Военная служба и казачьи училища

Военная служба и казачьи училища

На фото: Михаил Любовин в форме Новочеркасской военно-фельдшерской школы. 1916 г.

Когда казака в 21 год призывали на военную службу, он выходил в своём собственном снаряжении, так как царское правительство выдавало ему только огнестрельное оружие, а всё остальное он приобретал за свои личные деньги.

Обыкновенно на военную службу набирали казаков под Рождество. У выстроившихся в одну шеренгу группа офицеров, идя по ряду, проверяли качество и количество необходимых вещей. Предварительно подхорунжий выкрикивал: «Сёдла в руки!», или «Шаровары (казачьи брюки синего цвета с лампасами) в руки!», или «Портки (кальсоны) в руки!» и так далее.

Когда шёл осмотр лошадей, не только группа казаков-офицеров (чтоб не забыть, пишу, что в казачьих полках офицерский состав был исключительно из донского казачьего сословия; русских не принимали), но ещё и ветеринары - врач с фельдшером - строго проверяли строевых коней. Если коня браковали и у служивого казака не было другого в запасе, то он или сразу же покупал у казаков-продавцов, приведших для этой цели лошадей. Если же у него денег не имелось для покупки (были казаки-лихачи, которые идя на призывную службу, всё проматывали, прогуливали, пропивали), то ему выдавали коня из станичного табуна, а стоимость удерживали в казачью казну от аренды его земли. Обыкновенно такой казак был холостяком, но если же он был женат, то половина суммы шла его молодой жене (казачки, у которых мужья шли на военную службу, назывались жармелками), а другая половина суммы шла на покрытие стоимости коня.

Военная служба длилась три года. Казаки, не желавшие служить конными, шли в пехотные полки, состоящие исключительно из казаков и с казачьим офицерским составом; такие пешие полки назывались «пластуны».

Казачьи чины были такие: войсковой старшина, есаул, подъесаул, сотник, хорунжий, подхорунжий. Нижние чины: вахмистр, старший урядник, младший урядник, приказчик. Атаманом мог быть тот, кого выбирали казаки (по числу поднятых рук).

Неприязнь казаков к русским была очень большая; всех русских считали «инородными», а рассердившись, обзывали «хамами» тех русских, которые приходили на летние полевые работы и говорили с «длинным» акцентом: «Ванько-о-о!.. сгони-то-о-о воробья-я-я, баржа-то-о потопает…». И потом, казак букву «г» выговаривает по-особенному, а русский - как здесь, за границей, то есть мягко. И посему казаки смеялись на них, дразня: «На горе гуси гогочут, под горой гуча горит». Всех же украинцев называли хохлами; нас же, донских казаков, все они обзывали «чига» или «чига востропузая».

Русские нигде по Донской области селиться не имели права, если им казачий хуторской или станичный сход не давал на то разрешения, что решалось выборными казаками-стариками. Такое разрешение должны были иметь и все другие национальности Российской империи, но ни в коем случае не жиды: еврею вход в Донскую область был полностью запрещён. Но какой же это был бы жид, если бы он не пролез на Дон, а посему их жило в Ростове видимо-невидимо, где они были коммерсантами, портными, докторами и газетными брехалами.

В казачьих училищах было немало русских преподавателей. И стычки с ними казаков-учеников случались не раз. Вот один из случаев. В последнем классе нашей Новочеркасской военно-фельдшерской школы2 произошла словесная перепалка между учеником и преподавателем на почве плохого ответа по русской истории. Упоминались донские казаки. Казак-ученик, объясняя, говорил по преданиям донских казаков. Преподаватель из русских, расстроенный этим, по его понятиям, неправильным и упрямым ответом, выставил вон из класса ученика. Но тот, уходя, настаивал на своём и упрекнул преподавателя, что тот умышленно ущемляет своей историей-объяснением донские казачьи права. Это ещё больше разъярило преподавателя, который начал толкать ученика не только из класса, но выгнал даже его вон из двора. Но когда ученик оказался за калиткой двора училища, тут он ощетинился и самым строгим голосом, не допускающим никакой оговорки, заявил преподавателю: «Стой! Дальше – это наша казачья земля». Вот тебе, сыночек, пример, как казаки любят свой Тихий Дон.

