Перед отъездом из Питера я получил от Ларисы Зеленковой е-мелю с незаконченным рассказом её приятеля, геолога Толи Беляева о поисках пропавших на Ладоге в 197… году студентов ЛГУ, среди которых был сын Георгия Васильевича Молочнова, в то время заведующего нашей кафедрой физики Земли и директора НИФИ. Лариса была одним из руководителей штаба спасателей, а Толя – непосредственным участником поиска.
ОЗЕРО – 7
В феврале месяце на льду Ладожского озера в лыжном походе затерялись трое студентов ленинградского государственного университета – два парня и девушка. Один из ребят учился на химическом факультете другой на геологическом, на третьем курсе кафедры геофизики. Девушка – студентка филологиня, начитавшись художественной литературы о покорителях Арктики и Антарктики, уговорила ребят отправиться в опасный лыжный поход по льду Ладожского озера во время студенческих каникул. А зимняя Ладога в феврале бывает не хуже Арктики – туманы, вьюги, торосы.
Когда родители хватились ребят и организовали поиски, то вначале никак не могли определить маршрут студентов, так как они шли не за славой и, поэтому, ни кому не рассказали о своем походе. В начале февраля по городской радиотрансляции несколько раз передавали обращения к населению, с просьбой сообщить любые сведения о трех студентах, отправившихся в поход в Ленинградской области. Их искали в разных местах, высылая в предполагаемые районы мобильные спасательные отряды. И, наконец, к середине февраля выяснилось, что ребята пошли на Ладогу. Стал известен состав группы, их снаряжение и запасы питания. В целом ребята были неплохо экипированы - широкие туристские лыжи спальные мешки, сани, палатка и три надувных резиновых матраса. К моменту начала поисков продукты у студентов уже должны были закончиться при самом экономном режиме питания.
Их маршрут тоже быстро вычислили и частично проследили: выйдя на лед в районе Осиновца, студенты отошли от берега на десять километров к Востоку, затем повернули на Север и, пройдя более ста километров, достигли широты Приозерска. В это время юго-западный ветер сдвинул массу ладожского льда к северо-востоку, и между путешественниками и берегом образовалась меридиональная трещина около километра шириной. Тут ребята сделали неверный ход и попытались обойти ее с Севера, но только зря потеряли время, натолкнувшись на поля битого льда. Тогда они двинулись назад на юго-восток по своему маршруту, прошли еще около семидесяти километров, но коварная трещина завернула на Восток почти к центру озера. К этому времени ребята сильно устали, так как прошли около двухсот километров и у них давно закончились продукты. Перед ними по-прежнему зияла километровая трещина. Только безмолвные ладожские льды слышали их последние разговоры.
Студент, который учился на геологическом факультете, был сыном директора Научно исследовательского физического института (НИФИ) и его отец организовал на льду масштабные поиски. Штаб спасателей размещался в здании института. Одна из руководителей штаба Лариса Васильевна Зеленкова сразу обратилась к геологам за помощью, так как несколько раз ездила в экспедиции нашего факультета.
Из сотрудников Научно-исследовательского института земной коры при геологическом факультете была сформирована поисковая группа. В нее вошли три геофизика – инженеры Ильин Юрий Тимофеевич, Юра Микляев и Коля Штерн, а также минералог Сергей Соколов и я – научный сотрудник кафедры «Геологии и поисков месторождений радиоактивных элементов».
Командиром выбрали Микляева. Соколов и я были радистами. Юрий Тимофеевич, в то время уже кандидат геолого-минералогических наук, был среди нас самым старшим и мудрым. Он взялся изготовить сани, для транспортировки снаряжения, установив на две короткие лыжи ажурный каркас из стального уголка.
