Через несколько дней в конце работы Коваленко и брата вызвал к себе представитель наркомата обороны по комсомольской работе, член ЦК ВЛКСМ Гельман. Они обсудили план создания первой в Удмуртии комсомольской фронтовой бригады, ознакомились со статусом бригады, которая уже была создано на Урале. Так на новом заводе наркомата вооружения была создана новая производственная бригада.
Перепрофилирование завода началось, как говорится, с места в карьер. Весь инженерный корпус завода денно и нощно работал над переделкой оснастки станочного парка для новой продукции. Днём и ночью на завод прибывали инженеры-оружейники. Специалисты требовали от директора завода жильё для своих семей.
День и ночь летели заявления от специалистов оружейников на стол директора с просьбой и с требованиями отправить их на фронт. Для усиления рабочего корпуса из Узбекистана прибыли составы с людьми, в основном крестьян, для работы на заводе. Люди в тюбетейках и халатах, в лёгкой обуви стояли на морозе в месте выгрузки.
Почти все прибывшие люди не знали русского языка. Подъезжали грузовые машины и увозили людей в бараки, наскоро сколоченные строителями. С каких-то складов, пошивочных мастерских привозили шапки, телогрейки, ботинки. Одев и обув рабочих, их отправляли сразу на заводы. На заводах один раз в день их кормили, два раза в день пищу они получали по месту жительства. Рабочая сила из Узбекистана использовалась на разных работах, в основном на конвейерах, на переноске обрабатываемых деталей от станка к станку, с одного цеха в другой.
Детали пулемётов начали делать по мере изготовления оснастки, буквально с первых дней после получения приказа о передаче завода другому ведомству. Небольшая группа переводчиков переводила задание мастеров на узбекский язык и, убедившись, что рабочий правильно делает работу, переводчик переходил к другому рабочему, переводя с русского на узбекский язык его задание. Конечно, узбекские крестьяне, попав на завод, где для них все станки казались одинаковыми, часто путали места, куда обязаны были переносить те или другие детали. Станочники часто жестами их направляли к другим станкам, где ждали эти детали. Но чрезвычайный случай не заставил себя долго ждать.
Пачка готовых бойков пулемётов вместо того, чтоб попасть в закалочное отделение, попала на склад готовой продукции, когда ещё ни один пулемёт не сошёл с конвейера. Задержка была связана с тем, что стволонарезные станки, которые были демонтированы с заводов прифронтовой зоны, во время перевозки в тыл были разбиты фашистской авиацией. На завод прибыла группа токарей-оружейников, которые сделали приспособление для нарезки стволов на обыкновенных токарных станках. Но всё-таки выпуск пулемётов задерживался. В прифронтовые ремонтные мастерские потребовались бойки пулемётов, которые уже были на заводских складах. Так пачка не закаленных бойков попала в прифронтовые мастерские. Реакция была мгновенной. Приехала комиссия. Никаких скидок на ещё не выработанную технологию, на отсутствие кадров, на отсутствие нужных станков и, в конечном счёте, короткого времени, отпущенного на перепрофилирование производства, она не сделала. Директору угрожал суд трибунала. Комиссия начала копаться в текущих документах, рапортах, явных доносах в различные отделы и цеха завода. Она извлекла один рапорт охранника проходной. Дело в том, что за перевыполнение на определённый процент задания полагалось УДП, т. е. усиленное дополнительное питание. Если расшифровать, то это была тарелка супа и сто граммов хлеба. На заводе было много мастеров, которые перевыполняли задание и пользовались этим питанием. Если было двойное перекрытие нормы в процентах, давали двести граммов хлеба и две тарелки супа. Один высококвалифицированный мастер сделал приспособление и выполнил задание, которое ему дало возможность получить буханку хлеба. В столовой мастер слил из положенного супа густоту, наелся, а буханку хлеба решил отнести семье. На проходной его задержали с хлебом, и охранник написал рапорт. Когда об этом доложили директору, он сказал, что этот хлеб рабочий заработал и вправе делать с ним, что хочет. Дело утихло, а рапорт в делах остался. Выводы сделала комиссия и приурочила рапорт о хлебе к делу по бракованным бойкам.
Неизвестно кто вмешался в это дело, но на завод прислали нового директора, опытного оружейника Маркелова, который возглавил завод. Новый заводской корпус уже был под крышей, с отоплением. О том, что он ещё не достроен, говорили монтажные проёмы на всех этажах, куда время от времени краны подымали станки. Михаила Семёновича Дубового отозвал наркомат машиностроения. После некоторых перемещений в системе наркомата он был назначен в город Пензу управляющим машиностроительным комбинатом. За перепрофилирование завода к его ордену «Знак почёта» и ордену Трудового Красного Знамени приобщили орден Красной Звезды. Через несколько недель дядя с семьёй уехал из Ижевска.
Спустя небольшой промежуток времени был переведен на работу в Москву в ЦК комсомола Константин Сергеевич Коваленко. Секретарём бюро комсомольской организации был назначен его заместитель инженер технического отдела Урбан Алексей Иванович. Заместителем секретаря бюро комсомола был избран брат. Он продолжал работать бригадиром комсомольской фронтовой бригады.
Я по-прежнему занимался своей хозяйственной работой. Правда, теперь мне не приходилось пилить дрова. В артели для пилки дров стояла маятниковая пила, и там в считанные минуты пилили дрова. Однако в остальном жить становилось тяжелее. Все коммерческие магазины закрылись. Я продавал штучно папиросы, отоваривал карточки и продавал водку. По воскресениям ночью ходил на рынок, занимал исходные позиции, чтобы к семи часам утра можно было бы у колхозников купить какие-то продукты по доступным ценам. Здесь я познакомился с мальчишками, в основном местными, с которыми коротали на базаре время. Это были ребята, не совсем подходящие для дружбы, но почему-то они ко мне хорошо относились. Любили слушать меня, когда я рассказывал о юге, о Чёрном море, о делах на фронте, о которых я читал в газетах.
Особо мне покровительствовал один паренёк, у которого отец погиб на фронте, Славик Сизов. Он был связан со многими ребятами. Они промышляли на базаре, но не продажей папирос и водки. Многие из них были щипачами, домушниками и просто ворами, которые обкрадывали крестьян, продававших свою продукцию. Однажды у меня украли большую сумму денег, без которых я не мог дальше заниматься коммерцией. Я рассказал Славику. Через несколько часов мне вернули деньги. Несколько раз мне предлагали быть наводчиком и указывать, у кого из эвакуированных есть какие-то ценности. И как ни странно, но на мой отказ этим заниматься они никак не прореагировали.
В дальнейшем, когда я уже был одет и обут, а это произошло после праздника Нового года, когда в эвакуационном бюро отцу выдали талоны на покупку одной шапки и пальто, я иногда выходил на лыжные прогулки. Вот здесь я был предметом забавы для этих ребят. Они силой таскали меня к спуску лыжни и сбрасывали вниз. Какое-то время я старался удержаться на лыжах, а затем, когда скорость зашкаливала, я падал и летел вниз, но не на лыжах, а на спине, теряя лыжи, что вызывало у них дикий смех. Первые уроки ходьбы на лыжах дали мне они. Интересно то, что деньги на покупку лыж ассигновал мне отец, спросив только, сколько это будет стоить.
Свободное копирование
