Мы работали в три смены, круглосуточно. Рылись котлованы под фундаменты антенн, под оттяжки. В конце июля один фундамент под мачту и три мертвяка под оттяжки были полностью готовы, бетонировался фундамент под вторую мачту, который находился в самом неблагоприятном месте для строительства. Из-за какой-то маленькой речушки, которая за своё существование промыла глубокий ров, нам приходилось с материалами объезжать много километров. Несмотря на это график работ не нарушался.
И вот, наконец, мы получили весть от посыльного с погранзаставы, что к нам вышел транспорт с материалами и строительными конструкциями и приказ, чтобы мы приняли все необходимые меры к быстрейшей разгрузке транспорта. В нашем стройпосёлке вспыхнуло оживление, которое очень быстро переросло в ажиотаж. Самые медлительные по характеру солдаты, которые всегда ходили черепашьим шагом, едва передвигая ноги, сейчас словно летели на крыльях. На одну из автомашин грузили скрученные в рулоны понтоны, верёвки.
Деревянные рамы понтонов всё время хранились на берегу. Несколько резиновых водолазных костюмов воздухом проверялись на герметичность. Трактористы проверяли трактора, особенно нас беспокоили гусеницы, которые имели большой износ и часто ломались пальцы. Все солдаты, которые не имели отношения к подготовке средств разгрузки, в свободное время присоединялись добровольно к группам подготовки. Когда из-за горизонта показался силуэт корабля, а через некоторое время появились огни морзянки, оживление достигло своего апогея. На коротком совещании были согласованы списки личного состава и командиров, ответственных за каждую смену разгрузки. Обслуживающий состав роты был сокращён до минимума.
Отправив на берег понтоны, мы с майором ещё раз обошли объекты в стройпосёлке и отправились на берег. К нашему приходу понтоны были уже накачаны, и к ним прикреплялись толстыми верёвками деревянные рамы. На рейде стоял корабль, которого ранее никто не видел. Он был во много раз больше, чем ранее приходившие корабли экспедиции. Палубная надстройка была на корме, как у танкеров. С корабля на берег шёл катер с офицерами, прибывшими на строительство.
Погода благоприятствовала разгрузке. Ясное небо, приветливое тёплое солнце, чистая зеркальная гладь моря, что во время прилива было редкостью. Когда катер подходил к берегу, он при помощи реверса резко притормозил и тихим ходом направился к каменной гряде, которая как ящерица распласталась вглубь моря. Первым на берег сошёл высокий широкоплечий офицер. Он схватил катер за борт, напрягся, и катер остановился как вкопанный. На берег сошёл майор Мильштейн и ещё несколько офицеров в морской форме. Главный, увидев меня, улыбнулся, взяв пехотного офицера за руку и направился ко мне.
- Здравствуйте, лейтенант, – сказал он, подходя ко мне, – рад видеть Вас живым, в чём я сомневался после прошлого посещения объекта. Представляю Вам командира роты старшего лейтенанта Жолобова.
- Здравствуйте, лейтенант, – с улыбкой сквозь усы произнёс старший лейтенант, обнажив при этом ряд белоснежных ровных зубов. Ко мне потянулась большая, как лопата, рука для рукопожатия: – надеюсь, что мы с Вами сработаемся.
Жолобов направился к понтонам, где скопились солдаты. Майор познакомил меня с офицерами, прибывшими с ним. Это были люди со стройинспекции и из проектных институтов.
- Пока будет разгрузка продуктов питания, я думаю, мы можем пройти с лейтенантом по объекту, и он с нами поделится тем, что он здесь натворил, – сказал Мильштейн и первый начал восхождение по крутой тропинке берега. Я пошёл следом за ним и предложил несколько короче путь к северной мачте, а затем идти по трассе объекта к центру.
Майор согласился. Когда мы поднялись с берега, я по едва заметной тропинке повёл группу к северной антенне, где велись работы.
Тундра расстилалась под нами во всей своей красе. Низкорослые растения старались обогнать друг друга и занять господствующее положение под солнцем. Из-под ног то и дело взлетали пичуги с замысловатыми трелями, которые понимали они сами. Посеревшие песцы отскакивали в сторону, отвлекая нас от стайки своих младенцев, спрятанных где-то поблизости. Мы несколько раз спускались в глубокие рвы, на дне которых текли небольшие безымянные речушки, и наконец подошли к объекту. Фундамент под мачту был уже забетонирован, но опалубка ещё снята не была. Как открытые пасти зияли котлованы под мертвяки оттяжек. Около маленькой бетономешалки лежали небольшие горки щебня и песка, заготовленные к бетонированию мертвяков оттяжек. Инспектора задали мне несколько вопросов. Ответами они были удовлетворены, о чём в стройпосёлке была сделана соответственная запись в журнале работ. По дороге с севера к центру они мне рассказывали о фидерной линии, которую делать я ещё не начинал, а также о подземных кабелях, название которых мне ничего не говорило. Моментально в голове всё смешалось в одну массу, почему-то очень страшную. Работы ещё было много.