Директор института профессор Владимир Александрович Мейер на неделю освободил нас от работы. Он пришел и лично проверил, как мы готовимся к поискам. Из снаряжения у геофизиков были летные костюмы, подбитые цигейкой, немецкая двухместная палатка, газовая плитка и пятилитровый газовый баллон. На военной кафедре нам выдали армейскую радиостанцию Р-105, а на спортивной кафедре примитивные «солдатские» лыжи с полужесткими креплениями. Решили обойтись без спальных мешков, посчитав, что в таких теплых костюмах можно спать прямо на льду. Для питания взяли несколько банок сгущенного молока и тушенки, оставшиеся от летних экспедиций. В штабе нам выдали несколько плиток шоколада и тюбики с таблетками глюкозы. Заядлый рыбак Микляев захватил с собой карту глубин Ладожского озера и взял ледобур, явно в надежде немного порыбачить. Юра Ильин долго ворчал по поводу совершенно не нужных вещей. Но Микляев вел себя как настоящий командир, который знает, что делает. Порыбачить Юре не удалось, но ледобур неожиданно пригодился.
Розысками пропавших на озере занимались несколько поисковых групп: туристы – мастера спорта, ленинградские альпинисты и скалолазы, спортсмены лыжники и еще три группы, состав которых был мне не известен. На озере работали шесть радиостанций, и наша Р-105 с позывными «Озеро-7» была седьмой. Радиостанциями поисковые группы снабдила военная кафедра ленинградского университета.
Отчаявшийся отец нашего студента, организовавший поиски, надул сто с лишним красных воздушных шариков, к которым были привязаны тюбики с таблетками глюкозы. Их разбрасывали с вертолетов на лед Ладожского озера вдоль предполагаемого маршрута пропавших студентов. Расчет был на то, что если они еще живы и ползут по льду, то, быть может, заметят эти красные шарики и глюкоза подкрепит их силы. А в сопроводительных записках было написано, что их ищут. За две недели поисков мы так и не встретили ни одного красного шарика с привязанными тюбиками глюкозы.
Сначала, мне было непонятно, почему ребят не могут найти с вертолетов, но, оказалось, что над льдом постоянно стоит дымка. Мы в этом убедились сами, когда вертолет пролетал над нашими головами и не видел даже горящие фальшфейеры.
Рано утром университетский автобус отвез нас на аэродром Ржевка, построенный в роковом сорок первом году. На нем базировались советские истребители, защищавшие ленинградское небо.
Загрузились в вертолет и после нас внутрь затолкали несколько мешков с провиантом для поисковых групп, находящихся на льду.
Наклонившись вперед носом, как собака ищейка, Ми-4 мчался над Синявинскими высотами. Внизу проносились засыпанные снегом дачные домики и унылые перелески. Холодная и неприветливая земля. А во время Великой Отечественной войны именно здесь находился мертвый узел блокадной петли, три года душившей голодом Ленинград.
К северо-востоку, куда мы летели, высоты переходили в Синявинские болота. Через редколесье, в котором угадывалась сеточка каналов старых торфоразработок, на Восток пробирались две группы лосей. За ними, безнадежно утопая в рыхлом снегу, тащилась пара волков. Дикие, на первый взгляд нехоженые просторы. Но под снегом, в промороженной торфяной земле лежали не погребенные останки многих тысяч людей. Одни – «цивилизованные и демократичные» европейцы пришли сюда, чтобы грабить эту землю, убить миллионы, а остальных сделать своими рабами. И нашли здесь свою смерть.
Другие ценой своей жизни трижды прорывали смертельное кольцо и также остались лежать в гнилых торфяниках вместе с тоннами осколков, тысячами неразорвавшихся мин, снарядов и бомб. И сейчас эта земля, за которую было заплачено так дорого, лежала внизу пустынная, промерзшая и никому, на первый взгляд, не нужная.
Вертолет пролетел над южным берегом Ладожского озера, отметился над маяком острова Сухо и взял курс на Север. Развернувшись над полями торошенного льда, машина пошла на Запад, потом на Юг, зависла около палаточного лагеря спасателей, и штурман сбросил им мешки с провиантом. Затем вертолет сделал пару кругов над другим платочным лагерем на льду, и я окончательно потерял ориентировку.
– Микляев, спроси штурмана, куда мы летим? – обратился Сергей к командиру.
Юра пробрался к штурману и тот стал что-то горячо объяснять, показывая рукой вверх и в сторону. Микляев спросил еще раз, потом согласно кивнул и, вернувшись к нам, признался:
– Ничего не понял, ни слова.
