25 июня. Мы обедали у Желтухиных, после обеда я скоро уехала, потому что мне очень трудно было быть в корсете с опухшим боком. Аннета долго оставалась у них, потом проехала к Марии Александровне и возвратилась домой часов в 10-ть, а я все это время просидела у окна, читая revue etrangere [иностранный журнал -- фр.], но иногда мысли мои отрывались от нее, носились над землею и останавливались там, где указывало им сердце., я была то в Хотне, то за 500 верст улетела от нее, а там и далее, далее, ужасный стук от мостовой разгонял иногда мои думы и обращал их к revue etrangere. Аннета возвратилась с новостью, что завтра мы едем смотреть приданное В<еликой> К<няжны> Марии Николаевны.
27 июня. Перед обедом, когда я спешила отделать свое платье к 5-ти часам, входит Андрей Петрович и заставляет нас отгадать, что принес он нам хорошего. Я не ожидала ничего, думала, что он купил земляники, но он подал нам вещи лучше всяких ягод -- письма из Казани, которые были вовсе неожиданны для нас. Бедная Кроткова не пережила своего несчастья! Как мне ее жаль! Если б причина ее смерти не была так ужасна, я не жалела бы об ней, смерть могла избавить ее от многих горестей, но теперь как много испытала она в несколько дней, как сильны были ее душевные страдания в эти дни! Целый день несчастные Кротковы не выходили из моей головы. Бедный старик Дурасов, как он перенес это горе!
В 5-ть часов мы поехали к Желтухиным, а от них к Ивану Петровичу и все вместе поехали во дворец. Главный вход был полон народа, так что едва можно было сделать несколько шагов, кто-то шепотом присоветовал нам идти с другого входа и мы пошли через бесчисленные коридоры, комнаты, дворы. Бедная старуха Олсуфьева едва дышала, наконец мы добрались до одной залы, которая была установлена кухонной посудой -- это нас не заинтересовало, мы едва взглянули на нее, тут же стояло несколько сундуков, которые мы видели на выставке. Мы спешили пройти в другую залу, но напрасный труд, мы могли сделать только один шаг в нее -- не более, она была наполнена народом. Решились дождаться 8 часов, когда более никого не будут пускать. Мы возвратились в прежнюю залу и я с Лизинькой села на сундуках Великой Княжны. В дверях была такая теснота, что давили друг друга и по зале беспрестанно раздавались отчаянные голоса раздавленных. После долгих ожиданий простора, мы могли наконец идти в залу без боязни быть раздавленными или уехать ничего не видевши. Первым предметом, бросившимся мне и Лизиньке в глаза было прелестное голубое кисейное платьице, но не успев и рассмотреть его, мы заметили, что надобно прежде, для порядка, заняться другими вещами и начали смотреть белье, чулки, башмаки, все это чудесно, прекрасно! Платья приводили меня в отчаяние, потому что они все были с отделками, оборками, биэ и проч. Прощайте милые, простенькие платьица, которые я так любила! Засмотревшись в этой зале, мы чуть не лишились самого интересного, видеть другую залу, где были брильянты, но в это время приехал Всеволжский с женой, которая важна, как царица, только не русская, а разве китайская. Он пошел вместе с нами. Всего более мне понравился вызолоченный туалет со множеством таких же разных вещей. Иван Петрович повел нас в комнаты Марии Николаевны, которые, впрочем, еще не совсем убраны. Как хороша ее ванная! Я лежала бы в ней целый день, если б не было лучшего счастья. Потом мы прошли в комнаты Наследника, которые не парадны, но восхитительной красоты. Мне очень хотелось бы видеть дворец, когда он будет совсем отделан. Мы возвратились домой усталые, как будто прошли верст десять, но прогулка по этому дворцовому лабиринту чего-нибудь стоит.
Свободное копирование
