авторов

1427
 

событий

194062
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Anatoly_Korolev » Уральская сага - 5

Уральская сага - 5

05.03.1953
Молотов (Пермь), Пермский край, Россия

4.

 

Сталин умер 5 марта 1953 года, наш детсад в Молотове (тогда Пермь была Молотов) собрали на траурную линейку, мне пять лет.

 

В квартале от нашего двора была проходная телефонного завода (мой отец был главным технологом завода, третья фигура после директора)… кругом темнота, мрак, по одному фонарю на углу, деревянные тротуары послевоенной разрухи, а там — ах! — всё пылает от солнца — это ликует портрет товарища Сталина размером в трёх­этажный дом на стене заводоуправления, пять минут бегом — и ты уже купаешься в лучах сотен электролампочек, ночь вокруг, а тут вечный рассвет. Сталин прекрасен, я вглядываюсь и вижу, что мой отец похож на генералиссимуса! Правда, у отца нет таких усов, и нос у отца другой, и глаза не рыжие, а голубые, и ещё рот у папы поменьше, да и уши другие, и таких золотых погон нет, но похож! Честное слово, похож!

 

Я знал, что товарищ Сталин в далёкой Москве по ночам никогда не спит и думает о стране и обо мне, маленьком мальчике, тоже! Если дом бабушки стоял далеко от железной дороги за рекой, то от избы дяди Коли рукой подать до стальной линии, вот слышу, грохочет тяжеленный состав, ага! бегом через калитку у бани в огород, вот она, Транссибирская магистраль! Налево поезда идут на Дальний Восток, направо в Москву, прямо на Красную площадь… к Мавзолею Ленина… ого! вот вам пушки, япошки, а вот танки везут, а вот ястребки, держись, поджигатель войны! На каждой платформе красноармеец с винтовкой, береги нашу Родину, солдат! Пали из автомата по врагам. Взлетай истребитель в небо, строчи их, гадов!

 

А если поезд идёт на Москву, привет товарищу Сталину! Ура-а! Я отчаянно размахиваю белой панамкой…

 

Но утром 5 марта я подсмотрел, что отец спокойно пил чай, а затем выключил радио и отправился на работу… Странно, наверно, это придумали, чтобы схватить всех, кто поверит в смерть вождя… м-да… На траурной линейке в детском саду в зале, где ставили ёлку, я размышлял: когда же скажут, что Сталин жив и всех тайных врагов схватят за шкирку? Может быть, завтра… нет, неделю точно ни слова, и я тоже буду молчать, товарищ Сталин…

 

Короче, в пять лет я был законченным сталинистом.

 

Тут надо сказать хотя бы пару слов об отце. До девяти лет он был главным человеком в моей жизни, хотя мать и рассказывала, что я хотел убить папочку, когда мы жили в Дегтярске под Свердловском (по месту рождения я свердловчанин, в Молотов наша семья переехала только в 1950 году), он спал, а я взял молоток и бац ему по голове… сейчас я знаю, почему взял молоток… но мимо.

 

Так вот, мой отец Василий Королёв родом из Риддера, это горный посёлок на Алтае, мой дед со стороны отца — шахтёр на медных приисках. Старт отцовской судьбы поражает — в 1934 году (ему четырнадцать лет) он отправился учиться в Москву, о, это было путешествие Колумба: сначала от Риддера/Лениногорска по узкоколейке до Усть-Каменогорска на Иртыше, затем вниз на барже по Иртышу до Транссибирской магистрали к Омску, затем уже на поезд Владивосток — Москва. Свердловск… Пермь… Киров… Казань… уф, Москва… Вот он, лучший город земли. Отец легко поступает в горный техникум, а окончив, получает распределение в Медногорск на Южном Урале (вскоре туда же с подругами по техникуму приезжает и мать, лаборантка химлаборатории).

 

Но не отец стал избранником её сердца, не отец, а его друг Небогатиков.

 

Моя мать — уральская Вивьен Ли — была окружена в те годы роем поклонников.

 

Мой же папенька был рыжеват, волос с отливом меди, и обожал мать платоническим чувством безответного отчаяния.