Вертолет заложил вираж и пошел на посадку.
– Геологи, выгружайтесь, – закричал штурман, когда машина прочно встала на колеса.
Быстро скинули на лед наше снаряжение и выпрыгнули сами. По команде штурмана отбежали от вращающегося винта, и борт взлетел. Заложив на прощание вираж над местом посадки, машина взяла курс на Юг.
Мы остались на льдине растерянные и озадаченные. Пронизывающий северный ветер обжигал лица и, несмотря на плотные меховые костюмы, стал выгонять из нас тепло. Струи поземки, извиваясь как змеи, двигались на нас по гладкому льду, огибая небольшие заструги. В отдалении виднелась гряда невысоких торосов. Дальше все тонуло в дымке.
– Самое главное, мы не знаем своё местоположение, – озадаченно произнес командир.
– Микляев, давай, бури лунку, – с едва скрываемой насмешкой сказал Юрий Тимофеевич.
– Зачем? – опешили Микляев.
– Не зря же мы тащили твой ледобур, он поможет нам сориентироваться.
Микляев пробурил лунку. Толщина льда оказалась около метра. По азимуту ноль пробурили еще три лунки, и, по перепаду глубин, Микляев определил на карте наше местоположение. Вычислили азимут на маяк, на котором располагалась базовая рация с позывными «Берег–1».
– Вот что значит карта глубин, – возгордился Микляев. – а то, как бы мы определились. И ледобур сгодился.
Мы с Сергеем установили лучевую антенну длиною в сорок метров, сориентировали ее на маяк и подвесили на лыжных палках на высоте одного метра над землей. Связь установили быстро, но слышимость на телефон была плохая, а иногда и вообще пропадала.
Тогда я, наконец, вспомнил, как на военной кафедре подполковник рассказывал нам о приемах работы с этой рацией: Один конец лучевой антенны, надо поднять у радиостанции на высоту 5-6 м над землей, а другой, постепенно снижающийся, направить на корреспондента. При этом дальность связи увеличивается до 25 км. Наконец слышимость стала на пять баллов.
Из саней соорудили экран, защищавший от пронизывающего ветра, и установили газовую плитку, чтобы вскипятить чай, перекусить и устроить совет.
Я набил полный котелок снега, чтобы растопить и вскипятить воду для чая.
– Чтобы нагреть литр воды от нуля до ста градусов, надо затратить ровно сто килокалорий, – Микляев забрал у меня котелок и высыпал из него снег, – а для того чтобы растопить килограмм льда или снега при температуре минус десять градусов тепла нужно почти столько же. Так что энергии и времени понадобится вдвое больше, – Юра кружкой набрал из лунки полный котелок воды. Лунки оказались весьма кстати.
– А для того чтобы испарить литр воды, тепла надо – в пять раз больше, – заметил Коля Штерн.
«Геофизики знают все», – не без сарказма подумал я.
После чая решили сразу начать поиски. Если ребята еще живы, то следовало торопиться. Наметили поисковые маршруты. Микляеву предстояло идти на Юг, минералогу Сергею и Коле Штерну на Запад и на Восток, а мы с Ильиным отправлялись соответственно на Северо-восток и Северо-запад. Договорились вернуться через два часа к вечернему сеансу радиосвязи. Над кучей снаряжения водрузили красный флаг, чтобы можно было издалека увидеть нашу стоянку.
И тут оказалось, что в наличии имеется только четыре компаса на пять человек. У меня на груди в маршрутах всегда висел личный жидкостной компас для спортивного ориентирования. Мне подарили его немецкие студенты из Фрайбергской горной академии, когда я проводил у них учебную геологическую практику в Карелии. Три геологических компаса были из экспедиционного снаряжения геофизиков и в плохом состоянии. Я их разобрал и быстро наладил. Но все равно без компаса оставался Коля Штерн.
– А как я буду ориентироваться в такой дымке, – обиделся он, – как найду дорогу назад?
– Надо просто не забывать одну из заповедей туристов, – пошутил я, – «ветер всегда дует в лицо!
– А если ветер дует в спину? – не понял юмора Коля.
– Значит, ты идешь не в ту сторону.
