Когда немного рассвело, мы положили свои личные вещи на повозку, а также провиант на три дня и отправились на берег. Ребята-зимовщики предложили на корабль идти на понтоне. Погода стояла свежая, морозец и ветер с моря. Несмотря на прилив, корабль стоял от берега довольно далеко. Мы уже отчётливо видели, что за нами пришёл Г-250. Он имел осадку большую, чем все корабли гидрографии, и поэтому бросал якорь на милю дальше от берега, а следовательно, к кораблю идти нужно дольше. Мы приняли решение к кораблю добираться на понтоне. Во-первых, мы не так намокнем и во время пути не так замёрзнем, во-вторых, это будет быстрее, так как мы на понтоне поместимся все.
Когда мы подходили к берегу мы ясно видели, что от корабля отвалила точка. Это был катер. Мы на берегу разожгли костёр, чтобы нас видел экипаж катера. Ожидая подхода катера никто не говорил о погоде, хотя каждый с опасением смотрел на огромные валы волн, которые с шумом вываливались на берег. Откатываясь в море, валы оставляли на обсушке множество камней с прикреплёнными к ним длинными хвостами свежих водорослей. Свежие зеленные водоросли никак не гармонировали со снежными сугробами вокруг обсушки. Катер, гонимый мощным мотором и ветром с моря, приближался к берегу. Уже можно было рассмотреть, что экипаж состоял из двух человек, рулевого и моториста, который исполнял также работу матроса. Подойдя на максимально безопасное расстояние до берега, катер сделал крутой вираж и пошёл вдоль берега, чтобы найти более подходящее место для погрузки людей. Затем катер сделал ещё один вираж, развернулся на 180 градусов и, снизив скорость до минимума, направился к нам. Все обратили внимание, что этих моряков мы не знали, они были новые, поэтому они искали новое место для погрузки. Видимо, они здесь никогда не были. Ротация на Г-250 была чаще, чем на других кораблях. Хорошие моряки уходили на корабли дальнего плаванья.
На технический флот, гидрографию идут моряки, списанные с кораблей дальнего плаванья или рыболовецких за пьянку или профнепригодность. Настоящие моряки в гидрографии были пожилые люди, которых списали с других кораблей по состоянию здоровья.
Когда катер подошёл к берегу на расстояние, ближе которого было подходить опасно, матрос метнул швартовы к берегу. Солдат в водолазном костюме хотел подобрать канат, но мощная волна сбила его с ног и выбросила на берег. Швартовы с откатной волной ушли к катеру, включившему задний ход, уходя от береговой опасной зоны. Два захода катера не дали результатов. При последнем заходе солдата в водолазном костюме сильно ударило камнем, и мы больше не стали рисковать. Но здесь выскочил мой мастер Миша. Его вспыльчивый характер и несколько превышающее норму самомнение не в силах были вынести какие-либо отступления, если они даже разумные. Обвинив нас всех в трусости, он без водолазного костюма вошёл в воду и направился к катеру. Я понял абсурдность его замысла и приказал вернуться. Но он бы не был Мишeй Илюшиным, если бы выполнил с первого раза приказ. Повторить приказание я не успел. Набежавшая волна, под которой Миша хотел выйти за линию прибоя, легко оторвала его от почвы, на которой он стоял как Антей, вмиг перевернула его. Сначала мы потеряли его из вида. Вторая волна, как бы передавая от Миши привет, вынесла на берег его чёрную из цигейки ушанку. Третья волна вынесла Михаила. Он удачно, головой вперёд, лёжа на спине вылетел на обсушку чинно, без шума. Можно было бы подумать, что он спит, если бы не широко раскрытые глаза, которые всё время непонимающе мигали. Рядом с ним неслись, словно соревнуясь в гонках, камни со своими спутниками - зелёными водорослями и каждый пытался хоть немного достать Михаила. Мы кинулись ему на помощь и потащили его к костру. Катерники отплыли в безопасное место и, делая малые круги, ждали команду с берега.
Необходимо было что-то предпринимать. Я позвал Краморенко и велел ему быстро послать ездового ко мне в конторку. Там в шкафу лежал тонкий оттяжной канат, который оставили монтажники, а сам выбрал небольшую скалу, взобрался на неё и крикнул катерникам, чтобы они никуда не уходили, что через 20 минут мы им подадим швартовы понтона. Они меня услышали и, отойдя ещё немного, бросили якорь и заглушили мотор. Я сошёл со скалки и направился к Мише Илюшину. Он сидел у костра и дрожал. Огонь обогревал только ту часть тела, которая было направлена к огню, остальную часть тела пронизывал морозный злой ветер. Открыв свой чемодан, я достал 3/4 флакона тройного одеколона, который остался у меня от бритья, и передал его Михаилу.
