Да, в трудах, суете, заботах, радостях и горестях быстро пролетела жизнь. А тогда, в 1921 году, когда 16-летняя Ирина поступила в мастерские своего отца, она оказалась в окружении молодых, талантливых ребят, которые были, как ей казалось, значительно старше ее. Ну, посудите сами: мама родилась в 1905 году. А вот ее соученики: Сергей Эйзенштейн (1898), Николай Охлопков (1900), Лев Свердлин (1901), Эраст Гарин (1902), Сергей Юткевич (1902). Конечно же, в том возрасте это очень значительная разница.
Когда Мейерхольд, наконец, пришел на занятие, и стал переводить взгляд своих серо-голубых глаз от студента к студенту, то на Ирине его глаза превратились в стальные, взгляд стал жестким и злым. Он не сказал ни слова. Но дома устроил страшный скандал.
Мама плакала. Но у нее характер-то был тоже папин! Когда надо, он проявлялся с такой силой, что не поздоровится! Она продолжала учиться. Мейерхольд ее упорно не замечал. Но видел, конечно, что задания по биомеханике она выполняет лучше других. Партнером мамы был Валерий Инкижинов - монгол, владевший своим телом почти совершенно (кстати, в фильме В. Пудовкина "Потомок Чингисхана" Инкижинов играл главную роль; потом он уехал за границу и навсегда исчез из поля зрения). Мейерхольд всегда выставлял для показа новых упражнений Инкижинова. Он кричал:
- Инкижинов! Покажите это упражнение!
Инкижинов шел выполнять. Мейерхольд кричал:
- С партнершей!
Но никогда не называл маминого имени. Когда вызывал для показа другую пару (тоже великолепно занимавшуюся), то это звучало так:
- Свердлин и Генина!
Но Инкижинов - "с партнершей"! Прошло немало времени, прежде чем Мейерхольд признал за своей дочерью право на достойное место в театре. Если сегодня мы возьмем программки спектаклей Театра имени Вс. Мейерхольда, то там часто встречается фамилия Хольд. Это моя мама.
В этой книге я расскажу о маминых друзьях - мейерхольдовцах. Со многими она дружила до последних дней жизни. Но самыми близкими были Свердлины. Они были настолько близки, что эта дружба, это братство передалось и мне, и на меня его хватило. И Свердлиным я посвящу свой особый рассказ, ибо стали Лев Наумович и Александра Яковлевна для меня вторыми родителями.
Забегая далеко вперед, в 1977 год, скажу: когда умерла Александра Яковлевна Москалева-Свердлина, моя мама подошла к гробу, наклонилась к самому уху тети Шуры (я так ее называл - и еще "матушка"), и прошептала: "Шуренька, спасибо тебе за Петьку!"
Мой папа был третьим мужем мамы. (Однажды, когда родители только-только поженились, в какой-то компании одна папина "воздыхательница" громко через весь стол спросила:
- Ирина Всеволодовна, а правда, что Василий Васильевич ваш третий муж?
Мама немедленно так же громко ответила:
- Да, третий, не считая мелочей!
Папа смутился и сказал тихо маме:
- Ириша, как ты неделикатно ответила.
- Не более неделикатно, чем меня спросили! - парировала мама.
Собственно, с первым своим мужем Лео Оскаровичем Арнштамом мама прожила очень недолго, и брак этот был обречен потому, что родители Арнштама считали, что "Лелику" надо закончить консерваторию, а потом заводить детей - и заставили мою будущую маму сделать аборт (Лео Оскарович учился на фортепьянном факультете Ленинградской консерватории у профессора М. Н. Бариновой). Потом Арнштам работал у Мейерхольда пианистом, позже стал знаменитым кинорежиссером, поставил очень популярный фильм "Подруги", а в 1946 году снял фильм "Глинка", где у него снимался мой папа, и они вместе получали Сталинскую премию. А для Ирины дети было главное в жизни. Она сбежала от своего мужа и "выскочила" за художника Н. И. Смирнова, с которым прожила несколько дольше, чем с Арнштамом, замучилась его характером, его эгоизмом, рассталась с ним чуть ли не в 1929 году и почти пять лет никого к себе не подпускала.
А вот как было дальше - это пусть сначала расскажет сама мама, а уже потом кое-что я прокомментирую и добавлю (мама очень мало рассказывает о себе; да и весь этот ее рассказ был надиктован в самые последние месяцы жизни, полные тоски, конечно же, это была тоска по Васечке - без него Ириша не мыслила свою жизнь). Здесь только напомню, что рассказывала все это мама чудесному молодому человеку Александру Степановичу Михайлову, отличающемуся святым отношением к искусству и к людям, это искусство создающим. Делал он свои записи совершенно бескорыстно (вот такие люди должны быть хранителями музеев, архивов).
Ирина Всеволодовна Мейерхольд
Вместе с Меркурьевым
Как бы ни был мудр человек, он не сможет философски воспринять уход из жизни не просто близкого друга, а части самого себя. Ведь так и было: нас с Меркурьевым связывало в жизни все. Мы любили друг друга и были счастливы. Хотя порой счастье это было трудным...
