Муки и радости

Работа в ВААПе, Всесоюзном агентстве по охране авторских прав, как я уже писал, была самым тяжелым периодом в моей жизни. Формально все выглядело вполне пристойно. Член правления (номенклатура ЦК), начальник Управления по экспорту и импорту прав на произведения художественной литературы и искусства. Но ВААП был еще дальше от журналистики, чем даже издательство «Прогресс». Работа эта была глубоко чужда мне. Благо, два моих заместителя, особенно В.П. Рунков, были профессионалами в своей области и избавляли от многих незнакомых и неприятных для меня дел. Контракты, контракты, контракты — вот бог, на которого молилось все управление, как и все агентство.

Но главным злом, источником моих бед являлся председатель правления ВААП К.М. Долгов. Казалось, все при нем: доктор наук, несколько языков, большой опыт — до ВААПа он возглавлял крупное издательство «Искусство». Но он любил унижать, угнетать подчиненных, подавлять их. Например, во время обеда, после долгого моего пребывания в больнице, мог спросить: «А вы еще работаете у нас?!». Обожал подношения, подхалимаж. Даже его заместители дрожали, когда он их вызывал: Долгов мог топтать и их.

Снимали его после партсобрания с треском: за двоеженство, за неправильное отношение к подчиненным, а проще говоря, за самодурство, за серьезные упущения в работе. Я вовсе не за возврат к командно-административной системе. Но должен же быть какой-то институт, кроме суда, которого боялись бы начальники-хамы, начальники, злоупотребляющие служебным положением, да просто некомпетентные руководители и плохие люди.

…И вот лежу я в своей родной ЦКБ, куда попал по вине Долгова (стрессы, стрессы, каждый день — стресс), как вдруг в комнате медсестер раздается звонок. Я бы не удивился, если бы мне сообщили, что Долгов подал записку в ЦК с предложением освободить меня от работы. За что? Да мало ли что может придумать руководитель такого типа.

Но звонок оказался приятным. Мой давний знакомый, талантливый украинский писатель Виталий Коротич начал без предисловий:

— Старик! Меня назначили главным редактором «Огонька». Но я дал согласие при условии, что ты будешь моим первым заместителем. Ну как ты?

— Виталий, дорогой, спасибо, что не забыл. Готов приступить к работе в любой день…

Да, фортуна повернулась ко мне лицом. Взволнованный, счастливый (как давно не было у меня такого чувства!), я вышел погулять в больничный парк. Встречаю В.Н. Севрука, горячо нелюбимого интеллигенцией многолетнего шефа всей печати и издательств.

— Ну, как живется тебе в ВААПе?

Я рассказал все, что думал о Долгове, который, кстати, тоже был тогда подведомствен Севруку, весьма благосклонно относившемуся к председателю ВААПа (два сапога — пара…). А потом не удержался, хотя сглаза очень боюсь, и сообщил о звонке Коротича.

— И что ты на это ответил?

— Дал согласие.

— Считай, что ты утвержден…

Вернулся в свое отделение, не чуя ног. Медсестра говорит: «Хорошо, что вы вернулись, вам только что звонил какой-то Фалин, сказал, что через полчаса перезвонит».

«Какой-то Фалин». Да это же бывший посол в Западной Германии, «отец» знаменитого Московского договора между СССР и ФРГ, а в то время — председатель правления Агентства печати Новости (для меня всегда было загадкой, почему в данном случае слово «Новости» пишется без кавычек; наверное, потому, что кавычки означали бы сомнение — а новости ли это?). Полчаса тянулись мучительно долго… И вот наконец слышу знакомый голос, я не раз бывал у Фалина, приезжая в служебные командировки в ФРГ.

— Виталий Александрович! Вы как-то говорили, что охотно поработали бы со мной. Сейчас такая возможность есть. Предлагаю вам перейти в газету «Московские новости» — главным редактором или первым заместителем.

— Валентин Михайлович, спасибо большое, что вспомнили обо мне. Но главный и первый зам. — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Определитесь, а потом я вам позвоню. Смотря кто будет главным…

А в голове уже вертелись мысли о том, как перестроить «Московские новости», сделать газету более популярной. А, может все-таки «Огонек»? Два таких предложения в один день — голова закружится…

Но самым интересным было третье предложение, спустя часа два. Позвонил главный редактор «Известий» И.Д. Лаптев:

— Я уже третий день слышу: Сырокомский, Сырокомский… А я вас ни разу не видел. Можете приехать часа через два?

— Могу, могу, — сердце чуть не выпрыгивало из груди.

Так, что у нас есть в запасе? Плитка шоколада — сойдет.

— Зоинька, — говорю медсестре, — принесите, пожалуйста, мой костюм со склада и оформите пропуск на выход.

— Как, совсем?

— Да нет, я сегодня вернусь. Да бог с ним, с обедом…

Иван Дмитриевич встретил любезно, но как-то настороженно. Попросил рассказать — где работал, кем, часто ли публиковался.

— Ну, хорошо, — чувствовалось, что он наступает себе на горло. — Мне Александр Николаевич Яковлев уже три раза звонил насчет вас. Предлагаю вам должность зама главного редактора «Известий» — главного редактора «Недели», нашего приложения. Только не залеживайтесь в больнице, а то претендентов на эту должность хватает.

Да, Александр Николаевич, многим я вам обязан, но в свое время не уберег, не предостерег вас от беды. Было это в 72-м. Яковлев, многолетний фактический руководитель Отдела пропаганды ЦК, написал блестящую статью об историзме в литературе. В то время была в разгаре борьба между «Новым миром» и «Октябрем». Яковлев остро высказался по существу этого спора, привел неотразимые доводы. Но его статья в «Литгазете», размером в две полосы, не понравилась Суслову, считавшему себя главным теоретиком партии, а Демичев трусливо отступил, «сдал» Александра Николаевича. А ведь Демичев читал статью предварительно, мы в «ЛГ» трижды ставили ее в номер и трижды снимали. Вел статью я — в порядке исключения, старался что-то отшлифовать, обезопасить автора.

Да, Яковлев не напрасно волновался, решив опубликовать свою острейшую статью. Расплатился он не так уж сильно — его отправили послом в Канаду, но в тогдашней идеологической ситуации это была серьезная потеря. На заседании Политбюро Брежнев представил дело так, что Яковлев будто бы сам попросился на дипломатическую работу. «Поперед батьки не забегай» — это правило безотказно действовало не только в колхозах. Суслов, член Политбюро, секретарь ЦК, уже твердо ощущал себя вторым человеком в партии.