Если многих моих ровесников воспитал двор, то нас с Вовкой воспитала наша 62-ая квартира. Не только Софи Захаровна с ее дореволюционной респектабельностью и знанием этикета. Не только Илья Савельевич с его просветительскими замашками. Стоило ему услышать по радио что-то особенно стоящее, он тотчас выходил в коридор и объявлял, например: "Включайте, Лунную исполняют". Но главным образом - Лев Иванович Филатов. У него была настолько большая комната, что, раздвинув огромный обеденный стол, в ней можно было играть в пинг-понг, что и делали регулярно его приятели, а заодно и мы с Вовкой.
Лев Иванович работал в газете "Советский спорт" - сначала футбольным обозревателем, а позднее - главным редактором приложения "Футбол-Хоккей". Жил он вдвоем со старенькой мамой - Анной Федоровной, интеллигентной и приветливой. Однажды у меня с ней вышел нелепый инцидент. Я подметала наш довольной длинный коридор, домела почти до конца, до комнаты Филатовых, и тут мною овладела внезапная и неодолимая лень. И, вместо того, чтобы собрать мусор в совок, я аккуратно подмела его под дверь Филатовых. Хотела ли я сделать им пакость? Ни в коем случае! Думала ли, что не заметят? В том-то и дело, что ничего не думала, и не было у меня другой цели, кроме как перестать делать надоевшее дело. И, когда возмущенная Анна Федоровна спросила меня, почему я это сделала, ответить мне было просто нечего, но я впервые поняла, что мои поступки касаются не только меня, и что ничто не остается незамеченным. Что я живу среди других людей.
Позднее выяснилось (когда после ХХ съезда вернулся домой отец Льва Ивановича, могучий, но согбенный старик), что еще до войны Филатов-старший, Иван Гаврилович, был репрессирован, и только участие Льва в боевых действиях и орден Отечественной войны П степени открыли ему дорогу в журналистику.
У Льва Ивановича постоянно собирались друзья - компания, как тогда было принято. Все - замечательные люди, одногодки (рождения года 1920).
В основном составе - Владимир Барлас, Николай Тарасов, Николай Бриллинг. Первый, лобастый очкарик, геолог по образованию и талантливый шахматист, по страстной любви к поэзии, и в особенности к поэзии Пастернака, стал профессиональным литературоведом и представлял собой классический образец интеллигента-подвижника, олицетворяя совесть времени. Такие люди как-то естественно и без пафоса, оставаясь на вторых ролях, становятся наперсниками и помощниками гонимых и неугодных власти талантов, посвящают себя служению им, протоколируют события ради правды и для будущего. Так, Барлас оставил подробную запись похорон Пастернака, как в будущем Фрида Вигдорова запишет суд над Бродским.
Николай Тарасов, журналист, достигший довольно серьезных постов (заместитель главного редактора в "Советском спорте", главный редактор журнала "Физкультура и Спорт" и даже зам. Главного в журнале "Советский экран" в середине 70-х, правда, недолго, так как в 1976 уже умер...), по призванию был поэт и писал хорошие стихи. Во всяком случае, нам с Вовкой (а мы были, хотя и мало сведущие, но придирчивые ценители, потому-то нас и держали в качестве тех самых уст младенца) нравилось. Одну строчку помню до сих пор: "...Как белый лист бумаги, лежит рассвет на письменном столе"...
Николай Бриллинг, актер исключительного мужского обаяния, служил до 1948 года во МХАТе, а потом в Театре Ермоловой, немало снимался в кино. Признаться, я нигде, ни на сцене, ни на экране его тогда не видела, но подростком бледнела и краснела при виде его невозмутимого лица, при звуках низкого голоса. Сейчас мне кажется, что настоящим его призванием была ИГРА, но игра азартная - в карты. В пинг-понг Бриллинг не играл. А компания для того в основном и собиралась, чтобы играть в карты. Что, разумеется, никак не исключало литературных бесед, предваряющих или сопровождающих игру.
У Льва Ивановича была большая библиотека, главным образом, - поэтическая. Но были и альбомы по искусству, классика, современная зарубежная литература. Единственный из тех, кого я знала, он был подписан на юбилейное Полное собрание сочинений Льва Толстого в ста томах. От него я впервые узнала о Пастернаке - общем кумире компании. Он прочел мне вслух "Спекторского". Он первый заставил меня ответить на вопрос: Что главное в жизни? Я ответила: любовные романы. Он возразил: Работа. Он читал нам с Вовкой вслух свои рассказы и не получил восторженного отклика. Мы и к выбранному им спортивному направлению журналистики относились скептически, не понимая, что это один из способов остаться в стороне от основных направлений идеологии. Кроме того, начиная с определенного времени, именно это направление журналистики давало возможность довольно регулярных выездов за рубеж - на первенства и олимпиады - в составе команды, причем, бесплатно или за очень малые деньги выезжающие снабжались и полной экипировкой. С последним обстоятельством связана одна замечательная история, рассказанная Львом Ивановичем лично после возвращения с зимних Олимпийских игр 1964 года в Инсбруке.
Перед отъездом он продемонстрировал потрясающее обмундирование, куда входило, в частности, короткое пальто из серебристого меха нерпы и такая же меховая фуражечка. Следует ли уточнять, что в те времена купить ничего подобного было нельзя ни за какие деньги. Итак, огромная советская делегация вышла на парад открытия Игр в нерпе с головы до ног, чем повергла в шок и смятение трибуны. Дело в том, что как раз в этом году мех нерпы считался на Западе самым модным и, следовательно, самым дорогим. Лишь очень богатым и знатным дамам была доступна шуба из нерпы, и их горделивому, "штучному" присутствию на трибунах массовый выход советских нанес страшный удар.
Однажды, в начале 50-х, у нас в квартире появился Женя Евтушенко.
Очень юный, худенький, с вздернутым носиком, покрасневшим и хлюпающим, он был представлен нам с Вовкой как талантливый поэт, уже неоднократно напечатавшийся в "Советском спорте". Были предъявлены и стихи: что-то про нарты и каюра. Мы поглядывали на Женю ревниво: чуть старше нас, а уже равноправный член компании, где мы были лишь наблюдателями. Правда, его тоже воспитывали, как и нас. Хорошо помню часто повторявшуюся фразу: Женя, перестаньте врать. Но он играл с ними в карты на равных! Правда, проигрывал. И оставлял в залог вещи. Я даже стишок написала про это:
Решили сыграть в картишки,
В этом деле все съели собак.
И с Жени, как мама с мальчишки,
Друзья снимают пиджак...
В компании Женя прижился. В 1954 привел знакомиться свою невесту или уже молодую жену - Беллу Ахмадулину. Она-то вообще была моложе Вовки и старше меня лишь на год. "Здравствуй, Чудо по имени Белла!"... Румяная, толстощекая, она была застенчива, тиха и стихов вслух не читала...
Думаю, что и для Евтушенко наша 62-ая немало значила. Много лет спустя, он подарил мне книжку своих стихов с надписью "В память о 62-ой квартире". А уж для нас, случайных счастливчиков, то была настоящая школа не только интеллектуального и художественного развития, но и того примера человеческого общества, где ты - не чужой. Куда принимают.