1979 г. Дефицит. Предчувствие новых времён
30 ноября. Интересные события развиваются в Иране. Каждый день приносит что-то новое по крупицам, и невольно торопишь события, чтобы произошло что-то существенное. Пройдет время и кто-нибудь напишет книгу об этих событиях, которые интересно будет прочитать, не то, что сейчас — по маленькому абзацу.
12 декабря. Как я и думал, американцы поступили проще: шаха выслали в Панаму. Автоматически отпадает требование выдать шаха Ирану. Что можно ожидать от этого конфликта? Америка вряд ли полезет войной в Иран, будут лишь применять экономическую блокаду. В США поднимется цена на нефть, возникнет девальвация и тому подобное.
До сих пор держится постоянная температура, около нуля. Снег, то накроет землю, то растает. Начал остерегаться, чтобы не подхватить грипп, почти всё время провожу дома, избегаю сквозняков и холода. И, всё равно, почувствовал недомогание: ломоту, сильную головную боль, а на следующий день обильный насморк, почти чистой водой. Через два дня насморк прошел. Но заболела Вика. Дети до сих пор кашляют.
В начале смены увидел за столом Сухарникова, нашего нового председателя профкома, сидевшего с Шептухиным, нашим штатным жалобщиком, пишущим в газеты, и пожилым мужчиной, который разговаривал с Шептухиным, а тот не соглашался с его мнением. Сухарников молчал, присутствовал. Я понаблюдал за ними, потом любопытство взяло верх, и я присел за стол.
Разбирали новую жалобу о нехватке инструмента в бригаде по двум-трем позициям.
— А как же вы план делаете? — спросил мужчина.
— Так и делаем, за счет третьей смены, — ответил Шептухин.
— А как, же третья смена работает, если инструмента не хватает? Поймите, на каждом заводе есть какие-то недостатки, в чем-то хорошо, в чем-то плохо.
— Надо бороться с этими недостатками, — упрямо стоял на своём Володя.
— Что же вы хотите, чтобы мы написали им? Как я понял, инструмента не хватает по двум позициям, это составляет незначительное количество процентов от общего числа. По остальным позициям все нормально.
Странное положение у нас создается в стране; недостатки волнуют только простых рабочих, а начальство остается равнодушным. В газетах все время печатаются обвинительные статьи, подписанные простыми рабочими, а где начальники этих предприятий, почему они не волнуются?
Утром передавали сводку ЦСУ, химическая промышленность и строительство железобетонных изделий не выполнили план. Не хватает стиральных порошков, потому что нет сульфанола, так как его выпускает единственный завод Сумгаита, который, естественно, не справляется.
Я не любитель ходить по магазинам, так как, чаще всего, в карманах пусто. Но сразу после праздников, 9 ноября, было свободное время, и с Владой зашли в "1100 мелочей”. Магазин забит очередями во все отделы, которые меняются местами каждый месяц, и когда я прихожу, то с удивлением вижу, что и на этот раз перестановка. Какую цель этим они достигают, непонятно?
Сразу у входа оказался канцелярский отдел, где бойко расхватывали тетради. Мне тоже нужны тетради, но я рассудил, что их можно купить в любой будничный день, когда схлынет праздничная толпа. Но увидел, что там продают длинные стержни шариковых ручек, которые исчезли из продажи, и неизвестно, когда снова появятся. Правда, короткие стержни лежали, но спросом пользовались длинные, — налицо неумелое планирование.
Не стал стоять в очереди, прошел на второй этаж, там тоже повсюду очереди.
Тогда я не обратил внимания, позже мне сказали, что особым спросом пользовались туалетное мыло и "Лотос", которые исчезли во многих городах. Этот слух дошел и до нашего города, и паникеры стали раскупать в страхе, что останутся без этих товаров.
В эти после праздничные дни спрос настолько возрос, что в местной газете была опубликована статья с цифрами: спрос на мыло возрос в десять раз, стиральных порошков — в пять раз.
Я не представлял, что такое количество мыла можно скупить. Перед праздником случайно зашел в винный отдел магазина нашего квартала и увидел полки, заставленные хвойным мылом. Сиротливо стояли две бутылки яблочного вина, которое местные выпивохи презрительно окрестил "Листопадом", и три бутылки коньяка с невзрачной, тусклой этикеткой.
Возле стены до потолка громоздились пустые ящики, людей не было. У меня промелькнула мысль, что за неимением вина торгуют мылом, которое никто не берет. И вот, это невероятное количество, как корова языком слизала. Недавно специально обратил внимание на отделы, торговавшие ранее мылом, ни одного кусочка, даже дорого сорта, и кажется, что этот отдел никогда не существовал, полки чем-то уставлены, но мыла нет. Правда, "Лотос" стоит, и никто его не берет. Рынок сбыта насыщен. Невозможно представить, чтобы было иначе, ведь у нас свой завод, выпускающий стиральный порошок.
