На второй год пошло легче. Стали сказываться опыт и привычка. Стало меняться отношение – как к нам, так и наше. Ты неумолимо становишься дедом, и как ни старайся не копировать стариковское отношение к молодым, это остается фактом, это навсегда. Все меньше тех, от конфликтов с которыми стоило бы уклоняться, и все больше тех, кто сами уклонялись. Этому способствовали и статус, и авторитет, и штанга. В канун Нового 1967 года мы стали теми самыми полноценными стариками. Могли и штангу забросить, кому лень. Естественно, в те мирные времена, когда было еще далеко до Афгана и еще дальше до Чечни, мы, пороху не нюхавшие, были дедами, так сказать, условными, ни в какое сравнение с нюхавшими не идущими. Это безусловно. Однако были те, кто мне не верил, считая рассказанное злокозненной клеветой на армейскую действительность. Они служили в такой армии, где каждый день бывают дома и где вкусно кормят. У них свой жизненный опыт, на который я не собираюсь покушаться. Возможно, при других обстоятельствах и я не поверил бы многому из того, участником и свидетелем чего был сам. Уже много лет спустя, на сборах, офицер-лектор рассказывал о своей службе командиром ракетной точки где-то в Сибири. Нравы были таковы, что в помещение к рядовому составу он без дубинки не входил. Какой устав, вы что? Не уверен, что расскажи он это в минуты, когда мы, школьники, дивились на курсантские тортики, я бы к рассказу отнесся с полным доверием.
Механизм воплощения в реальность мыслей и предчувствий, как известно, покрыт мраком. Нехорошее лучше вообще не думать. Разумеется, без излишнего воображения предвидеть и учитывать ход событий, просчитывать варианты стоит научиться, но это искусство не для каждого.
Возвращаясь как-то с аэродрома, мне предстояло пройти мимо парня в розовой форме, красившего пульверизатором фасад соседнего с нашим здания. По всему Союзу такую солидную вещь, как казарма, чаще всего красили в розовый цвет. Говорят, он самый дешевый. От розового распылителя к розовой ручной помпе тянулся латаный-перелатаный розовый шланг. Достаточно было на него взглянуть, чтобы появилась и с каждым шагом судьбе навстречу набирала силу мысль «Только не сейчас!» Резиновый удав гипнотизировал. Солдатская гордость не позволяла изменить траекторию.
Шланг рвануло именно в тот момент, когда я находился к малярной установке ближе всего. В полку розовых прибыло. На счастье, тогда еще слыхом не слыхивали об водоэмульсионных красках, имеющих привычку присыхать навсегда, и восстановить природный цвет лица и гимнастерки не составило особого труда. Да и время позволяло.
Однако, одно дело – воздействие мысли, да еще и извращенное, на примитивный дырявый шланг, и другое – на судьбу аэродрома ПВО. Если не считать легкого шока, лично мне то, что произошло, позволило сделать еще несколько любопытных наблюдений.
В 1966 году мне посчастливилось две недели провести в отпуске, дома. Без всякой связи с этим радостным событием и за много месяцев до него я довольно неуклюже попытался сыграть с нашим замкнутым сообществом в испорченный телефон. То есть запустить абсурдный слух, лучше такой, чтоб касался нашего бытия, и ждать, во что он обернется. Я думал, думал и ничего более умного не придумал, чем такое: наш аэродром вскорости закроют, чтобы провести масштабную перестройку под тяжелую транспортную авиацию. Рассказал это кому смог и стал ждать. Слух распространения не получил (неинтересно и ахинея: реконструкция требует огромных ресурсов, времени, передислокации, а враг не дремлет – недаром же мы именно тут горбатимся под перехватчиками!), мне стало неловко за дурацкую шутку, и я старался о ней забыть.
Прошло, наверное, полгода, потом – отпуск. Вернувшись в полк через две недели, я застаю народ живущим подготовкой к грандиозным миграционным процессам: часть полка отправится в далекий Красноводск (ныне Туркменбаши), чтобы всласть и по-настоящему отстреляться. Тут надо пояснить, что Су-9 был оснащен четырьмя ракетами. Две умели двигаться вдоль луча, испускаемого радиолокационным прицелом нашей РЛС, а две были оснащены тепловым датчиком. Если даже радиолуч отклонялся или цель выскальзывала из-под луча, ракета с тепловой головкой настигала ее, ориентируясь на огнедышащее сопло вражеского летательного аппарата. Всему этому надо было учиться, поэтому время от времени устраивались настоящие стрельбы – громкое и дымное занятие, требующее к тому же значительного необжитого пространства. В этом смысле Туркмения, состоявшая из сплошных Каракумов, оказалась для авиаторов с ракетчиками очень кстати. Так что многим из наших ребят Красноводск обещал если не развлечение, то хотя бы смену привычной обстановки.
Часть полка, не задействованная на стрельбах, разместится в Пярну, потеснив местный полк ПВО. И уже совсем немногие никуда не отправятся, а будут ремонтировать казармы.
Аэродром же за эти пару месяцев должен быть переоборудован для приема тяжелой транспортной авиации. Вот это да. Клянусь: придумывая тему для «испорченного телефона», ни от кого ничего похожего не слышал. В смысле, ушами. Потому что если про воздействие мысли и шутка, то приборов для получения информации в нас явно больше, чем утверждают в кругах, близких к анатомии. Качество еще подводит, с этим не поспоришь.
Результаты своих развлечений я потом видел собственными глазами. Они к нам залетали, эти обвешанные пропеллерами Аны. Погостили и отправились домой. Необычное зрелище после стремительно возносящихся сушек. Аны поднимались тяжело, долго неся брюхо над самой землей и по-паровозному коптя. Садились так же. Личный состав же являл полную противоположность неуклюжим монстрам, на пути в столовую (а в другой обстановке мы их не видели) шествуя гордо, отстраненно, ковбойской походкой и всем своим видом показывая разницу между службой на настоящей технике и обслуживанием прыгающей в небо мелюзги.
Свободное копирование
