На следующем сеансе радиосвязи из штаба сообщили, что спортсмены лыжники нашли в торосах вмерзший в лед надувной матрас, вероятно принадлежавший пропавшим ребятам. Нашей группе рекомендовали прекратить поиски и выходить на маяк острова Сухо.
Об этом острове я кое-что знал. По легенде, корабль Петра Первого наскочил здесь на мель.
«Да здесь сухо!» – воскликнул Император и повелел всем проходящим судам везти сюда камни. Так из волн Ладожского озера возник небольшой каменистый остров Сухо длиной девяносто и шириной около шестидесяти метров. На нем был построен маяк, указывающий вход в реку Волхов.
К вечеру меня по следу нашли ребята. Я сообщил им новость и приказ выходить на остров Сухо. Но в сумерках и ночью выйти на маяк было сложно, так как он и днем не был виден. Мы уже собрались разбить лагерь и заночевать, как вдруг впереди появился яркий мигающий свет. Это на Суховецком маяке зажгли фонарь специально для ориентации нашей группы. Надо было идти вперед.
Ребята за день поисков порядком устали, но надели рюкзаки, чтобы немного разгрузить мои сани. Мы пошли в ночь на маяк. Ребята на лыжах ушли вперед, а я почти бежал за ними, благо сани легко скользили по гладкому льду. Тянуть лямку саней я предпочитал в энцефалитке, под которой был тонкий шерстяной свитер и в суконных брюках. Меховой летный костюм лежал на санях.
На Востоке появился еще один слабый огонек, и мы поняли, что кто-то идет к нам навстречу. Микляев в ответ зажег карманный фонарь. И тут в темноте, я не заметил трещину, затянутую тонким льдом и слегка припорошенную снегом. Лед неожиданно треснул и я провалился в воду, но успел ухватиться за противоположный край трещины. Сани ринулись за мной и почти нырнули в образовавшуюся полынью, но кто-то из ребят успел их остановить. Мокрого по пояс меня вытащили из трещины. А сани сломались капитально.
Мокрые брюки ребята насухо отжали. В летные ботинки на высокой шнуровке воды попало немного. Я уже собрался переодеться в летный костюм, как подошла группа спасателей с маяка. Они встревожились, что нас долго нет, и вышли навстречу. Молодые спортивные ребята тут же разобрали наш груз. Безнадежно сломанные нарты пришлось бросить. Меня вообще освободили от ноши и приказали бежать на лыжах к маяку, чтобы не замерзнуть. Мокрые брюки сразу превратились в ледовые трубы и трещали при каждом шаге. За час мы достигли маяка.
Спасатели проводили нас к месту ночлега. В старом кирпичном здании оказалась свободной небольшая комната, раньше вероятно служившая дровяным сараем, так как дверь открывалась прямо на улицу без всякого тамбура. Вдоль стен были устроены двухъярусные нары, а у низкого окна стояла буржуйка, труба которой выходила через форточку и снаружи торчала как орудийный ствол.
Я тут же снял заледеневшие брюки и надел меховой летный комбинезон. Микляев принялся растапливать печку, но она страшно дымила.
– Колено трубы очень короткое, поэтому тяга плохая, – авторитетно заявил Юрий Тимофеевич.
В геологических экспедициях мне часто приходилось останавливаться в заброшенных домах и при растопке долго не топившиеся печи сильно дымили, так как в коленах дымохода стоял холодный воздух, и препятствовал тяге. А если пропитанную бензином скомканную газету поджечь и с крыши бросить в печную трубу, то сразу появлялась отличная тяга.
Так поступили и здесь. Микляев с большой неохотой дал немного спирта, которым я намочил клочок бумаги, поджог и сунул в трубу снаружи. Сразу появилась тяга. Печь ровно загудела, распространяя тепло. Мы проветрили от дыма помещение и устроились на нарах.
– Вот что такое настоящее блаженство! – Сергей готов был обнять пышущую жаром печь, – промерз до самых костей и устал от этого пронзительного холода.
– Теперь нам можно выпить спирту, – утвердительно заявил Микляев, глядя на Юрия Тимофеевича.
– Только с закуской, – согласился Ильин.
Сергей открыл консервы, а Микляев развел спирт. От алкоголя, выпитого на голодный желудок, все сразу окосели.
– Стало еще лучше, – прокомментировал Сергей.
Я рассказал ребятам историю, как в экспедиции на Дальнем Востоке в одной из стационарных геологических партий шофер подпоил молодого коллектора.
«Я и не подозревал, что от водки так быстро становится хорошо!» – с искренним удивлением объявил пьяненький юноша.
«Хорошо, да не всем», – разозлился начальник партии и уволил шофера за пьянку, и спаивание несовершеннолетних.
А на другой день в лагерь неожиданно пришли деревенские мужики с вилами да с косами и, разыскав коллектора, собрались отвести его под конвоем в деревню. Оказалось, что шофер целый месяц бегал в деревню на танцы, охмурял там девиц, а при знакомстве назывался именем и фамилией нашего коллектора, и всем обещал жениться. Ну и одна простушка от него понесла. Начальник еле втолковал мужикам, что это «Федот, да не тот», парнишка, можно сказать, был еще не целованный.