На центральной мачте вопросов не было. Она была выполнена так же, как и северная, но была полностью готова. Аппаратная тоже всем понравилась. Дальше я сказал, что решил все внутренне работы делать в непогоду в более позднее время. Главный со мной согласился. Когда мы вернулись в посёлок, дежурный по роте от имени командира роты пригласил всех в кают-компанию на обед. Собственно таковой у нас не было. На камбузе стоял отдельный стол, за которым обедали офицеры. Здесь уже хозяином был старший лейтенант Жолобов. Он за время, пока мы ходили, успел принять роту у майора Тряскина, а экс-комроты собирал свои вещи, чтобы отправиться на корабль. После обеда Мильштейн провёл маленькое совещание офицеров. Он сказал, что выполненной работой доволен. Наша задача – закончить фундаменты и мертвяки оттяжек, полностью закончить отделку аппаратной, выполнить фундаменты под электроагрегаты электростанции, которая уже построена. Были названы ещё работы, но это уже были не столь необходимые к выполнению в нынешнюю экспедицию.
Я передал Мильштейну все подготовленные документы отчета по материалам, наряды для оплаты за выполненную работу и заявки на недостающие материалы, особо выделил горючее, которое в этот сезон не завозилось. Передав документацию, мы все отправились на берег к месту выгрузки материалов. Когда очередной понтон был разгружен, к нему подошёл катер. Бросив на катер буксирный конец, я по скалкам пошёл к катеру.
Майор и офицеры прыгнули в катер, катер отвалил от понтона. Я до катера дойти не успел, поэтому прыгнул на понтон, проплывающий мимо меня. Усевшись на палубу, наблюдал за морем в гордом одиночестве. Конечно, это было не Чёрное море – ни запаха, ни цвета. Но море есть море. Утки, чайки с достоинством отплывали в сторону от понтона. То по одну сторону, то по другую сторону показывалась головка тюленя, нерпы, а то и полностью тюлень, который ластами уцепился за бревно, внимательно слушал мелодию работающего дизеля катера. Море жило, и в нём текла жизнь, которая в течение многих веков и тысячелетий выработала свой ритм и режим.
Катер сделал вираж и, управляемый умелой рукой рулевого, подошёл со стороны кормы к кораблю. Понтон, следуя по кильватерной линии катера, проделал тот же вираж, впритирку пошёл вдоль борта и остановился в 20-30 метрах от катера. На катер подали штормтрап, и офицеры поднялись на борт корабля. За ними ушёл и рулевой катера. Я крикнул наверх, чтобы мне подали штормтрап, но никто не отзывался. Через минут пятнадцать из-за фальшборта показалась голова вольнонаёмного матроса. Он мне сказал, что подаст мне гак крана, чтобы я сел на него, и он меня подымет. Я даже несколько обрадовался, что мне не придётся подыматься по штормтрапу, с которым я был не совсем в ладу ещё при первой выгрузке. Там корабль был в три раза ниже. Мне подали гак с увесистой балластной грушей – чтобы гак без нагрузки не застревал вверху. Я уселся верхом на грушу, двумя руками держась за трос. Матрос нажал какую-то кнопку, и я поплыл наверх. И когда я достиг уровня палубы и поехал вверх к вершине дерриковой стрелы, я понял, что опять попался в ловушку. Положение было «хуже генеральского». Матрос, повесив меня на кране, ушёл. Гладь моря на понтоне была обманчива. Когда я повис над кораблём, я обнаружил, что корабль качается с борта на борт. По мере того, как он качался, я над кораблём проплывал с одной крайней точки амплитуды к другой, причём крайние точки находились далеко за бортом. На палубе не было ни солдат, ни матросов, во всяком случае я их не видел. Руки мои до боли сжимали трос крана. Я боялся только одного – чтобы не случилось со мной что-то, не зависящее от меня. Положение было далеко не ординарное. Обидно было, что какой-то подонок, используя своё служебное положение, так грубо подшутил. На палубу вышел Мильштейн, посмотрел на меня и ушёл. Через мгновенье гак крана начал спускаться, и я благополучно опустился на палубу. Подошёл ко мне Мильштейн.
- Не будьте мальчишкой, лейтенант – сказал он, повернулся и ушёл. Наверное, вид у меня был такой, что нотация не требовалась. На палубе стояли заготовленные поддоны, гружённые цементом. Я подошёл к радиотелефону (до сих пор я видел эти телефоны только в кино). На берегу у телефона был дежурный офицер. Я распорядился было, чтобы цемент сразу отгружали на сани и транспортировали в склад цемента на базе. Лейтенант начал меня убеждать, что это нецелесообразно. Я стал настаивать. Когда он начал что-то доказывать, я его оборвал единственно действующим в русском диалоге методом, забыв, что разговариваю по радиотелефону. Подействовало.
Свободное копирование
