13
Недели две я прожил на хуторе в Кардоне с родной семьей. Жили бедновато, еле сводили концы с концами. Хозяйничал старший брат Иван. Володя жил дома, из-за частых припадков эпилепсии нигде не мог работать и немного помогал по хозяйству. Петя учился в Ленинграде. Маня помогала маме по дому, она почему-то нигде не училась и осталась неграмотной. Младшие братья: Саша, Стасик, Тоня и сестра Аделя учились в сельской школе. Мама, как всегда,хлопотала по хозяйству, выбивалась из сил и не имела отдыха.
Вскоре я устроился на работу в Ветеринарный институт, который недавно открылся в Витебске и находился в том же здании, в котором я учился, будучи студентом. Организатором и ректором института был Алонов, бывший витебский губернский ветеринарный врач, которого я хорошо знал, как преподавателя сельскохозяйственных курсов и сельхозинститута. Он предложил мне должность младшего ассистента на кафедре нормальной анатомии; но эта наука меня не особенно интересовала, и я предпочел кафедру патологической анатомии, куда и был зачислен как младший научный работник. Заведовал этой кафедрой недавно приехавший из Саратовского Ветинститута профессор Ламской. На квартиру я устроился у Захара Адамовича Гоголинского, у которого жил в 1918-19 годах.
И вот началась моя научная карьера. Профессор Ламской поручил мне вести научную работу: "Действие солей тяжелых металлов на организм животных". Я должен был постепенно отравлять собак сулемой и другими ядовитыми солями, наблюдать и описывать признаки отравления, а когда собака подохнет, делать вскрытие и описывать патологоанатомическую картину. Собаки помещались в подвале института в клетках. Наблюдение надо было вести через каждые шесть часов днем и ночью. Собаки сопротивлялись, когда я их осматривал, особенно когда я вставлял градусник в прямую кишку, пытались кусаться. Работа была противная, не по душе мне, а главное - было жалко бедных животных, и я пошел к Алонову и попросил освободить меня от нее. Он спросил: "Почему?". Я сказал, что мне жаль собак, и я не могу выносить их мучений. Он удивился и, пожурив, перевел меня ординатором на кафедру клинической диагностики.
Новая моя работа мне пришлась по душе. Я помогал своему профессору Н.А. Студитскому, человеку недалекому, но добродушному, проводить занятия со студентами, а иногда и сам учил студентов, как измерить животному температуру, посчитать пульс и дыхание, выслушать легкие или сердце. Работа мне нравилась, и я с ней вполне справлялся.
Однажды зимой в институте было какое-то собрание. Актовый зал был полон, присутствовали студенты и преподаватели. Я сидел в задних рядах, и вдруг меня, как обухом по голове ударило выступление одного студента-активиста.
- У нас на кафедре диагностики работает один красивый паренек. Спрашивается: кто и зачем его принял на работу?
Я был обижен, возмущен и озлоблен этим выступлением. Зачем и кому нужно было меня, маленького человека, шельмовать перед всем институтом?! Только потом я понял причину этого. В институте было две партии, которые вели между собой непримиримую борьбу за влияние и руководство: партия белорусов, которую возглавлял ректор Алонов, и партия русских, главным образом, профессоров из Саратова, лидером которой был Ламской. Нужно было ударить Алонова, а ударили по мне, может быть, по наущению того же Ламского, работать у которого я отказался.
Вскоре после этого случая в Витебск из Смоленска приехал начальник ветеринарного отдела Западного Военного Округа Петуховский. Он посетил институт с целью вербовки молодых ветврачей для службы в армии. Говорил он и со мной. Оскорбленный незаслуженной обидой я согласился завербоваться и подал заявление, причем Петуховский обещал, что я буду назначен в Витебск и, что если мне не понравится, через два года я смогу демобилизоваться.
Свободное копирование