Под неспешный пересказ экспедиционных баек Микляев собрался налить по второй, когда раздался стук в дверь и пришли ребята скалолазы. Они пригласили нас в здание маяка на сеанс радиосвязи. Пошли мы с Микляевым.
В радиорубке было полно народу. Все бурно обсуждали новости из штаба поисков. Оказывается, вмерзший в лед матрас спасатели нашли в торосах. Рядом из под льда торчала лыжная палка. Никаких других предметов или людей поблизости не было. Матрас обнаружили западнее места нашей высадки, а мы все время шли на Восток и удалялись от точки находки. Скорее всего, матрас остался на месте переправы студентов через трещину. В штабе решили, сосредоточить поиски в районе обнаружения матраса, так как вряд ли ребята пошли от этого места дальше на Восток. А наши спасательные группы располагались слишком далеко и завтра всех должны эвакуировать вертолетом на берег.
Мы вернулись в сарай. Ребята уже спали на нарах. Печь еле теплилась, и в помещении было прохладно. Я тоже завалился спать.
– А я всю ночь буду печку топить, – пообещал Микляев, – так намерзся за эти три дня, что уже дрожать не могу.
Погружаясь в сон, я слышал как Юра, подкладывая дрова в печь, приговаривал:
– Я сейчас здесь настоящий Ташкент устрою!
Потом Юра выскочил на улицу и хлопнул дверью. И тут произошло невероятное. Печь стала работать в обратную сторону. Дрова еще не успели, как следует разгореться, и тяга была слабой. От резко открытой наружу двери воздух в маленьком помещении качнулся, и началась обратная тяга. В трубу засасывало холодный воздух, и она сразу заиндевела, а из дырочек в дверце показались язычки пламени. Из всех щелей буржуйки повалил дым, и через минуту стало невозможно дышать.
Ребята проснулись и стали кашлять. Я все еще надеялся поспать.
– Микляев, ты что наделал, – закричал Коля Штерн на вернувшегося с улицы Микляева.
– Я, ничего, – опешил Юра, – меня здесь и не было.
Помещение быстро наполнялось дымом, и даже открытая дверь не помогала.
– Трубу закройте какой-нибудь тряпкой, она нагреется и тяга восстановится, – посоветовал я, но меня никто не слушал.
Ильин и Микляев стали выбрасывать из печи горящие поленья на улицу. Они падали в снег и яростно шипели.
Я не выдержал, выскочил наружу и заткнул трубу куском войлока. Но тяга не восстановилась.
– Надо снова растопить печку, – предложил Микляев, когда мы проветрили помещение, и холодный воздух опять вошел внутрь.
– Хватит экспериментов, – заявил Юрий Тимофеевич. – Если ночью печь снова выкинет такой финт, мы во сне задохнемся. Давайте спать.
Меня уговаривать было не надо, и я сразу отключился, едва лег на нары. Но уже через час проснулся от холода. Зуб на зуб не попадал. Опять не удалось толком поспать.
Еще не рассвело, когда Микляев не выдержал, и снова растопил печь.
– Не бойтесь, я буду дежурить, – успокоил он всех, – и твои штаны высушу, – добавил Юра уже для меня.
Утром я с трудом открыл глаза. У горящей печки на нарах сидел Микляев, распутывал леску в своих рыболовных снастях и явно собирался на подледный лов. В комнате было тепло и необыкновенно хорошо. Сквозь замерзшие стекла ярко светило солнце. Коля Штерн и Сергей отправились смотреть на неразорвавшийся снаряд времен Великой отечественно войны, глубоко застрявший в кирпичной кладке маяка.
Как раз накануне в начале зимы, я второй раз прочитал книгу Николая Чуковского «Балтийское небо». В десятой главе там рассказывалось о героической защите острова Сухо от фашистского десанта. А еще раньше об этом ярком боевом эпизоде рассказывал мой отец, воевавший на Балтике зенитным пулеметчиком.
В годы Великой Отечественной войны рядом с островом пролегал морской путь, соединявший блокадный Ленинград с Большой землей. Летом мимо острова двигались катера, пароходы и баржи. Почти ежедневно над маяком происходили воздушные битвы.
С начала войны на острове базировался гарнизон моряков и три 100-мм пушки, которые охраняли ладожскую трассу и прикрывали вход в Волховскую губу и Новую Ладогу – главную базу Ладожской флотилии. За четырнадцать месяцев войны батарея острова не сделала ни одного выстрела по врагу. И вот, 22 октября 1942 года гарнизон принял смертельный бой. Немцы начали десантную операцию «Бразиль» в полной тайне подготовленную в Кексгольме на северо-западном берегу озера. Более тридцати десантных корабля с сотней артиллерийских орудий – быстроходные баржи, катера и боты, используя ненастную погоду, скрытно подошли к острову и, окружив его полукольцом, собрались высадить десант.
