Проходили дни за днями, несмотря на посетителей и городские новости, все же не без монотонности. Вдруг раздался выстрел 4 апреля; еще в тот же день до нас дошел неопределенный слух о нем. Поляки были смущены: несомненно, у всякого на душе была мысль, что выстрел произведен кем-нибудь из их соплеменников. На другой день мы имели дело уже с фактом, официально подтвержденным. Но кто такой стрелял? Тут в течение нескольких дней приходили самые неправдоподобные известия, порой прямо фантастические. Помню, влетела одна дама, К-я, и с торжеством заявила: "Теперь положительно известно, кто стрелял... потому и суда никакого не будет, все дело закончится по-домашнему...".
Но вот состоялось назначение Муравьева, и все мы разом почувствовали, что наше пребывание в Петербурге стало крайне непрочным, даже несколько рискованным; с Муравьевым появились на сцене и его виленские сотрудники. Раз приехал ко мне тесть и рассказал следующее: "Сегодня утром я был у Суворова. Едва меня ввели к нему в кабинет, как он сказал: "Читайте" -- и подал немецкую газету. Я отвечал, что по-немецки не понимаю. "Это "Крестовая газета", я вам переведу", -- и стал читать корреспонденцию из Петербурга; в ней сообщалось о назначении Трепова оберполицеймейстером и прибавлялось при этом, что оберполицеймейстером он пробудет недолго, так как генерал-губернаторство в Петербурге закрывается, а вместо того учреждается градоначальство, и Трепов будет градоначальником.
"Представьте себе, -- продолжал Суворов, -- обо всем этом я узнаю из иностранных газет. После четвертого апреля я просил у государя отставки, но он отвечал: "Долгорукий ушел, и ты хочешь сделать то же, с кем же я останусь?" И не хотел более слушать о моей отставке. А теперь все обделано за моей спиной. Я уже сегодня послал государю прошение об отставке".
Отставка Суворова была принята; но он получил очень лестный рескрипт с назначением генерал-инспектором всей пехоты (что означало весьма недурную синекуру. В высшем кругу фамилия Суворовых не считалась богатой, -- со всем содержанием А. Ар. его годичный доход определялся в восемьдесят тысяч рублей в год).
Тем не менее Суворов поехал в Царское Село не в генерал-адъютантском мундире, а в общеармейском, -- это была с его стороны своего рода демонстрация; а затем отправился в свое родовое новгородское имение, где жил в ссылке его знаменитый дед. Еще до своей отставки Суворов говорил тестю: "За благополучный проезд вашего зятя до Томска я ручаюсь, а дальше все может быть: в Красноярске губернатором страшный Замятин" [В 1875 г. по возвращении из Сибири я был у Суворова. В первую минуту он не узнал меня, даже мою фамилию забыл. Но какая-то мелочь напомнила ему меня; старик кинулся обнимать меня, затем пустился в воспоминания прошлого и даже кое-что напомнил мне, что я уже забыл. "А ведь с вами тогда поступили неблагодарно", -- заметил Суворов, должно быть опять путая Глассона с Княгининским. На прощанье старик с грустью сказал мне: "Не много утешительного вы найдете в теперешнем направлении нашей жизни, всем завладела реакция". (Прим. Л. Ф. Пантелеева)]. Пришел наконец ответ из Вильно; ответ был благоприятный: Кауфман предоставлял мою участь на милость государя. Говорю -- благоприятный, потому что из Вильно или совсем не отвечали на запросы из Петербурга, или давали отрицательный ответ. Но ответ Кауфмана пришел после 4 апреля и даже когда Суворов был уже не у дел. Под чьим влиянием -- не знаю, но только пересмотр моего дела в главном аудиториате был оставлен без дальнейшего движения. Надо сказать, что мы в исправительном заведении зависели не только от одного Суворова, а ближайшим образом, как пересыльные, от петербургского губернатора Перовского (отца С. Л. Перовской) и еще в каком-то отношении от принца П. Г. Ольденбургского, которому либерализм Суворова, видимо, был не по душе. Конечно, Перовский был подчинен Суворову, но зачастую старался проявить свою самостоятельность, и в том числе на нас. Так, некоторых из нас, в том числе и меня, вызывали в губернское правление, там свидетельствовали, объявляли здоровыми и назначали к отправке куда следовало. При Суворове в таком случае сейчас же кто-нибудь из близких мчался к нему, и Суворов отдавал приказ: до его дальнейшего распоряжения не трогать нас. Но когда Суворова не стало, то нам уже не было возможности задерживаться; да многие из нас, и я тоже, сами стали подумывать об отъезде, опасаясь, как бы виленские деятели не притянули нас к чему-нибудь.
Свободное копирование
