Путешествие пароходом в станицу Константиновскую
Пароходом было всегда очень и очень приятно ездить. Это приходилось делать порой по два раза в год: в станицу Константиновскую и обратно в Новочеркасск, где мы жили и учились. Город Новочеркасск – это престольный город всех донских казаков. Туда выборные как от хуторов, так и от станиц атаманы съезжались на Войсковой круг и избирали войскового (то есть самого старшего) атамана Войска Донского.
Опишу удовольствие ездить пароходом. Бывало, едешь домой на Пасху, сядешь в станице Аксайской на пароход и плывёшь Доном до самой Констатиновской. Кругом полая вода разлилась в левую сторону Дона - глаз не охватывает. Везде на пароходе казаки, едущие к своим родным и знакомым или по делам. Всюду приятные, хорошие разговоры. Ехавшие третьим классом, то есть на палубе, разложив свои пожитки и заготовленную пищу, смачно подъедали кто курицу жареную или варёную, кто утку, яйца, сало, колбасу. А жареную рыбу – так ты её на любой пристани мог купить - где угодно и сколько угодно. А первые огурцы или редиску всегда продавали в станице Багаевской. Глядишь – кругом вода, другой раз ярыги плывут, всё вокруг затоплено, а пароход бьёт деревянными лопастями колёс, и слышится шум от машины, которая движет его, гомон народа – всё это вливает такое приятное чувство в душу, что и не передашь словами. Всюду казачьи станицы, хутора. Вон тебе баркасов сто: это казаки ловят рыбу подсадками. А там видишь: табун лошадей перегоняют через Дон или сами кони поплыли, чтобы пощипать, полакомиться разными ими любимыми травами, которые растут из-под воды. Дальше – ливады-бахчи, где казаки и казачки поливают свои овощи. А вон плывёт большой вёсельный паром, который переправляется с одного берега на другой там, где хутор и станица залиты половодьем.
Всё это видно хорошо с палубы, куда тебе приносят чай или обед. И как всё это вкусно естся! Но когда прохладно, спускаешься в каюту второго класса, которым мы всегда и ездили с твоей родной покойницей бабушкой Верой, моей мамой. Сидим за общим столом, в каюте немного накурено. Мама нас с братом двоих клала на одну кушетку, что я очень не любил. Или мы с братом Шурой, твоим родным дядей, толкались локтями и дрались ногами, но всегда втихомолку (конечно, это нам так казалось). Тогда мамаша приходила и нам «лещей», то есть пощёчин, настреливала, и после такого умиротворяющего «рукоприкладства» мы засыпали нашим детским невинным сном. Но если же мама укладывала рядом одну из сестрёнок, тут, брат, другое творилось: сразу её задом вышибал на пол: дескать, само собой это во сне произошло. Если же не помогало, заваливался на её косы. В общем, приходилось маме класть сестёр на свою кушетку, а ты заваливался один атаманом на своей кушетке. Утром – о ужас! – просыпаешься, смотришь – а тут тебе рядом сестрёнка, обнявши тебя, крепко спит. Ну так это утро! Всё хорошо! Скорее умылся - и на палубу. А когда вечером идёшь в уборную, то комаров вокруг электрической светящейся лампочки – видимо-невидимо. Да и вообще летом у Дона вечером комары летают тучами, кусаются крепко, но не все. Казаки говорили: «Окаянные комары таки прямо засекли (то есть заели) меня».
Интересно было наблюдать, как причаливает и отчаливает пароход от каждой станицы: Раздорской, Семикаракорской, Багаевской, Кочетовской, нашей Константиновской… Когда подъезжаешь к ней, - а стоит она на высоком правом берегу Дона, - видишь вырастающую Михайловскую и Покровскую церкви, здание ремесленного училища. Вся станица расположена на степном плоскогорье: улицы ровные, никаких оврагов (только возле острога есть балки). А за станицей в степи растёт масса тюльпанов красных, маков и ромашек. И в самой станице во всех домах много сирени, роз, гвоздики, мяты и других цветов.
Летом, бывало, проходили через станицу отары овец по 2000-3000 или табуны лошадей по 500-600. Пастухи едут сзади отар или табунов. У них большие повозки, украшенные ковылём по случаю проезда через станицу. Псы, которые смотрят, чтобы овцы не разбежались, в это время на свободе, а другие на привязи сзади повозок – злые, сторожевые.
Иной раз то на корме, то на носу парохода услышишь, как казаки поют, так сразу же идёшь туда и пристаёшь к хору. Обыкновенно заводит песню один казак. Ему тут же вторит казачка или другой казак, а потом хором подхватывают все вокруг находящиеся казаки, казачки и казачата, – и полилась казачья песня по донским заливам и берегам. И так задушевна она! То про атамана Стеньку Разина, то про атамана Чуркина, то про Ермака Тимофеевича. Так и все другие удалые казачьей вольницы песни: поёшь, поёшь и не напоёшься этих донских родных песен!.. Много-много раз напевал я их потом в тропических джунглях Африки: и во Французском Конго, и в Бельгийском Конго.
Примечание редактора:
Атаман Чуркин – легендарная личность, герой народной песни о разбойниках. Песня о Чуркине-атамане является народной обработкой стихотворения немецкого поэта Фердинанда Фрейлиграта (1810-1876). Стихотворение переведено на русский язык в 1846 году Фёдором Миллером под заглавием «Погребение разбойника». У Миллера речь идёт об итальянских разбойниках; в народной песне безымянный итальянский герой заменён на легендарного русского атамана-разбойника Чуркина.