Да для чего малинские, киясовские и Покровские ни слова не говорят и повинуются приказанию княжому?
-- Вольно-ста им, -- закричали они, -- но мы того не хотим!
А Роман, как ерш растаращив глаза и опять подбежав к крыльцу, и прямо мне в глаза закричал:
-- Ну не хотим-ста, не хотим; это все твои плутни, не слушаем!
-- Ах ты, сукин сын! -- закричал я, не могши уже никак утерпеть более. -- Хочешь ли, я тебя...
Но не успел я еще сего слова домолвить, как он вскочил на первые ступеньки крыльца и во все горло завопил:
-- Я-ста не сукин сын, а разве ты такой, а себя Я тебе докажу! Бить-ста, што ли, меня хочешь, так тебе не удастся, и кому еще Бог поможет.
Сказав сие, побежал ко мне вверх по ступенькам и протянул уже руку, чтоб схватить меня за ворот и тащить с крыльца.
Признаюсь, что минута сия была для меня весьма критическая и было не натурально, что не мог я [не] испужаться. Что ж касается до моих домашних, сбежавшихся между тем к окну спальни и смотревших в оное на все сие происшествие, то сии завопили и закричали от страха и испуга. Но тут где ни возьмись помянутый усердный ко мне солдат, и вывернувшись из-за меня, так сего бездельника толкнул, что он полетел стремглав с крыльца на землю, а в самую ту минуту подскочили и прочие стоявшие уже за мною солдаты, которых я и не видал, и отведя меня к стороне, говоря: "Посторонитесь, сударь!" -- выхватили свои шпажонки и, загородив собою весь всход на крыльцо, к зашумевшему народу закричали:
-- Цыц! бездельники, не шевелись никто с места, всех перерубим, если кто отважится подойти сюда ближе хоть на пядень; что это, и свое ли вы затеяли?
Неожидаемое явление сие всех так испугало, что они, все оцепенев, почти в один миг замолчали, и никто в самом деле не смел поворотиться, а я, ободрившись тем, к стоящему внизу приказчикову брату и к другим нескольким дворовым закричал:
-- Схватите этого бездельника и держите крепко.
Те тотчас бросились на поднимающегося от земли и, окружив его, действительно схватили так, что он не мог и шевельнуться, а я, обратись к утихшей и в безмолвии стоявшей толпе, с спокойнейшим же духом сказал:
-- Ах, дурачье, дурачье! Что это вы затеяли, и не с ума ли вы сошли, что дали сему бездельнику себя соблазнить и возмутить? Как можно мне самому от себя это взять? Да коротко, если в том только дело, что вы мне не верите, то за чем дело стало? Выберите между собою двух или трех человек, кому вы поверить можете, я сейчас отправлю их в Москву к князю, пускай спросят они сами у князя и услышат, от себя ли я это взял или так сама государыня приказала?
-- Хорошо-ста, хорошо! -- сказали они в несколько голосов. -- Это дело; мы-ста тотчас выберем.
-- Всего лучше! -- подхватил я. -- Выбирайте, и пускай они спросят о том князя, а если хотят, так именем вашим и просят о убавке оброка и чего им хочется.
Все они тотчас зашумели и начали между собою выбирать двух депутатов, а я, обратясь к приказчику и солдатам, сказал:
-- А вы, между тем, отведите сего молодца в земскую избу и до тех пор покараульте, покуда возвратятся посылаемые в Москву. Я с ним ничего не сделаю и не хочу марать и рук своих.
Солдаты мои тотчас его подхватили и, чтоб он не кричал, заткнули ему рот платком и повели за ворота, и там, без моего приказания, взляпали на его ноги претолстые колодки.
А я между тем, поговорив уже дружелюбнее с толпою сих негодяев и приведя их в рассудок, пошел писать к князю рапорт, с изображением живейшими красками всего сего происшествия, и как между тем выбраны были ими и депутаты, то и отправил их с солдатом и с моим рапортом в Москву к моему командиру, а мужикам велел ехать домой; что они, не делая более никакого шума, и учинили.
Сим кончилось тогда сие происшествие, а вместе с тем кончу я и сие мое письмо, сказав, что я есмь, и прочее.
Свободное копирование
