812
Я н в а р ь 2 0 1 2 г.
10 января 2012 г., Мурманск
Вчера вечером вернулся из Питера-Сестрорецка, куда прибыл 31 декабря прошлого года. Новый 2012-й год встречали с Сашулей вдвоём. Прошедший 2011-й год проводили добрым словом. В нём было много хорошего: Митя женился (!), я сёмгу поймал, в Томи шикарно покупался, с Иваном сарай на даче славно крушили, в Стамбуле побывали, внук у нас поселился, работать в МГТУ начал, Хибины покорил, на дно Кольского залива погрузился…
Были и потери: Оля Караченцева умерла.
Я на нарах посидел и полежал за 21 тысячу рублей, там про Будду и его учение почитал.
В Москве народ проснулся. Власти занервничали.
В общем, не скучно было. И, надеюсь, будет ещё.
В Сестрорецке я почти каждый день бегал на дачу, топил там печку и разбирал остатки мебельных панелей, выставленных тёти Тамариной соседкой из квартиры напротив и перетащенных на дачу Яковом по просьбе тёти Тамары и частично мной. Из этих панелей Яков и Рафа собрали три шкафа, а из остатков получилось два стола. До конца я их собирать не стал, оставил на потом. Собрал и установил умывальник с водогреем. Кое-какие последствия урагана во дворе ликвидировал.
Снег разгребать не пришлось, его не было практически.
2-го января у нас в гостях были Ляля и Серёга Андреевы. Серёга показал сделанные мобильником фотографии форелей пойманных им в Шипучке, у библиотеки Зощенко, то есть у нашего дома на Токарева практически. Я про этих форелей от него по телефону слышал – пять штук, мол, на шесть килограммов общим весом, и не очень-то поверил.
Оказалось, это кумжа – озёрная форель, которую ловят у нас на Кольском полуострове, но чтобы в Сестрорецке поймать – это что-то!
Первая поклёвка и сход кумжи у Серёги был в конце сентября, после чего он целенаправленно охотился за кумжей весь октябрь и поймал сначала одну, а потом ещё два раза по две, на воблера и блесну-вращалку. Вот это упорство!
4-го января Митя с Альбиной приехали из Казани, где встречали Новый год.
Митя говорит, что он окончательно определился: будет продолжать академическую карьеру. В этом году должен «хабилитироваться», то есть защитить вторую диссертацию – аналог нашей докторской – и стать приват-доцентом, а затем профессором.
В конце апреля Альбина должна родить мальчика. Подумывают о смене своей (съёмной) двухкомнатной квартиры на трёхкомнатную (съёмную же), хорошо бы в этом же районе, близко от Митиной работы. На собственное хорошее жильё во Франкфурте нужно порядка 250 тысяч евро. А сбережений у них нет. Мне, значит, от ухода на пенсию воздержаться пока надо.
5-го января у нас в гостях были Вова с Тамарой. С сыном Антоном они по-прежнему практически не контачат, хотя и живут недалеко. Помимо науки Антон барабанным боем увлекается. Детей нет.
В Рождество, 7-го января ходили вчетвером на спектакль по пьесе Жана Ануйя «Орнифль» с Александром Ширвиндтом в главной роли. Из-за моей тугоухости я продремал большую часть времени, но понял всё же, что ничего не потерял.
Серёжа Авакян напрягал меня по городскому телефону больше часа, консультируясь по космо-климатическим вопросам, но больше рассказывая о своих собственных проектах и поисках источников их финансирования.
Перед Новым годом ещё из Мурманска я послал отцу Ианнуарию е-мэйл такого содержания:
«Дорогой отец Ианнуарий!
Я готовлю к печати 3-ю часть своих "Записок рыболова-любителя" - "Письма отца Ианнуария", в которой описываются события 1977-81 г.г., и представлена наша с тобой переписка. Прошу тебя не отказать мне в просьбе быть соавтором этой части, хотя бы чисто номинальным (если тебе не хочется или некогда с этим связываться). Твоё соавторство подтвердит подлинность твоих писем, которые ты можешь при желании подредактировать.
Я буду в Сестрорецке с 31.12 по 8.01.
С наступающими праздниками!
Саша».
Но ответа не получил. Перед Рождеством я позвонил ему по мобильному. Оказалось, он в Испании и послания моего не читал. На мою просьбу он отреагировал следуюшим образом:
- Ой, Сашок, это такое старьё! Я ведь совсем другой теперь!