В то утро южнее острова нес дозорную службу тральщик Ладожской флотилии «ТЩ-100» под командованием старшего лейтенанта Петра Константиновича Каргина. Старенький буксирный пароход, вооруженный двумя 45-мм пушками и тремя пулеметами, неожиданно для врага на полном ходу вышел из-за острова и открыл огонь по десантным кораблям. С первых же выстрелов был подбит головной немецкий корабль и на нем взорвались бензобаки. Пожары от прямых попаданий снарядов вспыхнули на нескольких десантных баржах. Немцы сначала опешили от такой наглости, и тут же ответили ураганным пушечным огнем, по тральщику, но из-за сильного волнения попасть в корабль не смогли. В это время батарея острова открыла ответный огонь по врагу и с первых выстрелов подбила три десантных судна. А тральщик тем временем, уклоняясь от снарядов, скрылся за островом. Но один снаряд все-таки попал в корабль и нарушил радиосвязь.
Когда фашисты перенесли огонь своих орудий на батареи, из-за острова снова вышел бесстрашный тральщик и принял неравный бой. Он совершил невероятное, и на полной скорости проплывая вдоль строя барж и катеров, стрелял по ним из орудий и пулеметов. Казалось, что в этот раз ему не уйти от града снарядов, вода вокруг кипела от разрывов. Несколько снарядов попало в корабль, но машины и орудия не пострадали. Катер снова ушел за остров. Радист тральщика наладил радиосвязь и сообщил в штаб флотилии о фашистском десанте и начале боя за остров Сухо.
Батареи острова вели отчаянный огонь по врагу и подбили несколько десантных барж. Но фашистам все же удалось высадить десант в северной части острова. На позициях двух орудий вспыхнул яростный рукопашный бой, и немцы были сброшены в ладожскую воду.
Тральщик в третий раз вступил в неравную схватку. И тут ему на помощь подошел морской охотник «МО-171» под командованием старшего лейтенанта В.И. Ковалевского. Катер имел такое же вооружение, как и тральщик.
Чтобы не попасть по своим десантникам немцы перенесли весь огонь на наши корабли. Морской охотник, не прекращая огня, закрыл тральщик дымовой завесой. И тут, несмотря на низкую облачность, на помощь гарнизону пришла наша штурмовая авиация. Вражеские корабли стали поспешно отходить, а десантники покинули остров и бросились назад к своим баржам. В это время к месту боя подошли два отряда кораблей Ладожской флотилии и огнем своих орудий потопили еще несколько судов. Быстроходным немецким судам удалось оторваться от преследователей, и они скрылись в сером ненастье штормовой Ладоги. До самого конца войны немцы не предпринимали активных боевых действий на Ладожском озере.
А героический тральщик «ТЩ-100» после войны еще долго работал буксиром в рыболовецкой артели.
Рассказывая про этот боевой эпизод, мой отец, так воодушевлялся, как будто это его тральщик бесстрашно сражался с тридцатью кораблями противника, вооруженных почти сотней орудий, будто он в яростной рукопашной схватке сбрасывал фашистских десантников в ладожскую воду.
«Это же был тральщик Ладожской флотилии, а не Балтийского флота», – возражал я.
«У нас был один враг и одна победа на всех!» – с гордостью отвечал отец.
Раздался гул мотора и над маяком пролетел вертолет. Он заложил вираж и совершил посадку на прочный лед в бухте острова. Мы с Микляевым вышли посмотреть.
К вертолету бежали спасатели с рюкзаками и лыжами, уверенные, что это прилетели за ними. Но штурман руками показал им, чтобы они не подходили к машине, и что-то еще прокричал. От маяка к вертолету выстроилась очередь спасателей с рюкзаками. Они по цепочке передали какую-то команду. Ближние к нам ребята вдруг обернулись и закричали:
– Геологи, это за Вами. Быстро собирайтесь.
Мы сначала даже не поверили такому почету, но потом бросились в сарай, схватили вещи и побежали к вертолету. Как только загрузились в машину, борт сразу взлетел.
Вопреки нашим ожиданием вертолет полетел не на материк, а взял курс на Север. Над полями битого льда машина повернула на Запад, потом на Юг, пролетела над палаточным лагерем и вдруг совершила посадку на лед.
– Выгружайтесь, быстро! – прокричал штурман под рев мотора.
Под вращающимися лопастями мы послушно выгрузили снаряжение и выпрыгнули на лед сами. Вертолет сразу взлетел и сделал над нами круг. Потом улетел на восток. Мы подумали, что это временная остановка и сейчас вертолет прилетит за нами и заберет. И тут мы заметили на льду брезентовый мешок от спальника. Сверху лежал листок бумаги.
«Геологи, вам надо двигаться на Север к месту находки матраса в торосах. Завтра желательно организовать поиски в окрестностях. Мешок верните в штаб. Удачи!»
В мешке было полно всякой еды: консервы, шоколад, два батона колбасы, сало и несколько буханок хлеба.
Разобрали по рюкзакам снаряжение, и мне досталась радиостанция и газовый баллон. Мы отправились на Север. Юрий Тимофеевич ворчал, что напрасно бросили вчера сани, он смог бы их починить.
Издали заметили группу ребят у гряды торосов. Они вырубали изо льда красный надувной матрас. Меня удивило то, что матрас был вморожен вертикально. Наши ребята оставили вещи и отправились в поиск на окружающей территории. Меня оставили помогать трем спасателям вырубать матрас изо льда. Оказалось, что рядом с матрасом в лед были вморожены еще два, а так же лыжи, зимняя шапка и меховая рукавица.