Бывало, как большая перемена – так пулей вылетаем из класса, лишь только преподаватель выйдет, и бежим полной прытью к Дону, на ходу расстёгиваясь, снимая кушак и рубашку. А прибежавши к берегу Дона, сбрасываешь штаны и опрометью бросаешься в Дон, как и вся ватага ребят. Дон сильным течением сносит тебя далеко вниз. Доплывши на левую сторону по течению Дона, чуть оттолкнувшись ногами от дна, сразу же плывёшь обратно; еле-еле доплываешь – так устаёшь! Оденешься и идёшь обратно как можно скорее, чтобы не опоздать на урок. А дорогой – разговоры, разговоры без конца, как кто-то чуть было не утонул; как другой, одеваясь, плотно застрял ногой в штанине…

Летом на время каникул приезжали из Новочеркасска в нашу станицу Константиновскую. Пойдёшь, бывало, утром с другими ребятами к Дону, купаешься целый день, озябнешь, дрожишь, но ничего: мигом падаешь на горячий песок, вываляешься в нём, и сразу тепло и приятно станет. Надоест купаться – возьмёшь удочки и начинаешь рыбу ловить, если это удочка с поплавком. А обыкновенно закидывали удочки с грузилами, а сами с приятелями «голыша дули», то есть бегали что есть духу по косе. Коса была очень длинная. Начиналась она там, где стоял большой бак с керосином, сразу же за маленьким протоком, окаймлявшим станицу, там, где был острог и с ним - острожная церковь. Так вот туда-то тянулась коса вверх по течению до самого острова, который находился ближе к левому берегу Дона. Песочек на косе был очень чистый, рыхлый и глубокий. А сзади косы рост хворост, между хворостом были небольшие песочные полянки, куда мы ходили опорожнять наши мальчишеские животики. А за ними тянулись бахчи, где росло много помидоров, огурцов, редиски, арбузов, - насколько глаз охватит. Сторож, который гонял грачей, клевавших и портивших овощи, жил далеко в середине этих бахчей в своём шалаше. Он даже и не видел, как мы, проголодавшись, лазили по грядкам и набирали сколько могли огурцов и помидор, а когда созревали арбузы и дыни, то их. Всё это елось на косе.

Потом – снова купаться. Иной раз, проголодаешься, бежишь к бабушке Анюте что-нибудь подъесть. А иногда вообще целый день купаешься на косе и приходишь вечером домой - благо, что близко: две улицы пробежал вниз – вот ты и у Дона. Другой раз так разбалуемся, что солнце начинает садиться, а мы играем себе на берегу косы. Тут появляется бабушка или кто-то из родителей ребят нашей компании. И волей-неволей приходится идти домой. А ох как не хочется!..

Всё лето мотаешься босой; на ногах по три-четыре пальца сбито, нос от купанья лупится, весь загорелый. Когда надоест на косе, одеваемся, ломаем длинные хворостины, с барж немножко отколупываем смолы, прикрепляем её к концу хворостины и, идя по берегу Дона, как увидим сидящую лягушку, так крадучись били их этой хворостиной, целясь, чтобы смола угодила по ней. Было этих лягушек на Дону очень много. А вот ракушки – какая это была опасная дрянь! Сколько раз я себе резал ими подошвы и пятки, когда нужно было идти по илу или по неглубоким местам у берега Дона.

Другой раз доходили до самого деревянного моста на Дону, чтобы посмотреть, как он разводится и пропускает проходящий пароход. А ещё забавнее было смотреть, как этот мост прогибается под повозками казаков, нагружённых сеном. Когда нам стукнуло по 13-15 лет, начали мы заплывать идущим пароходам навстречу, чтобы потом покататься на волнах. И другой раз так близко подплывали к пароходу, что матросы боялись, чтобы нас притяжением лопастей не подтащило к ним. И матросы бросали в нас угли (углём топили паровую машину парохода), чтобы отогнать. Мы ныряли, прячась от летевших на нас углей, а потом, когда пароход проходил, весело качались на волнах.

Примечание редактора:

Новочеркасская военно-фельдшерская школа основана в 1872 году, впоследствии это медицинское училище (под разными названиями), с 2007 года – Новочеркасский медицинский колледж.