А в соседних помещениях — и справа, и слева, и напротив — неслись крики истязуемых: там работали и руками и ногами, избивая «подследственных» и ремёнными бичами и бутсами, и узкими мешками с песком, от ударов которых тело превращается в отбивную котлету, но наружно не кровоточит… В этот момент в камеру «следователя» вошёл чиновник НКВД с двумя ромбами на воротнике. Это был заместитель Ежова — Заковский. Его сопровождал чиновник рангом пониже.
— Ну, в чём дело? — обратился ко мне Заковский.
— Я не знаю, в чём дело, но мне приписывают участие в мифической контрреволюционной организации…
Здесь не приписывают, а списывают! — отчеканил он, сделав выразительный жест кистью руки. И, повернувшись ко мне спиной, вышел.
Заковский, как известно, создал свою карьеру газетными статьями «О некоторых методах иностранной контрразведки», в которых рассказывались страшные детективные сказки для мальчиков 12–15 лет. Задачей этих статей была подготовка общественного мнения накануне массовых арестов, чтобы эти аресты не поразили население своей неожиданностью и казались вполне закономерными. Но он был прав, заявив мне, что в его вотчине людей списывают: скоро и его списали. Мавр сделал своё дело, мавр мог уйти! И его «ушли» так же легко, как легко списывали нас в небытие его помощники.
Неожиданная встреча с Заковским и его палаческое молодечество воочию убедили меня, что каты свирепствуют не по своей инициативе, а по соизволению свыше, поэтому искать защиты от ужасающего произвола и изуверства негде, а между тем гибнуть, что называется, за здорово живёшь ох как не хотелось! Что же делать, что же делать? Отчаяние железной лапой хватало за сердце, а мозг оказался бессильным сформулировать спасительное решение… Пребывание в бауэровских подвалах подготовило меня уже к худшему в отношении себя лично, но мысль закончить жизнь с ярлыком подлеца и предателя неповинных людей была непереносима. Но как избавиться от неизбежного? Покончить с собой? — Но как? Возможно ли это сделать в окружении такой массы людей, охваченных такими же чёрными мыслями? Сопротивляться, не давать своей подписи под подлыми измышлениями катов. Но, во-первых, можешь ли ты вынести такие пытки, как, например, втыкание булавок под ногти или выдёргивание ногтей, сжимание пальцев дверью, сидение часами на остром углу стула на копчике, с вытянутыми вперед руками и ногами, манипуляции с половыми органами и т.д. и т.д.? Я чувствовал и сознавал, что на роль подражателя Муция Сцеволы, Жана Вальжана или Камо, я не пригоден — слишком я чувствителен к физическим болям. Во-вторых, разве твоя подпись не может быть подделкой? Кто будет производить экспертизу и обнаруживать фальсификацию? Самая грубая подделка сойдёт за подлинник, поэтому глупо допускать ненужные муки… Значит, сознательно делать подлость и клеветать на людей?..
— Ну что же, надумал?
— Да. Подпишу всё на себя, но клеветы на других не подпишу. Перепишите протокол!
— Подписывай всё, безоговорочно!
— Нет, я этого не сделаю…
— Пеняй на себя!
Тут следователь повонил по телефону своему начальнику:
— Арестованный не желает сознаваться. Пришлите помощников…
Свободное копирование