При форсировании трещины ребята связали за бока два матраса и в поперечных сгибах укрепили лыжные палки, а вдоль матрасов уложили четыре лыжи. Так что получившийся плот не сгибался ни вдоль, ни поперек. Затем сверху посередине укрепили третий матрас, на который ложился человек и, гребя лыжей, переправлялся через трещину. Товарищи страховали его фалом – толстой рыболовной леской, при помощи которой они, после переправы, тянули плот назад и вновь нагружали его. С другой стороны турист перетягивал к себе груженый плот за вторую леску. И так плот таскали туда сюда, пока не переправляли груз и людей.
Все было сделано очень грамотно. Не зря студент химик был инструктором по туризму. Но длинна рыболовной лески обычно сто метров, а ширина трещины была несколько сотен метров – весьма серьезная водная преграда для такого способа переправы. Скорее всего, кто-то сорвался с плота в момент переправы, а остальные утонули при попытке его спасти. После того как ледовые поля сошлись, плот оказался вздыбленным и вмерз в лед среди гряды торосов.
К вечеру мы вырубили изо льда вещи пропавших ребят. Поблизости от раскопок я поставил палатку и приготовил на ужин макароны с жареной колбасой. Вскоре после безрезультатных поисков возвратились ребята.
К нам в палатку пришли спортсмены лыжники и пригласили делегатов на общий совет. Пошли мы с Микляевым.
В шатровой палатке «Ленинградке» набралось полно народу. Мы с Юрой скромно присели у входа. Ребята обсуждали план завтрашних действий. Все склонялись к тому, что студенты утонули при переправе через трещину, и продолжать поиски не имеет смысла. От тепла и постоянного недосыпания я задремал, но в полусне услышал, что приняли решение всем группам самостоятельно выходить в Дубно.
– В какое Дубно, – спросонок не понял я, – в котором атомный реактор?
– Да, ускоритель, – ответил кто-то под общий смех, – до Москвы на лыжах дойдешь?
– Дубно это поселок на южном берегу Ладожского озера, недалеко от мыса «Орел», между Староладожским и Новоладожским каналами, прорытыми вдоль побережья, – разъяснил мне Микляев на обратном пути к нашей палатке. – В этом поселке находится база охотников и рыболовов. А вечером нас оттуда заберет университетский автобус.
Вернувшись в палатку, мы пересказали ребятам решение совета.
– Сначала выйдем на поселок Лигово, – объявил Микляев, показывая маршрут нашего движения по карте, – а там, быть может, нам повезет и в Дубно по Староладжскому каналу пойдет санная повозка.
Утром сняли палатку и распределили груз. Мне досталась рация и газовый баллон. В рюкзаке под спину я подложил меховые штаны и куртку. Остался в энцефалитке одетой на тонкий свитер и в брюках. В такой одежде, да еще на ветру замерзаешь мгновенно, но когда идешь с грузом то быстро согреваешься. Известно, что в состоянии покоя человек выделяет до ста пятидесяти ватт тепла, как обычная лампочка, а во время работы количество выделяющегося тепла увеличивается, и кузнец вырабатывает уже 900 ват, как хороший прожектор.
Путь нам предстоял не близкий, почти двадцать пять километров. В хорошем темпе прошли по льду пятнадцать километров. Я шел без лыжных палок, которые Ильин распилил на стойки для саней, и так устал, что хотелось лечь на снег и уснуть. Особенно меня выматывал газовый баллон. Он был привязан снаружи к рюкзаку и при ходьбе болтался в разные стороны. Когда вышли к поселку Лигово, силы мои иссякли полностью. Втайне я рассчитывал на попутные сани. Но деревня оказалась такой глухой, что каким-то хозяйством, а тем более лошадями и санями тут и не пахло. На льду Староладожского канала лежал нетронутый снег. Обманул нас командир.
Устроили небольшой привал. На плитке я вскипятил воду для чая и сделал огромные бутерброды с хлебом и колбасой.
Страшно не хотелось снова вставать на лыжи и тащить этот идиотский баллон. У меня даже появилась мысль от него незаметно избавиться – здоровье дороже. Внутренний голос вкрадчиво советовал оставить его здесь в деревне у крыльца какого-нибудь дома. Вот хозяева весной обрадуются такому подарку. Когда пытался надеть тяжелый рюкзак с рацией, одеждой и остатками продуктов, Микляев словно прочитал мои мысли, подошел и решительно забрал газовый баллон к себе в рюкзак. Я сделал протестующий жест, но не настолько энергичный, чтобы Юра вдруг не передумал.
Идти без баллона, да еще подкрепившись, было значительно легче. Но через пару километров снова навалилась усталость – ноги и плечи стали свинцовыми. Оставшийся путь по льду канала я прошел на автопилоте. Тяжело было тащить по льду груженые сани, но то, что путь в Дубно будет такой изнурительный, я никак не ожидал.
Наконец, обессиленные мы рухнули на крыльце рыболовно-охотничьей базы. Микляев поднял всех на ноги и приказал войти в помещение.