 

Мать не любила рыжих, но! как известно, рыжие — любимцы судьбы, судите сами: двух неразлучных друзей призвали в первый же день войны, 22 июня 1941 года, мать рыдала на станции… и целовала избранника (мой отец, кстати, был жутко, патологически, самоубийственно ревнив). Двух инженеров призвали в артиллерийское училище и ускоренным темпом готовили к отправке на фронт, в сентябре офицеры уже готовы к войне, в самый последний момент отцу командуют: стоп! Переучиваем срочно на командира зенитной батареи, так летят ещё три месяца, и вот в январе 1942 года отец прибывает за назначением в столицу (немцы уже отбиты, а вот друг-артиллерист, мамин суженый, Небогатиков пропал без вести ещё в первую неделю кошмарных боёв сентября). Штаб зенитной артиллерии… старший лейтенант Королёв! Вот ваш зенитный дивизион. Томилино! Есть! Женский зенитный батальон… прикрывайте Москву от налёта японских камикадзе с востока.

 

От Москвы до места назначения едва час езды на машине.

 

Три офицера на сто пятьдесят баб.

 

Вот шикарные снимки войны: отец играет в карты за ломберным столиком.

 

На отце хромовые сапоги.

 

Отец и его лихие зенитчицы, гора тел, на отце нежно дремлют четыре ласковые ручки.

 

Вот, заломив шапку, он и политрук у туши убитого волка в снегу.

 

Всю войну папенька, пардон, ублажал боевых подруг.

 

Ни одного выстрела в небо (кроме учебной стрельбы) за всю войну… Эта лафа длилась все годы Великой Отечественной, когда Красная армия шла по дну океана красной кровищи к Берлину, где лишь у Варшавы наконец-то стало мелеть… вот кровь опустилась солдатам до горла, затем до пояса, а вот и желанный берег: Курфюртстендам…

 

Короче, рыжим везёт.

 

Но свою первую любовь Лизу отец не забыл.

 

Снежная чистота царевны-лебедь перевесила батальон боевых подруг.

 

Вот его главный военный трофей. Но зачем, зачем он соврал, что слышал де погиб Небогатиков. Бог тут же поймал отца за язык, мамин суженый попал в плен и уцелел, почти три года зэки гадали на картах про Лизу-невесту, и карты твердили: верна, ждёт, любит, и вдруг раз — пасьянс отвернулся: баста, забыла, не любит.

 

Ложь раскрылась в 1949-м, когда суженый вернулся из плена.

 

Мать отцу этой лжи никогда не простила.

 

А увиделись они лет через сорок, мать отыскала адрес в Казани, пенсионер Небогатиков устало возвращался домой с дачи с корзинкой в руках… Лиза!

 

Вот уж молниеносный зигзаг света: вчера вокзал в Медногорске, молодость, проводы, слёзы, объятья, первый день начала войны, а сегодня чужбина и жизнь позади.

 

Итак, до последней точки уральской саги осталась одна страница, пора прощаться: горячо любимая бабушка Вера дожила до девяноста трёх лет, из её дочерей, моих сестёр/тёток жива сегодня только Алевтина в Екатеринбурге, да самая младшая тётка Галя, почти моя сверстница, подружка-купальщица моих летних приездов… привольно таким, кто сам с младшими не сидит, утро, ура! Пора на речку или в лес за ягодами, а если уломать бабушку Веру, то и за грибами, бабушка знает заветные полянки, где в красных иглах под елями растут грузди, а на опушках, ах! Тебя окружают белые… а вот и рыжики, кульбики… но…

 

Ушёл в иной мир и мой любимец дядя Коля, электрик, чудак… как он окружал током стадо свиней, чтобы они не разбредались по косогору!

 

Пора проститься и с летописцем нашего рода, младшим маминым братом Владимиром Михайловичем, замечу вскользь — агроном от Бога, именно его упомянул Хрущёв в знаменитом докладе о том, что кукурузе в Советском Союзе расти так же привольно, как у фермера Гарста в штате Айова (или Айдахо)… Но мой дядя уникум, каждый год шлёт мне в Москву список: разлюбезный мой племянник Анатолий Васильевич, ёрничает в письме дядя: поищи-ка мне семян для арбузов.

 

Его идея фикс уральский арбузик…

 

Вот наш последний разговор по телефону.

 

Москва — деревня Острожка, недалеко от Оханска.

