До середины октября меня никто не тревожил. Я работал с Фузеиным, никаких происшествий не было, но работать было интересно. Я уже начал забывать о заявлении, о школе. Думал, что опять какой-то справки не хватает. Правда, Николая тоже не беспокоили. Он продолжал работать на доке. Я один раз побывал в Ваенге на комсомольской конференции, но ничего нового по вопросу школы не узнал.
В конце октября нам с Николаем опять вручили пакеты и направили в Мурманск. Я в Мурманске ещё не был. Николай был один раз, когда ехал сдавать экзамены в Ленинград. До города мы добрались на попутной машине, но ехали не по большаку, а по нижней дороге, вдоль залива. Везде по дороге были въезды на причалы и пирсы. Я вспомнил спор между моим братом и нашим двоюродным братом, который был зенитчиком и всю войну провоевал здесь, охраняя небо над портом. Ветеран войны утверждал, что мурманский порт больше одесского, брат утверждал обратное. Теперь я видел, насколько брат был неправ. Мы шесть километров ехали на юг вдоль причалов, а сколько ещё причалов существовало на север от Росты, и сколько причалов на противоположной стороне залива!
В конце залива, с юга, в залив впадала река, а чуть южнее находился вокзал. Собственно не вокзал, а перрон вокзала, хотя и перрона здесь не было, а просто пассажирская площадка для посадки в вагоны. Мы поднялись по деревянной лестнице к деревянному домику вокзала и вышли на привокзальную площадь, а пройдя её, оказались на площади пяти углов. Здесь на проспекте Сталина находилось учреждение, в которое нам следовало явиться. На вывеске было очень длинное название, которое начиналось со слова «Комиссия». Своим видом и запахом помещение напоминало обыкновенную поликлинику. Только мы сдали документы в регистратуру, нас сразу направили по кабинетам к различным специалистам. Нас измеряли, взвешивали, выслушивали, задавали сотни вопросов, записывая всё в какие-то бланки. В конце конвейера был рентгеновский кабинет. После небольшой паузы нам выдали конверты, которые мы должны были передать в штаб, и предупредили, что нам ещё придётся несколько раз побывать здесь. Возвращались мы домой пешком, по нижней дороге. Она была немного длинней, чем верхняя дорога, но мы не зависели от попутного транспорта. Вечером я сказал командиру роты, что в связи с создавшимся положением работать десятником уже не смогу, так как нужно будет часто отвлекаться. Терялся контроль текущей работы, а при монтаже это влекло к негативным явлениям. Ротный согласился. Следующий день был последним днём моей работы на участке Фузеина. Я перешёл опять работать с отделением на разборку дока. Работа эта была нудной, однообразной, физически тяжёлой, и самое главное, что один компрессор с отбойными молотками мог заменить пол-роты солдат. Но этот вопрос я решить не мог. В нашем отделении произошли некоторые изменения. Некоторых солдат перевели в другие части, к нам пришли новички. Они сразу, без прохождения курсов молодых солдат, направлялись на работу. Уставам они обучались в свободное время. Мне было трудно с ними соревноваться. Травма позвоночника давала о себе знать. Ребята это знали и старались меня больше держать на кайле, т. е. держать зубило. Эта работа требовала навыка, и он у меня был.
Солдатская жизнь — это множество повседневных испытаний. Большинство трудностей солдатам приходится испытывать не по своей воле, а по воле некоторых командиров. Некоторые испытания больше граничили с издевательством, чем с закалкой личного состава, которой прикрывались эти командиры.
Я уже упомянул, что по прибытию капитана второго ранга Патрыхина на должность комбата служить стало тяжелее. Он пытался совместить исполнение обязанности и предначертание строевой части с исполнением личным составом функций строительной части, которая была на частичном хозрасчёте.
Свободное копирование