Навстречу из дверей вышел какой-то мужчина в ватнике с откровенно простонародной внешность, и, заглядывая нам в глаза, с надежной спросил:
– Как, ребята, никого не нашли?
– Нет, отец, – ответил я.
– Ты знаешь, кто это? – спросил меня Микляев в коридоре.
– Нет, а что?
– Это отец пропавшего студента Георгий Васильевич Молочнов, заведующий кафедрой физики Земли и директор НИФИ Ленинградского университета.
– По специальности он геоэлектрик и доктор физико-математических наук, – добавил Коля Штерн.
– И участник Великой Отечественной войны, орденоносец, и майор в отставке, – закончил Микляев.
Вот уж не думал, что так простенько выглядит доктор физмат наук и директор научно-исследовательского института.
Мы сложили рюкзаки и лыжи под лестницей и поднялись на второй этаж. В прихожей два стола были завалены стопками плиток шоколада «Аленка», целыми батонами колбасы «Ветчинная», хлебом, консервами и всякой другой едой.
В коридорах и комнатах прямо на полу в спальных мешках лежали какие-то люди. Оказалось, что это альпинисты с маяка острова Сухо. Они вышли на берег раньше нас и уже целые сутки ждали университетский автобус, который должен был вывезти поисковиков в Ленинград. В комнатах отдыха стояли железные кровати, аккуратно застеленные одеялами, но никто на них не лежал. И только Микляев сразу завалился на койку и попытался заснуть. Над его головой я заметил предупреждающую табличку для нерадивых рыбаков и охотников:
«В верхней одежде на кроватях не лежать!»
– Микляев, ты посмотри, что над твоей головой написано, – растолкал я командира.
Юра очнулся, прочитал надпись на табличке и с ухмылкой ответил:
– А я в исподнем!
– В комнату отдыха заглянул Георгий Васильевич Молочнов и, увидев нас, пригласил:
– Ребята, идите, поешьте горячего, я только что приготовил.
Отец пропавшего парня все время сидел на этой базе, встречал поисковые группы и кормил ребят обедами.
Георгий Васильевич наварил целое ведро картошки с тушенкой. После обеда я переоделся в меховой костюм, присел в коридоре и, прислонившись к шкафу, мгновенно уснул.
На улице было темно, когда за нами пришел университетский автобус. Я вышел с рюкзаком одним из последних и встал в очередь на посадку. В автобусе все сидячие места уже были заняты, а проход завален лыжами и рюкзаками, так что было не пройти.
– Всеми кто сидит убрать рюкзаки и освободить проход до конца посадки, – скомандовал руководитель скалолазов. Ребята послушно подняли свои вещи. Я ринулся в освободившийся проход и оказался в районе задних кресел. Все сидячие места были уже заняты, и пришлось устроиться между двух чужих рюкзаков. Уже задремав, я почувствовал, как тронулся автобус, и двигатель машины ровно загудел. А мне снилось, что я тащу неимоверно тяжелые нарты среди хаоса изумрудно зеленых ледяных глыб и сплю на ходу.
Неожиданно автобус остановился. Сквозь дрему проникли возбужденные голоса спасателей, но меня никто не трогал. Машина застряла на переметенной снегом дороге, и спасатели дружно выскочили толкать автомобиль. И только я не смог побороть сон и остался лежать в проходе, а спасатели переступали через меня и чертыхались. Даже презрительные и ехидные насмешки внутреннего голоса не смогли вырвать меня из объятий Бога сновидений – Морфея. Он нашептывал мне, что я тоже работаю – упираясь, как ишак, тащу груженые сани.
Спасатели дружно заорали, и освобожденный из снежного плена автобус, выкатил на трассу Мурманск-Ленинград. Разбудили меня около самого дома на улице Седова. В полусонном состоянии я вошел в квартиру, поставил в прихожей тяжеленный рюкзак и, рухнув на тахту, проспал целые сутки.
Во второй половине дня, едва очнувшись от спасательной экспедиции, я поехал в университет вернуть на военную кафедру рацию. Еще у меня была мечта уговорить коллег сходить в парную баню – организм требовал большого тепла. По пути зашел в штаб поисков узнать новости. Пропавших студентов так и не нашли. Ко мне снова пристала Лариса Васильевна с просьбой организовать еще одну группу для поисков на льду. Общее мнение о том, что ребята, скорее всего, утонули при переправе, она разбила одним доводом:
– Врачи говорят, что ребята еще могут быть живы, и пока не нашли их тела они будут считаться пропавшими без вести. Кто-то должен их искать, а то, после находки матрасов, все спасатели разбежались. Анатолий, у тебя уже есть опыт поисков на льду, ты санинструктор, радист и радиостанция при тебе. С вашим директором и Воиновым я договорюсь.
Я вдруг вспомнил глаза – Георгия Васильевича Молочнова, когда он встретил нас на крыльце, и согласился идти на лед. А в способностях Ларисы Васильевны договариваться и убеждать людей, я никогда не сомневался. Она и мертвого уговорит от пола отжиматься.
Руководителем хоздоговорной научно-исследовательской темы, на которой я работал младшим научным сотрудником, был Воинов Александр Сергеевич. Он сразу согласился отпустить меня на лед еще на неделю.
