ИРИШЕЧКА
Мама была человеком сложным, интересным, противоречивым. Те, кто знал ее с детства, с юности, говорили, что обладала она очень мягким, легким характером, была остроумна, невероятно привлекательна. Великолепно двигалась - ей ничего не стоило молниеносно залезть на дерево, вскочить на лошадь, перепрыгнуть через любой барьер. Превосходно плавала. С годами, с переживаниями, связанными с несправедливостью и унижениями, характер мамы очень изменился. Доброта, юмор остались теми же, но появились подозрительность, мнительность, обидчивость и органическая неспособность признавать свою неправоту.
В 1921 году, когда мама решила поступать на только что открывшиеся Высшие режиссерские мастерские Мейерхольда, она знала, что Мейерхольд будет категорически против. Приемные экзамены проходили без него, маму никто не знал - она только недавно приехала из Новороссийска. Но как ей поступать с такой фамилией? И она, буквально в отчаянии, советуется по этому вопросу с Маяковским. Владимир Владимирович, который к маме относился с отеческой нежностью, сказал:
- Возьмите папин "хвостик". Будете не Ирина Всеволодовна Мейерхольд, а Ирина Васильевна Хольд.
Мама так и поступила. Экзамены она сдавала помощнику Мейерхольда Валерию Михайловичу Бебутову. Ей был задан этюд - сцена отравления из "Гамлета". А "Гамлета"-то мама и не читала - негде было. В Новороссийске, где они жили последнее время, постоянно менялась власть, книг не было.
И вот мама ходит по коридору, размышляет, как же ей быть. Подходит к какому-то взъерошенному человеку, тоже абитуриенту ГВЫРМ:
- Вы "Гамлета" читали?
- Конечно,- отвечает молодой человек.
- Расскажите мне, пожалуйста, что там за сцена отравления!
И вдруг молодой человек буквально преображается и говорит:
- Хотите, я вам эту сцену поставлю?
И буквально за полчаса, неистово фантазируя, пересыпая свою речь то французскими, то английскими, то немецкими фразами, цитируя "Вильяма нашего, Шекспира" в подлиннике, он поставил маме этюд, который она сделала при комиссии и блестяще поступила.
На первом же занятии мама села рядом с вихрастым молодым человеком. С другой стороны к ней подсел долговязый юноша и сказал:
- Не возражаете сидеть между двумя Сергеями? - И представился: Сергей Юткевич.
Тут же представился и "вихрастый":
- Сергей Эйзенштейн.
Так началась многолетняя дружба мамы с Сергеем Михайловичем Эйзенштейном, закончившаяся лишь в 1948 году, когда Эйзенштейна не стало. Но и после этого мама часто звонила в Москву и говорила по телефону с Перой Моисеевной Аташевой - вдовой Сергея Михайловича.
Спустя несколько лет после смерти Эйзенштейна Эсфирь Ильинична Шуб, выдающийся режиссер-кино документалист, сказала маме, что, когда Эйзенштейн после окончания работы над "Иваном Грозным" вернулся из Алма-Аты, он просидел у Эсфири всю ночь и признался, что всю жизнь был влюблен в Ирину Мейерхольд. С того самого дня, когда ставил для нее сцену отравления из "Гамлета".
- Ставил, ставил - и отравился! - горько сказал он Эсфири Шуб и взял с нее клятву, что, пока он жив, она об этом никому не скажет.
- Сережа, значит, я никому этого и не расскажу - ты меня переживешь.
- Не-е-ет... Я уже скоро...- как-то почти прошептал Эйзенштейн.
Эсфирь Ильинична рассказывала это маме незадолго до своей смерти. Мама долго плакала. И еще вспоминаю: когда вышло Полное собрание сочинений Эйзенштейна, мама обложилась этими шестью томами, читала и плакала.
- Мамочка, почему ты плачешь? - спросил я.
- Жизнь очень быстро прошла, Петенька.