Шутки шутками, а свой компас мне пришлось отдать Штерну. Как маршрутный геолог я лучше всех ориентировался на местности.
– Ориентиры всегда можно найти, – авторитетно заявил я, – нужно лишь быть внимательным.
– Солнца не видно, и как ты будешь определять страны света в густом тумане, – ухмыльнулся Юрий Тимофеевич, – нам не придется тебя искать?
– Смотрите, от постоянного северного ветра гребни застругов направлены на Юг, а на поверхности плотного снега образовались бороздки меридионального простирания. По ним и можно ориентироваться.
Мы разошлись в разные стороны.
В нескольких километрах к Северо-востоку по своему маршруту я встретил гряду торосов высотой до пяти метров, через которую было даже не перелезть. Дальше на Север виднелись еще несколько гряд. Вероятно, они образовались при столкновении ледовых полей на широтном колене той километровой трещины, которую нам показали на космических снимках. Вздыбленные глыбы льда, казалось, светились изнутри изумрудно-зеленым светом. Первый раз в жизни я увидел такие красивые торосы. Вот уж не думал, что всего в нескольких десятках километров от Ленинграда существует такая дикая первозданная красота, созданная природными стихиями. На сколько хватало глаз, гряды торосов простирались на Запад и на Восток. На них должен был выйти маршрутом Юра Ильин.
Через два часа мы собрались на стоянке. У всех поиски оказались безуспешными. Ильин тоже вышел к гряде торосов, и мы пришли к единодушному заключению, что она образовалась при столкновении ледовых полей на месте той большой трещины.
Еще раз вышли на связь и доложили штабу о неутешительных результатах. На совещании решили, что если пропавшие студенты, продвигаясь на Юг, дошли до широтного колена трещины, то искать их следует вдоль нее, либо севернее, если они не смогли переправиться, либо южнее, если им удалось форсировать полынью.
Юрий Тимофеевич предложил рациональную стратегию поиска: я волоком тащу на восток сани со всем нашим снаряжением и каждые два часа выхожу на связь с базовой радиостанцией, а ребята налегке на лыжах делают боковые поисковые маршруты в полосе до десяти километров.
Мне не очень-то нравилось быть вьючным животным, но было очевидно, что именно радист должен тащить сани. Если кто-то из спасателей найдет пропавших студентов, рация всегда должна быть готова к немедленной связи для вызова вертолета. А если пострадавшим понадобится оказать срочную медицинскую помощь, то я был еще и санинструктор. Как раз перед отлетом, в штабе меня проинструктировал медик на предмет оказания экстренной медицинской помощи.
При обморожениях, прежде всего, следовало устранить действие холода и не допустить согревания пораженных участков тела, которые нужно изолировать ватными и марлевыми повязками. Если пострадавший может глотать, его следовало напоить горячим сладким чаем, добавив немного алкоголя. При крайней необходимости проводить искусственное дыхание. Совершенно недопустимо пытаться «согреть» пострадавшего путем растирания снегом, так как это лишь ухудшит его состояние. Мне выдали несколько индивидуальных перевязочных пакетов, стерилизованных в заводских условиях, и фляжку со спиртом. Я раздам ребятам по индивидуальному пакету.
Кроме того, я узнал, что при полном голодании – долгом отсутствии всякой пищи, но при наличии воды, человек может прожить более шестидесяти суток, правда в благоприятных климатических условиях. При холоде, сильном ветре, повышенной физической активности, продолжительность «безопасного голодания» сокращалась вдвое. В нашем случае первая помощь голодающим – теплый и сладкий чай. И ни в коем случае не давать твердую пищу.
Как только мы тронулись в путь, стойки у саней подломились – ребра жесткости из стального уголка оказались непрочными. А на кафедре мы проверяли сани, и они выдержали вес двух человек. Но движение их погубило.
Надо было становится лагерем. Ребята снова пошли на лыжах обследовать льды, а мы с Юрием Тимофеевичем остались устанавливать палатку. И тут оказалось, что дюралевые колышки очень трудно вбить в лед и при низкой температуре они стали хрупкими и ломались. Я вспомнил, что дома у меня остались десять альпинистских ледовых титановых крючьев–ледобуров, которые легко вворачивались в лед. Но, как всегда, все самое необходимое остается дома.
