Когда отец позвонил ему из Казани от начальника станции, их сразу же соединили.
После того, как мы прошли на Ижевском вокзале санпропускник, мы собрались у машины, на которой за нами приехал дядя. Шофёр Володя определил нам всем места в машине. Когда отец уселся на заднем сидении, мы передали ему сестрёнку и сами уселись рядом. Дверка захлопнулась. Володя уложил вещи в багажник. Пару узлов, которые не вошли в багажник он уложил нам на колени. Внимательно оглядев место стоянки, не осталось ли там чего-либо из вещей, Володя занял своё место. Заработал мотор, и машина легко начала набирать скорость. В салоне было совсем тихо, шума мотора было почти не слышно. Мы выехали за пределы вокзала.
– Удобно вам сидеть? — спросил дядя.
– Ещё бы, — ответил брат, — на такой машине, как ЗИС-101, можно на край света доехать. Я ещё на такой машине никогда не ездил.
– Нет, — возразил дядя, — ЗИС-101 — не та машина, на которой можно вокруг света ездить. Вот у меня была машина М-1 — это машина, достойная похвалы, маневренна, прекрасная проходимость, хотя силёнок у неё было маловато. Я правильно говорю, Володя?
– Совершенно верно, Михаил Семёнович, — подтвердил шофер.
– А где сейчас она, эта машина? — спросил брат.
– У нас всех эти машины отобрали и направили на фронт. Вместо них прислали ЗИСы. М-1 на фронте нужнее, — ответил дядя.
Отец в беседу не включался. У него все мысли были направлены на то, что же будет завтра.
Мы подъезжали к центру города. Переехали трамвайную линию. Дома светились всеми своими окнами. Никакой светомаскировки здесь не было. Это был глубокий тыл. Проехав центр города, мы опять поехали по дороге, с двух сторон которой стояли деревянные двухэтажные дома. Через несколько минут свернули в переулок и медленно поехали по плохо утрамбованному снегу и остановились.
– Вот мы и приехали, — сказал дядя, выходя из машины. — Володя, вещи занеси вдвор. Меня подожди, мы поедем на завод.
В темноте скрипнула калитка, и перед нами открылся маленький дворик, освещённый тусклым оконным светом. Мы зашли во двор. Из парадной дома без пальто выбежала бабушка, мать отца. Она плакала и причитала:
– Ой, где мой дорогой сыночек?
– Здесь я, мама, здесь, — из темноты послышался голос отца. Он подбежал к плачущей матери и, плача, произнёс: — Здесь я, мама, здесь. Детей я привёз, а Манечку мы похоронили.
Меня словно ножом ударило в грудь, я почувствовал сильную боль. Бабушка, которую я любил как и отца, услыхав его голос, перестала плакать и причитать, и никак не прореагировала на известие о смерти мамы, будто мать ей была чужой. Я знал, что бабушка жёсткий человек. Иногда я бывал свидетелем, как мама плакала от её упрёков и незаслуженных претензий. Бабушка осталась без мужа с шестью маленькими детьми на руках. Моему отцу пришлось начать трудовую жизнь в 14 лет, так как он был самый старший из детей. Конечно, ей было очень тяжело. Отец всё время работал и содержал семью. В 19 лет он женился и у него появилась своя семья, но пока младшие дети учились, отец полностью продолжал их содержать. Он заменил своим сёстрам и братьям отца, следил, чтобы они были обуты, одеты, сыты. Он следил, чтобы дети занимались, и по-своему наказывал их при ослушании. Когда братья подросли и получили специальность, отец продолжал помогать своей матери. Моя мать за отцом уехала в деревню и оттуда помогала продуктами семье бабушки. Бабушка прекрасно знала, что мать, как и все крестьяне, подымалась в 4-5 часов утра, чтобы справиться со своим хозяйством и с двумя, а затем и тремя детьми. Отец вывел своих братьев и сестёр в люди. Один брат стал директором большого завода, второй брат, отслужив срочную службу в кремлёвской охране, занимал до войны должность секретаря горкома комсомола Одессы. Перед началом войны он был призван опять на службу в армию и в настоящее время защищал свой любимый город. Сестра отца Соня окончила курсы бухгалтеров и работала бухгалтером на одном из заводов Одессы. Всего этого они добились благодаря заботам моих обоих родителей. И мне было очень больно, что бабушка так легко приняла известие о смерти матери. Но Бог с ней. Она — мать своих детей, и как все матери, готова отдать свою жизнь за жизнь своих детей. Я это стал понимать очень рано, так как мы, дети войны, стали взрослеть не по летам, принимая на себя все жизненные тяготы. Однако это было только начало. В данный период, здесь, в этом маленьком дворике мы ещё не знали, что такое голод, холод, болезни. Всё это вскоре ожидало нас.
Вслед за бабушкой из комнаты выбежали сёстры отца, Сима и Софа, которые эвакуировались в Ижевск раньше и сравнительно просто. К нашему приезду старшая сестра отца уже работала шеф-поваром в госпитале, а муж её оставался в рядах защитников Одессы. Младшая сестра уже имела направление из эвакопункта на работу в республиканский банк в операционный отдел. Жена дяди Миши Рива приняла нас хорошо. Но ей работы хватало, так как из Одессы прибыли её сёстры, брат и племянник. Вещи наши она распорядилась уложить в сенях, не занося их в комнаты, говоря, что постелей у неё хватит для всех. Мы все понимали, что она боялась занести в дом вшей вместе с постельным бельём, которое не прошло санпропускник. По этой же причине верхнюю одежду мы сняли там же, в сенях. На столе в комнате стоял уже ужин. Дядя велел всем поесть и устраиваться на ночлег. Сам он уехал на завод. В комнате было чисто и тепло. Около нас всё время бегал мой четырёхлетний двоюродный братик, с которым я только сейчас познакомился. Он всё время пытался обратить на себя внимание, показывая своё игрушечное вооружение, с которым он собирается на войну, чтобы бить фашистов. После ужина нам постелили на полу в комнате. У противоположной стены, также на полу была постель бабушки и папиной сестры Софьи. Мы втроём улеглись на свои места и какое-то время не спали. Отец с тётей Ривой сидели в другой комнате и о чём-то беседовали. Пришёл с завода дядя Миша. Я так и не понял — ложился ли спать отец или нет. Последнее, что я увидел — отец сидел на том же месте, на котором он беседовал с тётей, и записывал в блокнот, что говорил ему дядя. Далее я уснул.