На кафедре Борис Стародубцев и Костя Степанов стали расспрашивать о результатах спасательной экспедиции. Я тут же пригласил их отправиться со мной на лед. Мы пошли в штаб.
Тем временем, Лариса Васильевна уговорила еще трех физиков принять участие в спасательной экспедиции: Юру Новикова, Алешу Миронова и Сашу Попова.
– Отличные ребята, – отрекомендовала она физиков.
«Конечно, – прокомментировал мой внутренний голос, – разве плохие люди пойдут на лед мерзнуть просто так, они любят деньги и тепло».
Саша Попов два раза зимовал на Земле Франца-Иосифа, поэтому дружно избрали его командиром. Саша относился к замечательному типу людей, которые сразу вызывают безоговорочное уважение. А меня, как самого опытного поисковика, опять назначили поваром, радистом и санинструктором. Наша стратегия заключалась в том, чтобы с базового лагеря в районе находки матрасов тщательно обыскать окрестные льды.
Рано утром старенький университетский автобус повез нашу группу в поселок Осиновец на западном берегу Ладожского озера. Вдоль шоссе были установлены километровые столбы в виде бетонных обелисков с надписью «Дорога Жизни». На четвертом километре, на искусственном холме возвышался мемориал «Цветок Жизни», посвященный детям блокадного Ленинграда – бетонная стела в виде цветка высотой пятнадцать метров. По лепесткам цветка сделана надпись: «Пусть всегда будет солнце».
– А по весне на эти белые березки у памятника повязывают алые пионерские галстуки, – рассказал нам шофер автобуса, – очень красиво и трогательно.
В Осиновце нас встретил молодой парень сотрудник университета и разместил в здании у подножия маяка. Командир сразу ушел к рыбакам договариваться насчет снегохода, с помощью которого планировал забросить на лед наше снаряжение.
Встречавший нас парень оказался радистом, который поддерживал радиосвязь с поисковыми группами на льду. С его позывным «Берег-1» я уже был знаком. Он предложил мне оставить старый позывной «Озеро – 7». К тому времени на озере уже заканчивали работу две поисковые группы.
Базовая радиостанция помещалась на маке и через временную телефонную линию работала на прием. Не поднимаясь на маяк, радист мог прослушивать сообщения от радиостанций поисковиков. Один раз в четыре часа он выходил на двустороннюю связь, поднимаясь на маяк.
Оказалось, что снегоходы рано утром ушли на Ладогу к рыбакам и вернутся не раньше обеда. Радист предложил нам подняться на маяк, что простым смертным недоступно.
Осиновецкий маяк, построенный в начале двадцатого века – один из самых высоких в Европе. Огонь фонаря его семидесятиметровой башни виден за сорок километров. С апреля по ноябрь в темное время суток 500-ваттная лампа загорается каждые четыре секунды. 366 ступеней винтовой лестницы освещаются от нескольких десятков узких окон, расположенных в башне по спирали.
В экскурсию на маяк пошли я и Костя Степанов. Подъем оказался неожиданно трудным, и для передышки сделали пару остановок. Над Ладогой как всегда стояла дымка, и видны были только домики внизу.
Потом мы отправились в недавно открытый филиал Центрального военно-морского музея «Дорога жизни». В экспозиции были представлены корабельные флаги и боевые знамена, оружие и модели кораблей, самолетов, автомашин, участвовавших в перевозках; документы и фотографии. Вокруг здания стояла настоящая боевая техника — два судна, военно-транспортный самолет ЛИ-2, корабельные артиллерийские орудия.
Мы узнали, что уже через три дня после начала блокады в Осиновецкую бухту вошли первые суда с грузом зерна и боеприпасов. Их разгружали на шлюпки и плоты. Вскоре землечерпалками углубили дно, оборудовали причалы и подвели к ним железнодорожные ветки. Так была создана Осиновецкая военно-морская база Балтфлота.
Пока мы гуляли, Боб Стародубцев приготовил на обед картошку со свиной тушенкой, но поесть нам не удалось. Прибежал командир и объявил срочный выход на лед. Снегоход с прицепными санями должен был отвезти наше снаряжение – палатки, спальные мешки и продукты на место базового лагеря. А нам предстояло бежать налегке на лыжах по следу снегохода. На «Буране» пассажиром на заднем сиденье отправлялся один из физиков. Снегоход должен был пройти пятнадцать километров на Восток до острова Кареджский, затем повернуть на Север и пройти еще пятнадцать километров до района торосов, образовавшихся на месте широтной трещины. Там планировалось разбить лагерь.
На прицепных санях была установлена квадратная рама с натянутой сеткой, на которую мы сложили наше снаряжение и кастрюлю с картошкой.
Буран взревел двигателем и лихо умчался в ледовую дымку. Мы встали на лыжи, и пошли по его следу. Поначалу без груза идти было довольно легко, и первые пять километров одолели минут за сорок, несмотря на то, что у всех, кроме командира, были простые солдатские лыжи с полужесткими креплениями. Такие лыжи изготавливались из цельного куска дерева в массовом порядке. В народе их называли «дрова».