Тент палатки, яростно трепало порывами ветра и мы опасались, что при плохо забитых колышках ее может сорвать. Кроме того, ветер задувал под тент и насквозь пронизывал легкую ткань. Юрий Тимофеевич нашел несколько застругов с плотным слежавшимся снегом. Большим тесаком мы нарезали снежные кирпичи и выложили стенку с наветренной стороны палатки. Ветер обжигал лицо и залеплял глаза мелким сыпучим снегом. От перетаскивания снежных кирпичей рукавицы промокли насквозь и пальцы сразу закоченели. Снега хватило только на стену высотой в один метр. Зато под тент ветер не уже не проникал и не мог его сорвать. В палатке стало значительно уютнее.
И тут случилась беда – у палатки сломалась машинка молнии входа. Перспектива ночевать в двадцатиградусный мороз в палатке с открытым входом не радовала. Находчивый Юрий Тимофеевич оторвал какую-то тряпку от своих брюк, разорвал ее на тонкие полоски и сделал завязки для входа.
На обед я приготовил макароны со свиной тушенкой. Пока работала газовая плитка, мы подсушили около нее мокрые рукавицы.
Ребята вернулись ни с чем. На последнем сеансе радиосвязи доложили: «Новостей нет, завтра будем двигаться на Восток».
Впятером в двухместной палатке было тесновато, но выручала обсида – полукруглое место в изголовье за стойкой, куда можно было сложить все вещи, чтобы они не мешались под ногами. Я оценил удобную конструкцию палатки и впоследствии сшил себе такую же из парашютного шелка с полиэтиленовым тентом.
Как только выключили плитку, быстро стало холодно. Микляев предложил выпить по чарке спирта для согрева. Но рассудительный Юрий Тимофеевич авторитетно заявил, что в такой мороз на льду пить нельзя, так как можно крепко уснуть и что-нибудь отморозить. Микляев хоть и был командиром, но сразу согласился.
Решили дежурить по два часа. Каждый час дежурному полагалось будить всех, чтобы не допустить обморожения. И в это время разрешалось на десять минут включать газовую плитку.
Юра Ильин рассказал, что парафиновая свеча при горении выделяет около пятидесяти ватт. На практике, по свидетельствам туристов, горящая свеча может повысить температуру воздуха в палатке на три – пять градусов по отношению к окружающей среде. Это уже совсем немало. Поэтому было решено всю ночь не гасить две свечи в обсиде палатки. И дежурный должен был за ними следить.
Все завалились спать. И только Юра Ильин полночи ремонтировал сани. Пилой складного охотничьего ножа он распилил дюралюминиевые лыжные палки, согнул их и укрепил боковые стойки саней. Получилось так качественно, что сани продержались несколько дней.
Всю ночь лед трещал и скрипел. Иногда раздавались глухие удары, будто где-то взрывали лунки – это ледовые поля как литосферные плиты Земли, сдвигались наезжая друг на друга, вызывая разломы и сотрясения льда.
Мне выпала «собачья вахта» – дежурство с четырех ночи до шести утра. Именно в эти часы мой отец любил нести вахту на тральщике во время войны. Но до самого дежурства я так и не смог толком уснуть. Впадая иногда в краткую тревожную дремоту, сразу просыпался от какофонии, которую издавали сдвигающиеся льдины. И холод был пронизывающий. Еще никогда в жизни я так не замерзал.
При ночевке на льду человек теряет тепло за счет излучения. В инфракрасном свете он выглядел бы как красное пятно, которое, по мере остывания, постепенно «угасало» на сиреневом фоне. Геофизики рассказали, что даже при температуре плюс двадцать четыре градуса человек может замерзнуть насмерть, если будет голый неподвижно спать в гамаке.
Когда пришло время зажигать плитку, я вскипятил большую кружку воды и заварил чай. Разбудил ребят и дал сделать им по нескольку глотков. Потом выпил сам целую кружку и съел кусочек шоколадки.