- Пей, — приказал я, — да-да, пей! Нужно для этого случая иметь спирт, а мы его сожрали.
Наш герой и глазом не моргнул, опрокинул надо ртом флакончик, высоко задрав голову. Двумя глотками проглотив содержимое, выбросив пустой флакончик, он издал звук вроде «Ух!» или «Ох!», повернулся спиной к огню, положил голову на рюкзак и впал в дрёму.
Скоро приехал ездовой и привёз тонкий линь, мы его перебрали, за один конец завязали палку и швырнули её к катеру, где уже разогревали мотор. Как хищник, катер метнулся к палке. На крутом вираже моторист подобрал её, взял линь, и катер натянул швартовы. Мы вскочили, предварительно немного помогли катеру. Понтон тряхнуло на прибойной волне, но мы крепко держали вещи и держались друг за друга. Далее всё пошло как по маслу. Опять, как после первой экспедиции, нас провожали тюлени. Кроме Ильюшина на понтоне все были сухими. Он сидел на настиле, обложенный рюкзаками. От ветра, который в море был намного сильнее, чем на берегу, мы его оградили собой.
На корабле было тихо и тепло. Ребята заняли свои места. Я пошёл в свою каюту. Юрий Дмитриевич был у себя.
- Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант, — приветствовал я его.
- Засранцы, что вы так долго держали катер? — вместо ответа на приветствие ответил он. - У меня тоже есть план и с ним надо считаться.
- Не знаю, к кому относится эта похвала, — парировал я, - ты что, катер послал к тёще на блины? Твои орлы даже не сумели бросить конец на берег, не то, что подать катер под посадку. Мог и сам в бинокль посмотреть, не велика цаца. Прислал, понимаешь, на берег каких-то парикмахеров..! Скажи спасибо, что мы на понтоне удержались, а то ловил бы сейчас жмуриков поодиночку в море!
Пока я наступал на него, он вынул бутылку из шкафа и два стакана, налил по полстакана в каждый и подал мне.
- Вот так-то лучше. А то сразу «засранцы»... — сказал я.
Мы чокнулись, выпили. Старпом вышел из каюты, я тоже решил пройтись. Спать, как всегда в таких случаях, не хотелось. Выйдя на палубу, заметил, что море начало шалить по-настоящему. Белые барашки волн теперь рассыпались по всему зеркалу моря. Оно вместо грязно-зелёного превратилось в снежно-белое. Катер, оставив понтон на берегу, мчался на полной скорости, то вздыбливаясь на гребнях волн, то пропадал, прячась между волнами. Подогнав катер под крюк, матрос ловко накинул стропа на крюк, и катер моментально оторвался от воды и повис над морем. На палубе приступила боцманская команда к креплению катера. Заработали ходовые двигатели корабля, загремела цепь якоря.
- Якорь чист, — прогремел по громкоговорящей связи рапорт боцмана. Корабль медленно развернулся и взял курс на порт Гремиху.
Погода с каждым часом становилась всё хуже и хуже. Корабль начало бросать, как катер. Обедали с поднятыми бортами на столах. В кают-компании никто не остался. Я поднялся на мостик. Вёл корабль штурман. Юрий тоже был на мостике. По их сосредоточенным лицам я понял, что в такой обстановке вести корабль нелегко. Не заходя в помещение мостика, спустился на палубу. Ледяной ветер, холодные ледяные брызги загнали меня опять в каюту, где было тепло и светло. Переваливаясь через громадные волны, корабль кренился во всех направлениях, издавая скрип, похожий на стон, стон испытывающего огромные нагрузки или нестерпимую боль. Электролампочка, висящая над столом, описывала какую-то чудовищную фигуру, графин с водой бегал по своей изложице как угорелый, а вода, находящаяся в нём, подымалась до верхней кромки то с одной стороны, то с другой. Чертовски болела голова, немного подташнивало. Я вынул из шкафа подушку, одеяло, выключил свет, лёг на свой диванчик и уснул.
Свободное копирование
