Записки тюремного инспектора - 249

Ужасом веют рассказы участников перехода различных иностранных границ и с воинскими частями, и группами, и в одиночку. И поражает, что двух мнений нет. Это то же самое, что испытали мы. Редко кого не ограбили, а если и попадались такие счастливцы, которые избежали этой участи, то они были свидетелями, как грабили других. Я помню отлично, как в одной из больших крымских газет летом 1920 года была помещена статья участника отхода воинских частей на Грузию, и там подробно было описано, как грабили грузины русских людей. Я вырезал из газеты эту статью, но бросил ее потом при эвакуации Крыма.

Остатки воинских частей, переходящие границы своего государства, обычно обезоруживались тем государством, на территорию которого они вступали. И вот тут-то под видом отобрания оружия шел повальный грабеж и военных, и их семейств, и тех, кто шел с ними. И это грабили не отдельные бандиты и шайки, а власть - пограничная стража и организованные воинские части. Еще меньше считались с отдельными невооруженными группами беженцев и отдельными лицами, переходящими границы. С ними не церемонились вовсе и отбирали все, разрешая следовать дальше в положении нищего. Пощады не было никакой ни для взрослых, ни для детей.

И это считалось счастьем, так как могло быть и хуже. Задерживаемых сплошь и рядом отправляли обратно к большевикам. Чудовищными теперь кажутся нам рассказы этих несчастных людей, пробиравшихся по ночам в незнакомой местности, в лесу или болотах, по колено в промерзшей грязи и ожидающих ежеминутно опасности быть обнаруженными. Как звери, крадучись и прячась от людей, люди, ставшие сами похожими на зверей, грязные, обмерзшие, укрываются днем в лесной чаще или под валежником и с воспаленными от бессонных ночей и страданий глазами ждут ночи, чтобы не наткнуться на охотников за человеческой личностью. И с той и с другой стороны их караулят как на звериной облаве. Назад возврата не может быть, а впереди люди - звери.

Мы не решились бы писать так, если бы сами не испытали это положение затравленного зверя. Нас ловили большевики, но поймали румынские жандармы и гнали назад, на русский берег Днестра, чтобы передать на растерзание большевикам. Это состояние приговоренных к смерти людей не сравнимо ни с чем. Спасения ждать было неоткуда, и сопротивление было бесполезным. И это происходило на глазах всего мира и ведомо тем демократическим парламентам, которые так любят делать запросы своим правительствам.

Из голодающей России идут сведения о торговле человеческим мясом, а здесь, в пограничных с Россией государствах, идет охота в лесах на людей. И кажется нам, что в культурном отношении одно стоит другого. Особой жестокостью и жадностью отличались румыны, грузины и поляки. Впрочем, своей корыстностью и греки не отставали от них. Как пиявки, впивались эти торгаши на своих лодочках в стоявшие на константинопольском рейде русские суда и высасывали из голодающих русских людей оставшееся еще при них имущество. За небольшой кусочек хлеба или банку консервов грек требовал безумные деньги и получал часы, кольцо, браслет, цепочки или пальто, пиджак и т.д.

Эта вакханалия грабежа при крымской эвакуации производила отталкивающее впечатление, и я до сих пор не могу без отвращения вспомнить этих людишек. Россия была богата, богаче всех. У каждого русского, наверное, были часы, цепочка, кольцо, и это знали они. Нужно было не терять момента, чтобы воспользоваться этим добром, и они его не теряли. Тот из русских, кто подъезжал во время эвакуации на судах к греческим берегам, тот ненавидит греков. Помимо корысти эта нация проявила в высшей степени враждебное отношение к русским. Греки не принимали к себе русских беженцев (Салоники), как не принимали к себе русские суда с беженцами румынские власти, но эти последние хоть не позволяли себе насилий, тогда как греки били русских прикладами.

Мы не знаем, как относились к беженцам из России в северных и северо-западных новообразовавшихся государствах (Латвия, Эстония, Финляндия), но слышали, что и там дело обстояло не вполне благополучно. Спасающихся гнали обратно к большевикам на верную смерть. И это было тем более обидно, что эти новообразовавшиеся государства были не так давно частью России и получили все от этой великой державы.

Впрочем, и здесь, в этом грабеже, были градации. Дело в том, что первое время громадное большинство лиц, покидающих свою Родину, эвакуировались пароходами при содействии бывших наших союзников англичан и французов. Тогда еще можно было везти с собой имущество. Вот эти-то кожаные чемоданы и были бельмом на глазу у более культур -ных народностей - англичан и французов. Л. Н. Ингистова (это человек, которому я не могу не верить) говорила нам, что возненавидела англичан после того, как видела на пароходах эту жадность их к желтым чемоданам. Они нагло отбирали эти вещи, ссылаясь на то, что корабли перегружены и вещи будут выброшены в море. В действительности они брали эти желтые чемоданы себе.

Русские тряпки, на которых были так падки менее культурные поляки, румыны и грузины, им не были нужны. Они искали валюту. Серая беженская масса их не интересовала. Их взгляды были обращены на дорогие кожаные чемоданы и сундуки бегущей за границу русской аристократии. И вот на этих гостеприимных кораблях в руки команд переходило спасенное от большевиков имущество русских людей. И это знали все, но об этом не принято громко говорить. Даже между собой русские говорят об этом как-то таинственно и полушепотом. Боже сохрани сказать об этом в газетах!

