В первое время после 1929 года, когда вся страна была в хаосе из-за множества одновременных социальных изменений, в трудовых лагерях было хуже, чем впоследствии. Полиция попросту не справлялась с проблемой — держать в руках такое количество людей сразу, и на создание эффективной организации ушло несколько лет. У тысяч не было нормального жилья или еды в достаточном количестве.
Но так было не преднамеренно, как я понимаю; полицию попросту обязали сделать больше, чем она могла выполнить. Позже, трудовые лагеря были лучше организованы, и те, что я видел в последние годы, отличались порядком и достаточными удобствами. Там были школы и кинотеатры, и их население вело жизнь, не особо и отличающуюся от обычных советских граждан.
Власти никогда не сообщали цифровых данных о суммарном количестве мужчин и женщин, направленных на принудительный труд; я слышал разные оценки, от одного до пяти миллионов. Тысячи мелких фермеров, согнанные с земли в 1929 году и позднее, уже вернулись на свободу, но, насколько я могу судить, количество людей, занятых принудительным трудом, оставалось примерно постоянным вплоть до времени моего отъезда из России в 1937 году. Недавние чистки, затронувшие сотни тысяч людей, несомненно, пополнили трудовую армию.
Уголовные преступники, такие как убийцы и воры, в трудовых лагерях смешивались без разбора с различными группами, попавшими в опалу, кулаками, кочевниками, бывшими священниками и так далее. К тому же власти, казалось, лучше относятся к обычным преступникам, чем к социальным группам, помешавшим разным реформам. С жестоким убийцей, как правило, обращались лучше, чем с мелким фермером, который не желал отдать свой скот, дом и сад соседям, чтобы организовать коллективное хозяйство.
Зимой 1936 года, когда мы с женой ехали в автомобиле к Якутску, большой северо-восточной провинции России, наша машина оказалась в канаве, вскоре после того, как мы пересекли Транссибирскую магистраль. Мы увидели большую группу людей под конвоем, строивших второй путь железной дороги, и решились попросить их нам помочь, вернуть автомобиль на дорогу.
Мы натыкались на множество таких групп в поездах по Дальнему Востоку; большие количества рабочих направлялись на строительство железных дорог много лет.
Когда мы вернулись к железнодорожному пути, конвоя видно не было; в малонаселенной местности заключенные при всем желании вряд ли могли далеко убежать. Мужчины были одеты в обычную советскую рабочую униформу, и ничем не были похожи на заключенных, разве что чуточку более оборваны, чем средний рабочий. Мы спросили, не могут ли они нам помочь, и они охотно согласились.
Что более всего поразило нас в этих людях, и таких же, которых мы встречали везде: они совершенно не напоминали преступников. Вероятно, большая часть преступниками и не была, в нашем смысле слова; они только относились к социальным группам, которые не проявили лояльности к властям в их многочисленных реформаторских планах.
Мне говорили, что политические ссыльные, то есть члены других революционных групп и разочаровавшиеся или дискредитированные коммунисты, редко попадают в трудовые лагеря. Если они считаются опасными, их держат в концентрационных лагерях или изолированных тюрьмах. Если их считают всего лишь помехой, просто направляют на так называемое «поселение». Но со времени последних чисток, направленных главным образом против коммунистов, эта практика могла и перемениться. Ходили слухи, прежде чем я покинул Россию, что дискредитированных коммунистов станут теперь отправлять на принудительные работы, как и прочие строптивые группы.
Я обнаружил, что почти все русские чрезвычайно опасливо обсуждают концентрационные лагеря и тюрьмы.
Властям удалось окружить их такой атмосферой тайны и страха, что в разговорах избегают самой темы. Мне встречались некоторые русские, которые, казалось, охотно говорили о тюрьмах, но никогда не знаешь, не полицейские ли они агенты, и я их не поощрял, поскольку в любом случае это не мое дело.
Я видел несколько тюрем издалека. Одно такое здание, которое использовалось для политических заключенных при царском режиме, мне показали как место заключения Доры Каплан, женщины, стрелявшей в Ленина. Но внутри таких мест я никогда не бывал, и, насколько мне известно, ни одному иностранцу не устроили экскурсии ни в тюрьму для политических заключенных, ни в концентрационный лагерь для них же. Конечно, я здесь говорю не про образцовые тюрьмы, куда постоянно возят туристов. Там сидят только убийцы или воры, не политические преступники.
Система «административной ссылки» уникальна для России; ее сейчас практикуют в тех же формах, что и до революции. Мне встречались ссыльные почти везде, в Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке. Я слышал, что можно встретить больше бывших аристократов и богачей в городах Средней Азии, чем в Ленинграде, бывшей царской столице.
Административная ссылка — это сравнительно мягкое наказание. Ссыльных практически невозможно отличить от прочих жителей, они передвигаются, как хотят, в определенных пределах, и обычно имеют постоянную работу. Им пишут «минусы», по русской терминологии.
Например, какому-нибудь незначительному политическому преступнику устанавливают «минус шесть». Очень распространенное наказание; политическая полиция, кажется, раздавала их всем, кого хотя бы отдаленно заподозрили в нелояльности к режиму. Получившие «минус шесть» мужчины и женщины не могут жить в шести главных городах европейской России в течение ряда лет, либо приезжать туда.
Я встречал довольно изысканных ссыльных, работавших в отдаленных рудничных городках азиатской России. Обычно они выполняли рутинную работу, вроде бухгалтерской; получить ответственный пост для них нелегко, а большинство их них его бы и не приняли, даже будь он предложен, поскольку их стали бы обвинять, пойди что-нибудь не так. Советская полиция, как и полиция других стран, хватает самых очевидных подозреваемых, если что-то идет не так, а ссыльные бросаются в глаза в такой ситуации. Те, которых я знал, были очень тихие и безобидные; обычно у них меланхолический вид, ведь они расстались с прежними знакомыми и прежней жизнью.
Свободное копирование