Наш маршрут проходил точно по ледовой Дороге жизни. В первую блокадную зиму по ней в Ленинград доставили сотни тысяч тонн грузов: боеприпасов, взрывчатки, горючего, продовольствия, шесть стрелковых дивизий и танковую бригаду. Одновременно были эвакуированы более полумиллиона человек. И сейчас где-то подо льдами, по которым мы бежали, на дне лежали утонувшие автомашины, катера и баржи, занесенные илом снаряды и бомбы. Только за первые две недели работы ледовой дороги полностью или частично затонули 126 автомашин. А с южного берега непрерывно била тяжёлая фашистская артиллерия и налетала бомбардировочная авиация. Несколько раз фашисты пытались перерезать магистраль высадкой десантов.
Буран с пустыми санями на прицепе встретился нам еще до поворота на Север. После десяти километров пробега мы уже порядком устали и у всех была тайная надежда, что снегоход развернется и подвезет нас до базового лагеря. Но водитель, пожаловался, на то, что у машины барахлит мотор, и если на обратном пути он заглохнет, то ему придется туго. Мы с сожалением проводили глазами снегоход, быстро пропавший в дымке.
На место лагеря прибежали за двадцать минут до сеанса радиосвязи. Физик, который сопровождал наше снаряжение на снегоходе, уже подготовил рацию и натянул антенну. Еще он вскипятил воду и заварил чай.
После изнурительного бега все страшно устали. Четыре дня назад я уже имел опыт тридцатикилометрового пробега с рюкзаком и тяжелой радиостанцией за плечами. Но устал не меньше других.
Костя Степанов стоял, опершись на палки, и буквально задыхался.
– Никогда не думал, что могу так лихо пробежать на лыжах без тренировки тридцать километров. Завтра все тело будет ломать, – произнес Костя, едва отдышавшись.
– Ты же боевой офицер, – напомнил я Косте, – разве у вас в полку не было физической подготовки.
После окончания университета Костя служил два года офицером в артиллерийском полку.
– Даже соревнования были, – вздохнул Костя, – и мы с Лапшиным заняли первые места по кроссу.
– Неужели Сергей такой крутой спортсмен? – не поверил я.
Сергей Лапшин тоже заканчивал кафедру геологии и поисков месторождений радиоактивных элементов и служил лейтенантом в одном полку вместе с Костей.
– В артиллерии побеждает не тот, кто физически сильнее, а тот, кто находчивее, – Костя наконец-то отдышался, – нам, офицерам двухгодичникам предложили на выбор: бежать стометровку или кросс три километра. Ну, а какие из нас с Лапшиным спринтеры, мы и выбрали кросс. На другой день Серега за бутылку водки нанял у местных жителей лошадь с повозкой. Полковник лично дал нам старт и включил секундомер. Мы забежали за поворот, где нас ждала повозка, запрыгнули на нее, и возница стал нахлестывать лошадь. С лихостью сделали круг, а у поворота, пока нас не заметили, соскочили и, задыхаясь, прибежали на финиш.
«Молодцы! – похвалил нас полковник, глядя на секундомер, – Все нормативы побили! Слава Богу, теперь есть, кого выставить на первенство округа. За высокие результаты в физической подготовке объявляю вам благодарность!»
«Служим Советскому Союзу!» – бодро ответили мы с Лапшиным, слегка задыхаясь
– Ну и как выступили на округе?
– А мы оба внезапно заболели гриппом.
Я тут же рассказал историю о том, как мой брат в студенческие годы сдавал лыжный кросс на норму ГТО «Готов к труду и обороне». Студентов бежало человек сорок, и после второго круга четверо спрятались за трансформаторной будкой. Стоял крепкий мороз. Судьи грелись водкой и даже не отмечали номера пробегающих лыжников. А брательник шел вторым за кандидатом в мастера спорта и страшно этим гордился. На последнем круге, брат уже собрал последние силы, чтобы догнать и обогнать лидера. И тут парни, которые сачковали и курили за трансформаторной будкой, спросили:
«Какой круг идем?»
«Последний!» – сообщил брательник.
Ребята выскочили на лыжню и со свежими силами помчались на финиш, опередив даже кандидата в мастера.
Брат рассказывал, что чуть не заплакал от обиды. И тут еще оказалось, что никто норматив не выполнил, так как судьи, по-пьянке ошиблись и заставили студентов пробежать лишний круг. Узнав про это, кандидат в мастера спорта буквально впал в истерику и хотел набить морду главному судье.
– Радист! – окликнул меня командир, – Ты сюда приехал байки травить? Связь прозеваешь.
Связь была устойчивая. Я сообщил, что мы прибыли на место базового лагеря и других новостей пока нет.
До темноты установили палатки и наконец-то съели картошку.
Боб Стародубцев достал из рюкзака плоскую фляжку со спиртом, который он ласково называл «хищенка», и предложил всем выпить по «наркомовской сотке», как на фронте в Великую Отечественную войну. Физики оживились и с явным одобрением отнеслись к такому предложению.
На всякий случай я предупредил, что в первой экспедиции на льду мы спирт не пили, опасаясь в сильный мороз крепко уснуть и что-нибудь отморозить.
– Тогда и мы не будем пить, – авторитетно заявил командир.
Боб с явным сожалением убрал флягу в рюкзак.
