Глава четырнадцатая
Опять на берегах Волги
19 сентября 1953 года. Золотая осень.
На станции Мостовицы, около Ерцево, сформировался этап на Куйбышев. В тамошние лагеря. Огромный состав — около пятнадцати вагонов. Вагоны товарные, набитые битком.
В нашем вагоне около полусотни человек. Ночью все спят вповалку. Посреди вагона печурка-буржуйка.
Ночью я спать не мог. Отсыпался днем. Вот как-то раз ночью пробираюсь я к буржуйке. Вижу, сидит около нее человек — в новом лагерном бушлате, с элегантно подстриженной бородой, интеллигентного вида. Подсаживаюсь к нему. Начинается разговор.
Он журналист, москвич. Сотрудничал в «Известиях» в 30-е годы, еще в бухаринские времена. Называет свою фамилию. Мне она знакома. Читал его статьи. Это не звезда первой величины, но все-таки опытный журналист.
Обратил внимание: в руках держит палку. На палке вырезан вензель, буква «А».
Наша беседа продолжается. После нескольких бытовых фраз принимаемся за извечную тему всех интеллигентов: о судьбе России. Мой новый знакомый излагает мне свою программу преобразования России. Речь становится нервной, захлебывающейся, вдохновенной. Говорит быстро, нельзя вставить слова.
В России будет восстановлена монархия. Но все будет очень «здог-гово» (он картавит). Будет специальная газета, где всякий сможет писать ему письма.
«Мне будут писать: „Ваше Импегатогское Величество“».
Я на миг остолбеневаю: «Как… как?»
И здесь я узнаю целую историю.
Оказывается, находясь в лагере, он собрал вокруг себя группу солдатиков, бывших власовцев, и рассказал им о том, что он — сын Николая Второго. Им он говорил, что от горничной. Мне он сказал, что от фрейлины. Таким образом, он законный претендент на русский престол.
Мужичкам он давал придворные звания, титулы. Они верили в него безусловно. Он хороший пропагандист. Например, речь идет о монархии. Кто-то из солдатиков (все-таки ведь мужичок) нерешительно спрашивает:
«А помещики будут?»
Наш «А» с экспрессией:
«Да. Ты будешь помещиком! Ты сидел в лагере, ты и будешь помещиком!»
У того слюнки потекли.
Все строится на том, что вскоре будет война. (Это были последние месяцы холодной войны.) Как только возникнет война, не холодная, а горячая, сразу выступают сторонники нашего «А». Палка с вензелем немедленно превращается в древко трехцветного знамени. «А» провозглашен императором. Движение началось.
У Достоевского, когда он говорит о Петре Степановиче Верховенском, есть наблюдение. Ставрогин замечает: «Он жулик, но наступает момент, когда он превращается в полусумасшедшего».
Именно таким был мой новый знакомый. Жулик и энтузиаст, превращающийся моментами в полусумасшедшего. Мне тут же был предложен портфель министра пропаганды. Когда оказалось, что я социалист, энтузиазм моего нового знакомого несколько охладел. Но все-таки его главным расчетом являлись церковники.
«Надеюсь, не все там социалисты?» — не забывал он прибавить.
«Не все, далеко не все», — отвечал я со вздохом.
Свободное копирование