В "Комсомолке" статья, объясняющая нехватку стирального порошка во всех городах страны, мол, на Сумгаитском заводе устарело оборудование, выпускающее сульфанол, компонент, которым пользуются другие химзаводы, делающие стиральные порошки. И только по этой причине они выполнили план на 83%.
Но почему исчезло мыло, никто не объясняет, Может быть, это невозможно объяснить. 34 года со времени окончания войны не было такого перебоя с мылом. Вдруг исчезли зубной порошок, паста, носки. Даже Брежнев в ноябрьском докладе был вынужден сказать о создавшемся положении в связи с многочисленным дефицитом, мол, виноваты министерства, и за это надо наказывать. Надо. Но почему-то не наказывают, а награждают.
Исчезли жиры, нет сливочного масла, даже маргарина, один костный и говяжий жир, но я не видел, чтобы их кто-то покупал. В некоторых городах продукты дают по карточкам, а у нас стесняются перейти на эту систему. Впрочем, надеюсь, в новом году все наладится, тем более что на месяц мыла у нас хватит. Можно понять, почему нет мяса — телята медленно растут, но невозможно объяснить, почему нет таких обыденных и простых товаров, как носки, зубные щетки, эл. лампочки, которые раньше всегда были в продаже. Это сознательная диверсия на подрыв авторитета советской власти. Ничем другим подобное невозможно объяснить.
Почему-то у меня, в последние года, предчувствие, что должны наступить новые времена. Подобно тем, когда Брежнев пришел к власти, свежая струя ворвалась в затхлый мир, начались разоблачения культа личности, в литературе появились новые темы, было покончено с лакировочными фильмами.
Но время проходит, и ничего не меняется. История делается на протяжении многих поколений, должны пройти десятилетия, чтобы были заметны сдвиги. Я слишком тороплю события. Думается, что все же живу в интересное время, на мою долю выпали трудности, каких нынешнее поколение не знает, был свидетелем начала космической эры.
Очень жаль Виля Липатова, вдруг умер, такой молодой. Мог бы написать не менее 20 повестей. Рано умер Константин Симонов. Мне он нравился, и своей прозой, и как человек, и поэтому трудно понять Виктора Громыко, когда он сказал, что не любит его и считает, что тот не видел войны, а только порхал по фронтам, мол, все давалось ему легко. Но, если вспомнить, что Симонов был в Сталинграде, несколько раз переправлялся через огненную Волгу, то только одно это дает право сказать, что он видел и знает, что такое война. Да и все его произведения говорят об этом. Чувствуется, что Громыко поет с чужого голоса. Невозможно произносить такое со своего, он вращался в окололитературной богеме, где и наслушался всякого.
В 60-м году Хрущев сказал, что через 20 лет мы будем жить при коммунизме. Вика в школьном сочинении написала, что не верит в это, и за искренность получила жирный «кол». Учителя ясно дали понять, что нужно ловчить и лгать, и только тогда в этой жизни сможешь чего-то добиться.
Этот срок был настолько невероятно большим, что я не задумывался, что со мной станется, но понимал, что если коммунизма и не наступит, то жить будем намного лучше. Ныне всего в достатке в магазинах, а тогда и подавно.
Если сейчас подвести итоги, то нельзя не признать, что жить стали лучше. Но не знаю, чему это приписать, то ли растущему благосостоянию народа, то ли тому, что работаю, худо-бедно могу прокормить семью и кое-как одеть, хотя по-прежнему нет ни одного костюма, единственное зимнее пальто, одна пара туфель, трое брюк и десять рубашек.
Обычно говорят, пить надо меньше. Но я не пью! Даже бросил курить. Давно хотел бросить, но не выдерживал больше суток. Удивлялся тем, кто говорил, что может не курить месяц, и более. Мне бы хоть неделю продержаться! Не получалось. Но желание бросить курить, не пропадало. Надоело зависть от сигарет, надоело по утрам ощущать во рту неприятный вкус, словно кошки насрали. А то, что это вредно, сам убедился, когда начал бегать, не хватало дыхания. Бросил курить, и дышать стало легче, и дистанцию постоянно увеличивал.
Единственный расход, который позволяю — это марки. Сам, жена, дети, все ходим в старье, донашиваем. А тогда, в 60-х, семьи, где был отец, тоже хорошо жили, и в магазинах все было, а сейчас пустые полки, или же заставлены маринованными огурцами кабачковых размеров. В магазинах было не менее семи наименований колбас, покупал изредка миндаль в сахаре, сейчас мои дети и не знают, что это такое. Финики свободно лежали, мармелад, конфеты.
Да, это было. Но я немного лукавлю. Как краем уха слышал, Грузия входила во вторую зону снабжения, а вся Россия находилась в третьей, ей доставались остатки. В первой зоне находились столичные города.
