Первое отступление
Прежде, чем продолжить свое повествование, должен сделать одну оговорку. То, что я рассказываю – это субъективные воспоминания детства. Я специально их не проверял. И, конечно, здесь могут быть любые ошибки от географических, до мировоззренческих, поскольку и свои взрослые познания и оценки я намеренно и жестко «задавил». Это оказалось чрезвычайно трудным делом и возможно не везде я смогу выдержать свой детский взгляд.
Запах праздника
У нас ничего из фруктов не росло, и видели мы их только консервированными в банках. Они были такими вкусными, что когда мне довелось уже на материке (а «материком» у нас называли всю территорию за пределами Колымы) попробовать виноград, груши, сливу, я был разочарован. Единственными «живыми» фруктами у нас были яблоки и мандарины. Ели мы, правда, их только один раз в год – 31 декабря. Вечером отец приносил домой, выданный ему, как главе многодетной семьи, ящик яблок и ящик мандаринов. До сих пор помню, как мы ждали той минуты, когда он приносил это богатство, ставил на пол возле елки, вскрывал крышки ящиков, и мы все вместе начинали извлекать из стружки и бумажек эти плоды, и комната наполнялась запахом мандаринов. С того времени для меня Новый год ассоциируется только с этим ароматом.
Елка, у нас на Колыме, тоже была особенная. Мы с отцом и со старшим братом на лыжах ходили в лес и вырубали самые густые, пушистые ветки кедрового стланика с шишечками. Мы приносили их в дом и вставляли в специально отверстия, просверленные в металлической трубе, метра полтора высотой, приваренной к крестовине. И получалось такое, изумительно пахнущее смолой, зеленое чудо. Это второй и последний запах Нового года, который я помню всю жизнь.
Мы раскладывали фрукты на вату, которой было обложено подножие елки, и потом, когда наступал праздник, нам разрешалось беспрепятственно и безотчетно брать их и есть. Это было такое счастье. А еще мы не только для новогоднего стола, а всегда зимой лепили пельмени. Садились всей семьей у стола, мама клала большой лист фанеры, и на него каждый складывал готовые пельмешки. Делали мы их за такой «сеанс трудотерапии» штук 700-800. Замораживали в холодных сенях и ссыпали в белоснежный матерчатый мешок. Пельмени были в нашей семье основной едой в холода. Мясо у нас было единственное – оленина. Другого я и не знал до тех пор, пока не покинул колымский край. А с конца нашего короткого лета и до холодов нашим любимым блюдом были вареники с ягодой – голубикой и жимолостью. Мама начинала заводить тесто, и пока она его готовила, мы со старшим братом успевали набрать по трехлитровому бидончику этих вкусных и сочных ягод. Потом мы раскатывали сочни, а мама ловко и быстро лепила вареники. А ближе к зиме мы ведрами собирали бруснику. Ее намораживали и всю зиму делали из нее морс. В сенях стояла здоровенная бочка которую мы наполняли до края этой ягодой. И, все-таки, видимо, витаминов нам не хватало, а организм их требовал. И мы жевали белые корешки осоки, обгрызали, сняв кожицу, тоненькие веточки ивы, ели зеленый лук, который многие выращивали на подоконниках. Меня этим луком постоянно снабжал мой эльгенский приятель и одноклассник Коля. Он чуть ли не с детсада мичуринцем был, все пытался выращивать что-нибудь на нашей земле. Списался с каким-то сверстником с Большой земли. Тот прислал ему в почтовом конверте семена арбуза. Как Колька бился над этими семенами, как оберегал их от дуновений холодного летнего ветра, укрывал по вечерам на крохотной обильно унавоженной грядочке возле дома – это невозможно описать. Но ничего у него не выросло, и в одно хмурое утро он обнаружил, что еще накануне бледно-зеленые росточки почернели и упали на землю. Оплакивал Колька их, как братьев. И после этого удара забросил все свои опыты в области природы и стал заниматься выжиганием по дереву.
Свободное копирование