Вдруг снаружи раздался отчетливый скрип снега под ногами. Кто-то подошел к палатке и остановился у входа. Я подумал, что к нам на лыжах пришел Виктор Маркелов – мастер спорта СССР по альпинизму, командир поисковой группы скалолазов. Говорили, что для него пробежать на лыжах семьдесят километров в день ничего не стоило. И вчера на связи нас предупредили, что он может к нам забежать. Но почему так рано?
– Подождите, – предупредил я гостя, опасаясь, что он порвет наши хлипкие завязки на входе, – сейчас, развяжу тесемки.
Мне никто не ответил. Снова заскрипел снег под удаляющимися шагами. В недоумении я выглянул наружу. Светало. На Востоке серая дымка уже окрасилась нежными розовыми тонами. Языки поземки волчьей стаей наползали с Севера, и тщательно полировали и без того гладкий лед. Видимость была метров двести, но в окрестностях никого живого не было. Я обошел вокруг палатки. С северной стороны около снежной стенки намело целый сугроб. Никаких следов не было видно. Может, мне показалось?
Тут раздался глухой удар и визг сжимаемого льда. Зигзагообразная трещина, словно молния, пробежала по чистому льду и ушла под нашу палатку. Вода снизу поднялась по плоскости скольжения и трещина потемнела.
Я разбудил ребят и рассказал им про трещину.
– Ерунда, – авторитетно заявил опытный Микляев, – при северном ветре здесь образуются лишь трещины сжатия, а при южном ледовые поля сдвигаются к северу и появляются трещины отрыва. Такие же, как на космическом снимке.
Про таинственные шаги рассказывать не стал.
На завтрак я приготовил кастрюлю пшенной каши со свиной тушенкой и сушеным луком. Ребята быстро позавтракали, напились чаю, встали на лыжи и отправились в поиск.
Свернув лагерь, я уложил все снаряжение на сани и впрягся в лямку. На участках, где был чистый лед, сани двигались легко, но проскальзывали ноги в высоких летных ботинках. А по снегу застругов тащить было тяжело. Радовало то, что мой путь лежал на Восток вдоль гребней торосов. Но иногда полосы ломаного льда все же преграждали дорогу, и тогда приходилось разгружать сани и все перетаскивать вручную.
После бессонной ночи страшно хотелось спать. Движение было медленным – два километра в час не более. Я упорно тащил сани и практически спал на ходу. Мне даже снились какие-то сны. В результате чуть не проспал сеанс радиосвязи.
Во время очередной короткой передышки я боковым зрением заметил в ближайших торосах какое-то движение. Резко повернул голову, но кругом простирался только безмолвный лед, да ветер срывал с гребней торосов снежные флаги поземки. Никакого движения не было, и льды замерли, казалось в вечном покое. Я тщательно осмотрел ближайшую гряду. Вдруг в торосах опять появилось какое-то мимолетное движение. Но в этот раз удалось засечь направление. Не отрывая взгляда от подозрительного места в гряде торосов, я снял с плеч лямку саней и отправился на разведку. И тут среди вздыбленных льдин на долю секунды опять возникло темное округлое пятно и исчезло.
Сердце мое радостно заколотилось.
«Нашел, – подумал я, – наверное, кто-то из пропавших ребят лежит в торосах и подает мне сигнал».
Я побежал к торосам с криком:
– Ребята, держитесь, иду на помощь!
Когда до гряды оставалось метров двадцать, среди ледяных глыб вдруг показалась черная голова нерпы с круглыми выпученными глазами и тут же исчезла. Стало ужасно обидно, что это не пропавшие ребята. Но торосы следовало осмотреть. Среди обломков льда находилась полынья с темной водой, которая еще колыхалась вверх и вниз от нырнувшей нерпы. Я уже было развернулся, чтобы идти назад, как вдруг заметил в небольшой пещерке притаившегося белька. Он почему-то был серый и лежал не шевелясь, стараясь ничем не выдать свое присутствие. Взгляд у него был испуганный и жалостный.
– Не бойся, маленький, лежи, – успокоил я белька, и отправился назад к саням.
Когда я впрягался в лямку, в торосах вновь показалась голова мамаши нерпы. На прощанье я помахал ей рукой.