Влада и Власта часто ссорятся по пустякам. Иногда Влада бьет Власту по голове, и та приходит жаловаться. Владу несколько раз ругали и пообещали в следующий раз ремнем отучить от силовых замашек. Недавно Власта снова начала мне жаловаться.
— Что ты хочешь? Чтобы я её побил?
— Нет, чтобы поругал.
Власте нравиться, когда из-за неё ругают Владу, вероятно, ей начинает казаться, что её любят больше, чем сестру. Она в большей степени стремится быть первой и быть на виду — это идет из детства, когда ею больше восхищались, чем Ладой. Она привыкла быть в центре внимания.
Ямполец, похоже, серьёзно надумал перейти в соседний цех. В доверительных беседах неоднократно жаловался, что его здесь не ценят, не выписывают премий, которые идут тем, кто не работал, кто не достоин, и всю работу Госсман спихивает на него, а сам не хочет наладить нормальную работу, чтобы рабочие не слонялись без дела, а работали по-настоящему. Ненароком предложил, что после него останусь я. Я отказался от такой чести, сославшись нежеланием заниматься нервной работой. Да и какой из меня наладчик и бригадир? Я не люблю возиться с железками. Для меня лучше, когда нет ответственности. Выполняю свою работу, и ладно.
В лито снова появился Толик. Я было думал, что, наконец-то, до него дошло, что не его удел — писать рассказы.
В ДК оживление, мимо нас проходят какие-то люди. Толик говорит, что узнал Стахана Рахимова и Аллу Ёшпе. Афиш я нигде не видел, немного удивлен их появлением в нашей провинции. Правда, по радио и на телевидении их почти не слышно, и не видно. Я не знал, что скоро они уедут за границу.
Ребят пришло много, и Галина Кальжанова, недавно появившаяся у нас, начала долго и нудно разбирать новый рассказ Толика. Большинству из нас было ясно, что не стоило так долго уделять внимание, рассказ очень слабый, словно письмо своему другу. Так сочиняют десятиклассники, некоторые пишут и получше. Но и Галину понимал, она в некоторой растерянности, первый раз у нас после долгого перерыва, и не может сориентироваться, а посоветоваться, у неё не хватило ума и гонора.
Бесило, что у нас отнимают время на ерунду, вынуждены сидеть и слушать совершенно никому ненужное. Ведь, ясно, что из него толка не будет, зачем же зря отнимать у всех время, добро бы один на один, а то в присутствии всех. Но и указывать ей на промах было нельзя, всё-таки, первый раз у нас.
Как-то Толик, когда мы вместе ехали домой в автобусе, спросил меня:
— Что нужно, чтобы стать писателем?
Я опешил от такой глупости. Принялся объяснять, что надо ходить в библиотеку, там есть очень много умных и полезных книг, где на всё есть ответы.
Сейчас после лито мы вместе вышли и сели в переполненный автобус. Стояли рядом, и я спросил:
— Что ж ты, за два года один рассказ написал?
— Но у меня совершенно нет времени. Учился на наладчика, дома маленькие дети.
Завистливо вздохнул, узнав, что мои рассказы печатались в газете.
— Мне бы хоть один рассказ напечатать.
Это из двух, что он, вообще, за свою жизнь написал. Так и тянуло сказать, чтобы он оставил это занятие, ничего у него не получится. Постарался тактично натолкнуть на эту мысль. Рассказал, что Чехов каждый день писал по рассказу, и другим советовал это делать. Вообще, писателем быть очень трудно, нет никакой гарантии, что может что-то получится. Он замолчал, обидевшись. Понял, что говорю в его адрес. Перед этим он сказал, что его жене очень понравился его рассказ. Читал друзьям по работе, и они тоже хвалили.
На своей остановке я вышел, поняв, что мои доводы до него не доходят. Человека совратили неуместными похвалами, и, может быть, сказанными в шутку словами, что он будущий Шолохов.
На следующее заседание он снова пришел. По его настороженному взгляду, понял, что он все помнит и обижается на меня, и, вероятно, считает меня зазнавшимся, не признающим его талант и способности.
Пришла Елена Бажина, невзрачная девица, и талантом тоже обиженная, и сказала, что Кальжанова уехала в Москву, вернется 15 января.
— Тогда нам здесь делать нечего, соберемся в третье воскресенье января, — сказал я.
— Но Ульянов может провести собрание, — возразила Лена.
— Он же ничего не умеет.
— У него рецензии на наши рассказы.
Я не стал спорить, решив, что мне там делать нечего, приду, когда мне будет нужно.
— Ну, хорошо, приходите в первое воскресенье, а сейчас бесполезно кого ждать, уже первый час, — сказала она.
Свободное копирование