В 1929 году мы вместе с матерью, Ольгой Михайловной Мейерхольд, и двумя маленькими племянниками, детьми моей покойной сестры Марии Всеволодовны, переехали из Москвы в Ленинград. Город принял нас радушно. Меня сразу же пригласили преподавать биомеханику в ряд театров и театральный техникум, была я режиссером и педагогом в Красном театре. Тогда-то я и увидела впервые Василия Васильевича Меркурьева в спектакле Театра актерского мастерства (ТАМ). На меня даже была возложена руководителем Красного театра Е. Г. Гаккелем деликатная миссия переманить Меркурьева к нам. Я послушно отправилась на спектакль ТАМа - шел "Город хмельной",- но исполнить поручение не смогла. Уже во время спектакля я поняла, что просить отпустить такого прекрасного актера - все равно что посягать на первую скрипку оркестра. Я стала ходить на все спектакли с участием Меркурьева. Но знакомства не искала.
Оно произошло только в 1934 году, когда, будучи режиссером Белгоскино, я поехала к Меркурьеву в санаторий "Тайцы", чтобы пригласить его на роль Стася в картине "Земля впереди" и познакомить со сценарием.
Василий Васильевич принял меня как хорошая хозяйка. Усадил на качели и, сказав: "Я сию минуту" - исчез. Вскоре он принес на подносе чашку горячего чая, сдобную булочку и два кусочка сахара. Я подробно описываю все это потому, что он всю жизнь был "подробно" внимателен. Мы поговорили о сценарии, который мне не очень нравился, поэтому я и сказала ему: "Читайте сами".
Вернувшись, я доложила постановщикам, что актер приедет утром. Наутро Меркурьев явился и подписал договор, хотя сценарий ему тоже не понравился. Я же стала своего рода "связным" между ним и группой.
Его внимание ко мне стало проявляться сразу, но просто и неназойливо. Однажды я встретилась с ним у входа в студию. Он вынул белоснежный платок, стер мне с губ помаду, сказав: "Не люблю крашеных". Я стерпела. В другой день я неожиданно столкнулась на студии с Эрастом Гариным и очень ему обрадовалась. Мы расцеловались. Группа мейерхольдовцев была невелика, и мы при встрече всегда целовались.
- Вы со всеми целуетесь? - произнес Вас Васич.
- Да,- защищала я свою свободу, как могла.
Меркурьев делал замечания настолько естественно, что нельзя было обидеться. На него никто никогда не обижался. Его всегдашнее простое обращение очень подкупало.
Администрация картины, воспользовавшись тем, что я все лето жила одна и недалеко от студии (маму с племянниками я отправила на дачу), попросила меня приютить "героиню". Когда же съемки стали задерживаться допоздна, Меркурьев тоже попросил оставлять его на ночлег: он жил на Крестовском острове, так ему трудно было добираться - мосты разводились. Правда, потом выяснилось, что это был со стороны Вас Васича "коварный ход".
Меркурьев любил после съемок поужинать и ни за что не позволял нам, дамам, что-либо покупать. Его щедрость смущала нас. Я была уверена, что ему нравится наша "героиня" и неловко себя чувствовала: третья лишняя.
Начались съемки под Ленинградом. Гримировались артисты в студии и ехали почти "готовые". Как-то мы ехали на скамейках в кузове грузовика, погода испортилась, а я была в легком платьишке. Васич прикрыл меня полой своей шинельки. Спутники начали дразнить меня. Мы соскочили с машины и скорым шагом пошли по дороге. Но наше исчезновение приметили и стали дразнить нас еще больше.
После съемок под Ленинградом вся группа отправилась в Белоруссию под Витебск на мелиоративную станцию. Василий Васильевич не поехал с нами: ТАМ отбыл в гастрольную поездку по побережью Черного моря. Мы с трудом обходились без Меркурьева, снимая лишь болота, которые были нужны при монтаже многих сцен. И я решилась - послала в Сочи телеграмму: "Приезжайте, мы в простое, погода чудесная. Целую. Ирина Мейерхольд". Меркурьев не отвечал. А от меня требовали, чтобы я нашла ему замену. Мне было очень грустно, что моя телеграмма не произвела впечатления. Да и такого актера жалко было терять!
В один из дней, когда мы, потеряв надежду на его приезд, решали, как быть, вдруг распахнулась дверь и на пороге появился Меркурьев! Моя судьба была решена.
Во время съемки строптивая лошадь сбросила одного актера. Я (лошади были моей страстью) вскочила на нее и принялась успокаивать, Василий Васильевич сказал потом, что из-за этого случая он меня и полюбил. Так была решена его судьба.
После вкусного ужина, состоявшего из сочинских гостинцев, белорусской картошки и яиц, Меркурьев затребовал тот поцелуй, что был послан в телеграмме. Пришлось его отдать! По возвращении из экспедиции Вася поселился в моем доме - на улице Чайковского, 43.
Свободное копирование