 

Владимир Михайлович, Москва на проводе… Слышу… Как ваше здоровье? Пока не обглодала, но старается (это о смерти)… Вы знаете, дядя, я что вспомнил — мне лет восемь, я в гостях у бабушки… еду с вами на велосипеде в поля… бабушка кричит, что мне голову напечёт… а вы ей в ответ, мама, моей шляпы хватит на двоих… Да Анатолий Васильевич, шляпу свою преотлично помню, одна на всё село! и вас на велосипеде помню, вы тогда легко умещались на перед­ней раме со всем вашим авторитетом… А помните, как в поле к нам подкатил дядя Федя на газике, дал команду шофёру: стоп — и угостил нас холодным домашним квасом? Какая у вас, писателей, память, однако!.. Я даже помню ту самую бутылку из-под ситро, а как мы икали от кваса, помните? (Младший брат покойного дедушки Фёдор после войны пошёл в гору: Герой Социалистического Труда, председатель колхоза-миллионера «Большевик», он, по сути, заменил нашей семье деда)… А помните, как мы разбивали в поле на краю рощи бивуак, как два индейца? (голос в телефонной трубке молчит)… эй, Владимир Михайлович, отзовитесь (что ж, связь порой барахлит… 2500 километров, 2 часа самолётом или сутки поездом не шутка) … дядя…

 

Слышу, он рыдает: Толя, это был сон…

 

А теперь по законам Голливуда нужен «хеппи-энд».

 

Что ж, такой хеппи-энд, о котором я сейчас расскажу, даже Голливуду не снился…

 

Итак, 1977 год. Позади университет, позади моя офицерская служба в армии, и, по сути, позади моя работа в молодёжной газете, — заявление уже написано, ухожу из штата «Молодой гвардии» на договор, мой сценарий «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» — ура! — победил на конкурсе сценариев для детей и юношества Госкино СССР (поощрительная премия), больше того, сценарий запускают в производство на Киностудии им. Горького, вот-вот перееду в Москву… вдруг звонок на работу. Это звонит мой летописец дядя Володя: Толя, я в Перми на курсах повышения квалификации агрономов. Завтра уже уеду, нам бы надобно встретиться.

 

Голос дяди трепещет, уж не беда ли…

 

Встречаемся на Комсомольской площади, дядя чуть под хмельком, но весел, и церемонно просит помочь найти ему — во что бы то ни стало, мой дражайший племянник! — дом 38 по Коммунистической улице… тогда уже темнело и, хотя тётка тот дом прямо рукой показала, я его плохо запомнил… (вижу, дядя исполнен тайного ликования)… ну-с, Анатолий Васильевич, проявите журналистскую хватку…

 

Да, знаю прекрасно это место, это напротив пожарной каланчи.

 

Но туда шагать почти час, надо бы перекусить.

 

Дядя не против. Заходим в летнее кафе в городском саду, официант суёт меню. Дядя растерян, меню — вещь ему малопонятная… мне бы… какой-нибудь похлёбки… Похлёбки? — опешил официант… Рассольник, пожалуйста, вмешиваюсь я… ну и по стопке холодной водки под селёдку с картошечкой.

 

По пути нашего движения дядя витиевато обращает моё внимание сначала на здание ресторана «Кама» (лучший в то время в Перми), затем просит полюбоваться зданием драмтеатра, до революции этот роскошный особняк принадлежал хозяевам города, миллионерам-пароходчикам Любимовым, кстати, и ресторан «Кама» тоже один из десятка любимовских домов. Поясню. Для Перми имя Любимовых звучит как Рокфеллер в Америке. Три гения: дед, отец и главная звезда рода внук и сын — городской голова купец первой гильдии, меценат, миллионер Иван Иванович Любимов — создали пароходную империю на Каме. А вот и дом 38 на Коммунистической, тут сейчас научно-промышленный музей, филармония, медучилище. Пришли! Это целая группа краснокирпичных домов в центре старой Перми — рядом мечеть, рядом же собор, рядом набережная Камы… дядя ликует точно! именно этот дом она мне показала… кто показал? Да тётка Настя! Только три человека были посвящены в эту тайну от большевиков: наш отец, он же твой дедушка, мама моя, конечно, и главный секретчик — её старшая сестра тётка Анастасия (ох уж и сварлива была сия тётушка Настя, вечно вицей грозила нам за детские шалости, шпыняла за каждую мелочь и ещё обожала свою козу Ветку бодливую в сарайчике у ворот)… так вот, Анатолий Васильевич, надеюсь, тебе как писателю будет любопытно раскрыть эту семейную тайну. О чём вы, дядя, дорогой! объясните толком! А вот представьте себе, что вот в этом огромном, тоже любимовском, доме, под дальним присмотром вдовы миллионерши Любимовой проживает скромная девушка пятнадцати лет, Аня, какая-то боковая родня, рано потерявшая отца Михаила Ивановича, но получившая после отцовой кончины положенное наследство. Правда, от миллионных капиталов судовладельца компании ей на будущее по завещанию отписан всего-то лишь один пассажирский пароходик.