Геологические байки неотъемлемая часть любой экспедиции. И ребята физики оказались с нами «одной крови». Костя Степанов рассказал, откуда у Стародубцева появился спирт. В прошлом году в экспедиции на Южном Урале Боб Стародубцев, будучи начальником отряда, умудрился получить в стационарной геологической партии целый молочный бидон спирта ректификата. По-видимому, начальник отдал спирт от греха подальше, чтобы меньше пили его рабочие. А первый манёвр, который предстояло сделать университетскому отряду – выехать на место работ и установить палаточный лагерь, из которого потом ходить в пешие маршруты. Место для лагеря нашли просто идеальное. Живописная поляна в березовой роще. Между белыми стволами висел огромный красный шар закатного солнца. В небольшом тенистом овраге среди густых зарослей папоротника журчал ручей с серебряной ледяной водой.
Вытащили из машины бидон со спиртом и торжественно установили его в центре поляны. На закуску открыли консервы и, поздравив друг друга «с полем» выпили, по очереди запивая спирт ледяной водой из котелка. Все быстро захмелели. Чокнулись кружками еще несколько раз, а потом спирт пили, уже не разбавляя и не закусывая.
На другой день Костя проснулся оттого, что в голове «гудели колокола», а в чреве бушевал «пожар в джунглях». Солнце палило во всю, и время приближалось к полудню. Попытка вспомнить окончание вчерашнего дня закончилась провалом. С трудом, приподнявшись с кошмы, Костя увидел картину полного разгрома – у машины валялись разбросанные вещи, а в самом центре поляны стоял открытый бидон со спиртом, который интенсивно испарялся из широкого горла. Конечно, флягу следовало закрыть, но пожар внутри грозил превратиться в огненное торнадо, которое срочно надо было тушить. Мужиков нигде не было видно.
Вспомнив про «серебряный» ручей Костя боком, скатился в овраг и обнаружил там мужиков, которые в полупогруженном состоянии как крокодилы лежали в ручье друг за дружкой головами против течения. Костя нырнул в прохладную воду, жадно глотая живительную влагу. Ребята, закричали, чтобы он не мутил воду.
Костя рассказал им, что на поляне под солнцем стоит открытый бидон и из него испаряется спирт. А к вечеру должен приехать начальник экспедиции с сотрудниками еще двух отрядов. Все понимали, что крышку бидона надо срочно закрыть, но сил ни у кого не было. Только через полчаса водных процедур Боб Стародубцев, судорожно извиваясь, как раненый крокодил, уполз закрывать флягу.
– Теперь, я не могу на спирт даже смотреть, – закончил свой рассказ Костя.
– Какая у геологов веселая работа, – с завистью произнес Юра Новиков, – сплошные байки и анекдоты.
– Не зря Лариса Васильевна в свой отпуск устраивается в геологические экспедиции поварихой, – добавил Саша Попов.
– Лариса Васильевна уже два года подряд с нами на Урал ездила, – уточнил Боб Стародубцев.
– Создается такое ощущение, что в геологии сплошные байки да пьянка, – искренне удивился самый младший и самый серьезный из физиков Алеша Миронов, – а когда же вы работаете?
– В перерывах между ними, – нашелся Боб.
– Зато физики, вечно упертые на работу, – мне стало обидно за Мать геологию. – Один физик говорит своему коллеге: «Хорошо, все-таки иметь любовницу. Жене говоришь, что пошел к друзьям, друзьям говоришь, что пошел к любовнице, любовнице говоришь, что пошел к жене. А сам в лабораторию и работать, работать, работать!»
Все, мужики, отбой, завтра рано вставать, – распорядился командир. – Если ребята еще живы, то счет для них идет на часы, – поэтому выходим искать на рассвете.
В мешках из верблюжьей шерсти спать было не так холодно, как в предыдущей экспедиции, но все равно к утру все основательно замерзали. После «собачьей вахты» я готовил завтрак и выходил на связь. Ребята завтракали и уходили в поисковые маршруты. Мне было страшно неудобно сидеть в лагере, когда ребята пробегали на лыжах десятки километров. И я обследовал окрестности, не пропуская ни один подозрительный бугорок. Затем опять связь, обед, краткий поиск и ужин. Никаких следов пропавших студентов мы не нашли.
Несколько дней поисков прошли однообразно и безрезультатно.
Костя Степанов пожаловался мне, что уже три дня не может справить нужду, и попросил у меня какие-нибудь таблетки от запора. Я объяснил ему, что при тяжелых физических нагрузках практически вся пища сгорает полностью и шлаков не остается.
– Слабительного у меня в аптечке нет, но, в крайнем случае, я как санинструктор знаю чудный способ лечения запоров испугом, – успокоил я Костю.
На другой день утром Костя, наконец-то разрешился от мучительного бремени и вернулся из торосов подпрыгивая, радостный и какой-то просветленный.
– Презрев пургу, презрев мороз,
Мы ходим с…. в большой торос!
С чувством выкрикнул он.
– Только в суровых условиях рождается высокая поэзия, – похвалил Костю один из физиков, страдавший тем же недугом и которому я также предлагал кардинальное лечение.
Свободное копирование