И я часто вдумывался в это положение и старался понять, в чем же тут дело. И это понятно. Русские пользуются гостеприимством и разбросаны по всем странам. Они рады, что нашли приют и спаслись, и нужно молчать. Это вопрос не русский. Он ведом правительствам тех государств, где нашло приют русское беженство. Румынские власти отлично это учитывали и боялись огласки. Жандармерия зорко следила за интернированными и тщательно отбирала у русских дневники и записки, в которых, несомненно, люди описывали это постыдное для них явление. Полковник Ярощенко, в роте которого я был при отходе на Румынию, узнавши, что я держу в сумке свои записки, предупредил меня об этой опасности, сказавши, что у него румыны отобрали его записи. Несомненно, знали об этом постыдном явлении и румынский король с королевой. Среди беженцев нашлись люди, лично известные своими заслугами королю (полковник Востросаблин), которые успели довести до сведения короля о насилии румын над спасающимися от большевиков русскими людьми.

На польской границе на русских беженцев была охота, как на зверей. Польская государственная стража ловила и раздевала донага не только взрослых, но и детей. Это знало не только польское правительство и их парламент, но спросите любого поляка на улице, и он знает, что русских грабили поляки. И господин Церетели отлично осведомлен, что его народ, который он представлял в русской Государственной думе, грабил русских и снимал с них кольца, часы и нательные золотые кресты. Англичане - те хоть сознавали свою вину и говорили, что в экспедицию к Черному морю посылались отбросы английского общества и потому нет ничего удивительного, что там имели место такие печальные случаи.

И русские должны молчать. Но молва делает свое дело и вытравливает клеймо там, где это нужно. В России осталось много людей -живых свидетелей и очевидцев того, что происходило на границах Русского государства, и несомненно наступит время, когда вновь возродившееся общественное мнение даст надлежащую оценку каждому народу по его заслугам.

И в самом деле. Почему молва не пристегнула к этому позору американцев? Почему мы ни разу не слышали плохого отзыва о турках и восточных народах? Почему, наконец, когда прибыли на кораблях десятки тысяч русских беженцев в Югославию, здесь не было не только грабежей, но, напротив, даже беднейшие слои населения оказывали щедрую помощь русским беженцам. И мы теперь понимаем, почему в начале нам задавали представители сербской и хорватской интеллигенции вопрос о том, правда ли, что местное население держало себя очень прилично и не приставало к русским с предложением скупать у них вещи. И мы отвечали, что это первая страна, где нас приняли по-братски. И мы отлично понимали, что сербам, и хорватам, и словенцам было известно, что русских грабили везде. И мы видели, что им было приятно за свой народ. Впрочем, об этом нам открыто сказал хорват Жарко Дрогойлович (г. Костайница).

Поляки и сейчас еще грабят русских, которым удается в одиночку и группами вырваться из советской России, и сажают в тюрьмы даже детей. Недавно (октябрь месяц) Женя и Туся Духонины с матерью сидели в польской тюрьме, несмотря на то что имели визу на проезд в Сербию. И это знает польское правительство и польский народ.

И вот приходится молчать. Мы знаем отлично, что об этом нельзя писать не только в газетах и журналах, но даже и в мемуарах, и записках нужно быть осторожным. Об этом знают все, но говорить об этом нельзя. Это не принято и к тому же не модно. И мы пишем это не для огласки, а для себя. Я помню, когда, будучи еще в Загребе, я прочитал в немецкой газете, что из России в Загреб прибыла партия военнопленных мадьяр, служивших в Красной армии и в отрядах Чека. Эта партия в 400 человек была взята под надзор до отбытия ее в Венгрию. Я видел этих мадьяр и узнал в них тех грабителей, которые ходили по квартирам с обыском и срывали с обывателей часы, цепочки, кольца и нательные крестики. Под свежим впечатлением я написал тогда статью в газету «Новое время», но ее не признали возможным поместить. Об этом писать было нельзя.

Но ведь все знали, что вначале большевики опирались главным образом на латышей, китайцев и военнопленных мадьяр и что самые свирепые чрезвычайки были те, в которых сидели латыши и мадьяры. Я отлично помню, что в Остерской уездной чрезвычайке (мой родной город) председателем был военнопленный мадьяр, и к этому времени относятся все массовые расстрелы и грабежи по Остру.

Впрочем, газета сообщила неправильно. В этой партии были не только одни мадьяры. Я узнал об этом случайно. Живущая возле университета на Шалате, на горе в отдельном домике возле виноградника (кажется, арендаторша), пожилая женщина-хорватка, с которой я был знаком, говорила мне как-то, что она в отчаянии. К ней в качестве квартиранта поместился большевик-хорват, прибывший из России с военнопленными мадьярами, и вот у него в углу стоит большой мешок, туго набитый русскими деньгами. Там, вероятно, сотни миллионов рублей, говорила она. Для меня было ясно, что это грабитель из военнопленных «австрийцев», служивший в русской Чека. Я успокоил бедную женщину, сказав, что эти деньги уже не имеют ценности и годны только на подтопку печи, и этот человек хотя он и большевик, но богатым не будет.