 

Пароходик, перебиваю я дядю, не скажите! По тогдашней шкале это целое состояние.

 

Я не понимаю, к чему он клонит и почему мы тут оказались.

 

Девушку (смакует голосом поддатый дядюшка) возят в коляске с кучером на занятия в женскую гимназию, там сейчас ваш сельхозинститут, сразу за оперным театром, учат разным манером, как барышню, а потом… трах-тарарах — вон из дома — и выдают замуж за многодетного кузнеца в далёкой деревне… за кузнеца, который сам делал скрипки…(тут что-то смутно начинает сиять в моей голове)…

 

Стоп, дядя, стоп, драгоценный, по законам Российской империи, если девушка вышла замуж до восемнадцати лет, она же лишается права наследования?!

 

Вот именно, Анатолий Васильевич, дорогой…

 

Вот тут-то вся закавыка.

 

В деревне наша барышня Анна не зажилась, хотя имела свою горничную, и умерла сорока четырёх лет, родив тому кузнецу двух девочек — Настю и Веру… и всю жизнь проклинала деверя.

 

Деверь… деверь… ирод, проклятый…

 

Деверь — это брат мужа?

 

Да.

 

Дядя, но о каком таком муже может идти речь, если ваша пятнадцатилетняя барышня сама ещё на выданье и не замужем?

 

А о таком, за которого вышла замуж её мать! После смерти первого мужа она стала женой его брата. Деверя! И думаю, что именно он — проклятый ирод деверь — лишил Анну прав на наследство, он, деверь, муж матери.

 

Но тут тайна на тайне, словом, Анатолий Васильич, есть что раскусывать.

 

Но, дядя, для этого беспредельного изуверства — выдать городскую барышню замуж за многодетного вдовца-кузнеца в сельцо Асово — нужно личное — личное — благословение правящего иерея Пермского и Соликамского… Вот именно, дорогой племянничек, вот именно, тут без попов не обошлось… Но постойте, постойте, дядя (я уселся задницей на чугунную тумбу у ворот) всё-таки о ком, о ком идёт речь?! Что за девушка? … Да речь идёт об Анне Михайловне Любимовой! Наша мама Вера Степановна Анкудинова, она же твоя бабушка… Моя, бабушка? Да, твоя бабушка Вера — дочь Анны Любимовой…

 

P.S.

 

До сих пор не знаю, как раскусить сей орех кракатук…

 

Что там стряслось?

 

Думаю, что роковую роль в этой голливудской истории сыграла внезапная смерть пермского Рокфеллера Ивана Ивановича в Ялте в 1899 году, шестидесяти лет, от грудной жабы. После чего капитал перешёл под контроль вдовы, своих детей у них не было, вдова же передала правление в руки бойкого племянника, и там, там что-то треснуло в судьбе городской барышни… будь жив хозяин династии, думаю, такого бы кульбита с «пароходиком» не вышло бы.

 

Достаю из шкафа книгу «Старая Пермь» (2003 г.)

 

Вот портрет И.И. Любимова на задней обложке книги среди прочих первых лиц губернского града (зачинатель Перми В. Татищев, губернатор К. Модерах, доктор Ф. Граль, основатель университета Н. Мешков; недавно я был на открытии памятника меценату в студенческом городке альма-матер)… м-да, город­ской глава, меценат, издатель, попечитель сирот, опекун культуры, подаривший городу четыре своих особняка, м-да, седобородый красавец во фраке с чёрной бабочкой на белой горловине рубашки… что ж, я легко узнаю в его облике черты своей любимой бабушки Веры, ведь портрет её молодости в коричневой раме под стеклом всегда висел в большой комнате на стене рядом с фотографией дедушки. Справа от божницы с иконами.

 

P.P.S.

 

Звонил недавно из Москвы тётке Галине, она одна осталась в том старом родовом филипповском доме на горе у реки (а ещё три кошки, Тоська, Мурзик и кошка щенок Айка).

 

Толя, поверить не могу, нам воду провели… вот смотрю… открыла кран… слышишь, как течёт?.. смотрю и плачу…

Опубликовано 03.02.2020 в 18:24
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: