9. Земской доктор
Пётр Григорьевич доктором был аж с 1900 года, и замечательным. Умудрившись уцелеть и при белых, и при красных в родном Изюме, он продолжал лечить всё и всех подряд, мзду беря за услуги умеренную, а выздоровление обещая несомненное. Одевался всегда строго, носил пенсне и бородку клинышком, держа часы с откидной крышкой непременно в кармане сюртука, никогда не снимая их с золотой цепочки. Про семью никогда не распространялся, на фронт первой империалистической не попал из-за туберкулёзного процесса, который то обострялся, и тогда он уезжал в Ливадию, то затихал - и он возвращался к своей земской деятельности. Большевики его не тронули и не сослали куда подальше, несмотря на дворянское происхождение, но это связывали исключительно с его политической индифферентностью, и когда его пристрастно спрашивали о взглядах на жизнь, он всегда, потупя взгляд, отвечал однообразно:"Я гипократову клятву давал, это во первых, а во-вторых, человек я больной". Частенько при этом он покашливал. Совершенно естественным образом. И его отпускали домой.
Великую отечественную он встретил в родном городе, ввиду возраста никуда не двигался и всю оккупацию продолжал приём больных всех национальностей, немцы ни дом, ни его самого не тронули, не уплотнили, ибо общался Пётр Григорьевич с ними на их родном языке, и в случае чего господину офицеру говорил нам известное"Я клятву давал!"По-немецки. Более того, когда вернулась советская власть, его опять не тронули! По слухам, он объяснил, что фашистов лечил не вполне правильно. И это было сущей правдой, ибо, кроме трав у него под рукой ничего и не было. В шестидесятые доктор перебрался в губернский город, где подрабатывал в платной поликлинике. Диагностом он слыл изумительным, своей перкуссией и аускультацией добывая их больных информации больше, чем современные рентгены и ЭКГ, которые безусловно подтверждали его диагнозы. Только вот сил у него не прибавлялось, скорее наоборот, бывало, его заставали посапывающим прямо в кресле, на работе, что воспринималось как само собой разумеещееся. В средствах он не нуждался, приём вёл раз в неделю, и попасть к нему была большая честь, к нему записывались не только самые обеспокоенные своим здоровьем, но и самые влиятельные. Неизменно Пётр Григорьевич был профессионален и внимателен, мог полчаса обстукивать и прослушивать необходимые места у больных, не вызывая нареканий: пациентов такое внимание подкупало, они, собственно, за этим и приходили.
Однажды к нему записалась дородная, высокопоставленная дама с целью поставить все точки над своими не вполне утешительным, но и не смертельным диагнозом - постревматический порок сердца. Ничего необычного в тот день не происходило: взвешивание, раздевание, простукивание и прослушивание. Как я уже отметил, человеком он был старомодным настолько, что даже стетоскопу не вполне доверял и всех выслушивал, просто приложив ухо к груди. Так и на этом приёме. Всё шло обычно, медсестра читала"Огонёк" и на вопрос директора поликлиники, где Пётр Григорьевич, кивнула в сторону ширмы. Заглянув за неё, тот через несколько секунд, почти невозмутимо, позвал медсестру и негромко спросил:"Он всегда ТАК ведёт приём?" Медсестра заглянула, хихикнула и села на место, а директор нарочито громко попросил уважаемого доктора после приёма зайти к нему в кабинет... Реакции не было. И он попросил вторично, погромче. "Да-да, разумеется!"- ответили из-за ширмы.
Через пару минут, закончив с дамой формальности и написав необходимые рекомендации, Пётр Григорьевич интеллигентно восседал против начальства, которое, вперив в него недобрый взгляд, заметило:"Если на ЭТО будет жалоба, нашу клинику закроют! Если Вы считаете, что грудь пациентки - наилучшая подушка, то я в этом абсолютно не уверен!"
После этого в кабинет была приглашена дама и директор долго извинялся за поведение доктора, но дама так и не поняла, что от неё требовалось, деньги она - заплатила, внимание и квалифицированный совет - получила, так что всем - огромное спасибо. И вышла.
О сладком сне Петра Григорьевича в тот же день узнала вся городская интеллигенция, но в прессу это не попало, никаких санкций не последовало. Вероятно, дородная супруга начальника городского КГБ попросила мужа слухам ходу не давать. Да и что, собственно, произошло? Уволили ту самую медсестру, а Пётр Григорьевич больше в платной поликлинике не появлялся, ссылаясь на возраст. Ему шёл 92-й год.
21. 9. 2009г
Свободное копирование
