Всё имущество, нажитое мной за два с лишним года службы, вместилось в фанерный чемодан, отлично обмененный на рюкзак. Это фактически была последняя его работа: с таким чемоданом офицер не имел право появляться в гарнизоне. Уложив в него диагональный костюм, сшитый в мурманском ателье, пакет документов и медицинскую книжку, продовольственный и вещевой аттестаты, убедившись, что чемодан плотно закрыт на оконные шпингалеты, я вышел из казармы школы, где меня уже ждали сослуживцы, с которыми суждено было начать офицерскую службу в войсковой части. Из числа слушателей школы только четырёх человек оставили в Ваенге, а остальных разослали по частям и подразделениям Северного флота. От школы к нашей части дорога занимала не более пятнадцати минут. Мы шли по знакомой исхоженной, исползанной за пять месяцев занятий дороге Верхней Ваенги, где на плацу зимой были перелопачены сотни кубов снега.
Через несколько минут мы подошли к спуску сопки, ведущему на берег залива, где находились постройки нашей части. Это были одноэтажные дома барачного типа – три больших и один поменьше. Чуть в стороне стоял ещё один небольшой домик. У самой воды залива стояла большая постройка из дерева, а рядом – стапель, уходящий тетивами в воду. На стапеле стоял неоконченный ряж.
- На этом месте раньше была тюрьма, затем здесь был лагерь военнопленных, а теперь его отдали флоту, – рассказал нам Валя Калягин, который до школы служил писарем в штабе бригады в Ваенге, – сейчас здесь будет дислоцироваться новый батальон.
Мы медленно спустились с сопки к заливу. Спешить было некуда, впереди ещё вся служба в армии... Мы сразу определили, что самый короткий барак является местом расположения штаба батальона. Открыв наружную дверь, вошли в коридор. Прямо перед нами была дверь с табличкой «Командир части». Справа находилась финансовая часть, слева – административно-хозяйственная. Нам необходимо было явиться к командиру части.
Первым к командиру зашёл Калягин. Он один из всего курса сразу был аттестован в звании лейтенанта, всех остальных, даже тех, которые отслужили шесть лет, аттестовали младшими лейтенантами. После него зашёл я. Отрапортовав о прибытии, опустил правую руку, а левой рукой отдал командиру пакет. Командир, приняв рапорт, вышёл из-за стола, подошёл, подал руку для рукопожатия, и я впервые от него услыхал сакраментальное обращение:
- Милый, поздравляю тебя с присвоением звания офицера, желаю удачной службы на благо Родины!
- Служу Советскому Союзу! – по уставу ответил я, приняв стойку «Смирно».
Передо мной стоял командир. Мужчина лет 40-45, среднего роста, широкоплечий. По одежде можно было сказать сразу, что он из тотальников. Так называли офицеров, которые после войны призывались вновь в армию. Их обмундирование чем-то отличалось от обмундирования кадрового офицера. Прищур глаз, узкие губы при сравнительно большом рте не вызывали симпатии к этому человеку, видимо, злому и неискреннему. Даже улыбка его была больше похожа на гримасу человека, откусившего лимон. Комбат назначил оперативное совещание на 13-00 и пригласил нас на 12-00 в кают-компанию на обед, аттестаты сдать в финчасть и ОВС.
Освободившись от представления и оформления документов, мы начали знакомиться с расположенными на площади батальона сооружениями. Обошли казармы. Снаружи они были ужасны: отваленная штукатурка, грязные стены, давно не крашенные оконные переплёты были неопределённо грязного цвета. Остекление было выполнено недавно. Подошли к высокому зданию, стоящему у самой кромки воды залива. Это оказалось здание пилорамы. Такой громадной пилы я ещё не видел. Она стояла в полном комплекте, но ржавая и с оборванными проводами. Видимо, бывшие хозяева забыли законсервировать эту машину. Когда-то лес плотами подгонялся к пилораме во время прилива. Когда вода уходила, брёвна лебёдками затягивали в пилораму. Загадкой остался вопрос, почему при большой потребности пиломатериалов нужно было уничтожить такое сооружение. Здесь же у кромки воды стояла площадка стапеля, где рубились ряжи для опорных подушек пирсов и причалов. Тетивы стапеля уходили на обсушку. Два раза в сутки ряжи можно было спускать на воду при приливе.
Ребята подшучивали надо мной: «Ты всё время жил на севере Чёрного моря, сейчас поживёшь на юге Баренцева моря»
Подошло время обеда. Мы направились в кают-компанию. В это же время туда пришли офицеры части. Старший лейтенант м/с-врач, пожилой капитан и/с-начальник продовольственной службы, капитан и/с начальник ОВС (обозно-вещевой службы), капитан начфин. Ни одного строевого офицера не было. Офицеры подходили к нам, дружески пожимали руки, знакомились. Солдат-официант разложил на столе приборы, принёс обед. Мы пообедали. В конце обеда обнаружили, что мы из приборов использовали только ложки. Мы взглянули на присутствующих офицеров. Все отвели глаза, хотя они на нас обратили внимание.
В 13-00 началась оперативка. Командир части объявил нам наши должности и номера рот, в которых мы будем нести службу, представил нас офицерам части. После оперативки мы разошлись по ротам. Мне приказал командир временно исполнять обязанности командира второй роты. Никакого инстуктажа никто не дал. Эту работу я не знал, к ней не стремился и, положа руку на сердце, ненавидел.
После совещания в штабе остался только Калягин. Командир назначил его исполняющим обязанности начальника штаба, опять сыграло роль то обстоятельство, что Валентин до ШМО служил писарем в бригаде. Петю Петреченко и меня определили на должности с добавлением слова «временно». Но мы духом не пали. Ниже взводного нас понизить не могли. Падать с должности начальника штаба намного тяжелее. Осталась без командира только первая рота, но кандидатура на эту должность, видимо, уже была. Четвёртый офицер нашей роты принял должность командира взвода.
Свободное копирование