Ладожская нерпа является подвидом арктической кольчатой нерпы. Десять тысяч лет назад, когда Сахара еще была страной озер, здесь отступил скандинавский ледник, и Ладога стала самостоятельным водоемом. Так ладожская нерпа оказалась в изоляции. Взрослые особи достигают в длину полутора метров и весят до шестидесяти килограммов. Детеныши появляются в феврале—марте и, возможно, этот белек только что родился. В семидесятые годы еще была разрешена охота на нерпу и ее численность резко сократилась. Летом нерпа часто попадалась в рыболовные сети, а зимой ее истребляли охотники, браконьеры и волки. Кстати, еще вчера я заметил в торосах звериные следы и с удивлением подумал, что собаки делают на льду так далеко от жилья. А это, возможно, были волки – охотники на нерпу.
О своей находке ребятам рассказывать не стал, а то все побегут смотреть белька, и у мамаши от стресса пропадет молоко.
В обед поисковики вышли к моей стоянке в торосах, и на удивление быстро меня нашли. Никаких следов пропавших туристов они не обнаружили. После обеда ребята снова отправились в поиск, а я еще три часа до сумерек тащил сани. На месте будущего лагеря один легко установил палатку и приготовил ужин. Поиски опять оказались безрезультатными.
Вторя ночь, была точной копией первой. Грохот и скрип сдвигающихся льдин, дикий холод от которого невозможно уснуть. И опять «собачья вахта». А после вахты мне надо было готовить завтрак. Зато ребята могли больше поспать.
Утром я впрягся в тяжелые нарты. Скорость движения замедлилась, так как чаще встречались заструги. Путь шел вдоль торосов, вздыбленных над снежной равниной. Время от времени я останавливался, тщательно осматривал причудливо изломанные зеленоватые глыбы льда и удивлялся их неподвижной монументальности. Казалось, ничто на свете не может нарушить «вечный» покой белого безмолвия. Но я точно знал, что через пару недель весеннее Солнце начнет плавить льды, заструги ощетинятся ледяными иглами, а бескрайние поля распадутся на отдельные льдины, которые двинутся по Неве в сторону Финского залива, чтобы там окончательно растаять. Все в этом мире меняется – что-то быстро, а что-то медленно. Приходят и уходят зимы, сменяют друг друга ледниковые эпохи, погибают и рождаются звезды и галактики.
Через пару часов я уже с натугой тащил сани. От постоянного холодного ветра и слепящего отраженного света приходилось все время щурить глаза. Губы обветрились и потрескались. Веки покраснели, а глаза будто запорошило песком. Все время клонило в сон, так что иногда я даже засыпал на ходу
Во второй половине дня мне встретился лагерь туристов. В небольшой хозяйственной палатке дежурный готовил обед. Он рассказал, что их группа состоит из восьми человек, и я удивился, как они умудряются ночевать в такой крошечной палатке. Оказалось, что вечером, после возвращения всех поисковиков, освобождались лыжи, и при их помощи туристы ставили большую шатровую палатку «Ленинградская». Ее каркас состоял из разборной зонтичной части и лыж, используемых для боковых опор. Сверху на каркас надевалось полотнище без пола.
Дежурный – коренастый парень в длинном пуховике с гордостью сообщил, что в их группе все мастера или кандидаты в мастера спорта по туризму. Я никогда не понимал, почему туристы имеют спортивные разряды, и искренне считал, что люди ходят в походы для удовольствия и единения с природой. Но парень объяснил, что мастера спорта ходят в зимние походы в заполярье по тысяче и более километров. Для получения звания «Мастер спорта СССР» по туризму необходимо было не только участие в походах пятой категории, но и руководство такими походами.
Дежурный угостил меня «полярным чаем» добавив столовую ложку спирта в кружку с крепким и сладким чаем. Действительно, такой напиток быстро согревал.
Из поисковых маршрутов на обед возвратились остальные туристы, и я поспешил откланяться. Дежурный пообещал мне, что на сеансе радиосвязи сообщит о нашей группе. В результате сэкономил полчаса, которые тратил на установку радиостанции и антенны.
Свободное копирование