На что я ответил:
- Ну, так и я теперь совсем другой! Там ведь речь не о нас сегодняшних идёт, а о том, какими мы были тридцать с лишним лет тому назад.
Отец Ианнуарий пообещал по возвращении посмотреть, что там у него написано было…
14 января 2012 г., Мурманск
Митя подписал бессрочный контракт с Франкфуртским университетом. Это означает, что он принят на постоянную работу, а не по грантам, как было до сих пор, и укрепляет его положение в Германии.
С Матиасом мы согласовали сроки моего визита в Потсдам: 16-22 апреля, с тем чтобы оттуда поехать в Вену на очередной митинг Европейского геофизического Союза (22-27 апреля), если удастся оформить туда командировку.
После многих месяцев молчания прорезался Володя Опекунов.
Письмо Володи Опекунова от 31 декабря 2011 г.
Намгаладзе 31.12.11
Дорогие Александр Андреевич и Александра Николаевна!
Поздравляю вас с наступающим Новым 2012 годом, желаю крепкого здоровья и творческих успехов.
Думаю о Вас, Александр Андреевич, и продолжаю восхищаться. Так много успеть сделать – далеко не каждому под силу. И закрепить всё это в письменном виде. Сейчас много публикаций об искусственном интеллекте, читал как-то статью Билла Гейтса о единой платформе для создателей искусственного интеллекта. Когда-нибудь она будет создана, типа Виндовса, тогда на неё можно будет навесить многие разработки в этом направлении. Компьютер решит проблемы смысла, значения. А так как каждый человек решает эти проблемы по-своему, в зависимости от настроения, предшествующего опыта, политической ориентации и жизненных целей, а всемирных стандартов в этом пока не предвидится, как, например, стандартная модель атмосферы, могу предположить, что искусственный интеллект будет не всемирным разумом, а чьим-то аналогом. Аналогом какого-то реального человека, с дополнительными возможностями. Я был бы совершенно не против, если бы создатели такого интеллекта загрузили в него Ваши наработки и жизненные позиции. Многие процессы шли в подобном направлении. Стандартный латинский алфавит имеет в своей истории греческий, а тот еще ранее произошел от других письменностей, в том числе от предложений реального человека, о котором сейчас никто не знает. Прародитель алфавита живёт в своем алфавите и, как можно предположить, будет жить вечно. Вряд ли когда-нибудь кому-либо вздумается заменить латинский алфавит другими знаками. Другие знаки есть, и их много, но нет смысла менять основные значения всем привычных букв.
Я помню многие вопросы, которые мы в той или иной степени обсудили. Например, взаимосвязь ума и доброты. И не столько из уважения к Вам, сколько из содержания вашей позиции я согласен с Вами. Умный человек не может быть злодеем. Ум созидателен, а зло разрушительно. В философии говорится о единстве и борьбе противоположностей. Ум наводит порядок в какой-либо системе, а зло мешает этому процессу. Если дальше рассуждать в этом направлении, мы выйдем на темы: что такое добро и зло, грех по недомыслию и т.д. Но исходить надо из того, и ввести это в основополагающие жизненные стандарты, что умная (разумная) деятельность – это стремление к добру. Такая концепция может быть весьма содержательной и развитой.
Я благодарен Вам за то, что живу в Ваших текстах. Мысли о жизни появляются у меня из-за того, что мне пришлось трижды расписываться в приказах о своем увольнении, но контракт мне всё-таки продлили, до 2 мая 2012 года. Как-нибудь напишу Вам большое и содержательное письмо о событиях в своей жизни. Дети закончили университеты и работают. Мы живем в новой трёхкомнатной квартире с младшим сыном, не далеко от Раиной больницы, которая сейчас называется Республиканский центр психического здоровья. Рая продолжает заведовать отделением пограничных состояний. Письменный стол мы заказали и установили, но признаки недавнего переезда присутствуют. Не разобраны ящики с книгами и другими вещами.
Желаю Вам сохранять высокую работоспособность и оптимизм. Я всегда радуюсь, когда вижу Вас в обычном по отношению ко мне добром расположении духа.
Володя Опекунов
Письмо Володи Опекунова от 8 января 2011 г.
Александр Андреевич, на днях я получил свою публикацию в литературном альманахе "Гомон" с рассказом "Прости меня", вдохновился и по просьбе редактора сделал еще один рассказ под названием "Упёртый полковник". Рассказ директора о смерти полковника, действительно, был, но я для этого рассказа сделал некоторое обрамление. Когда писал, думал о Вашем впечатлении о жизни колхозников, по материалам "Записок рыболова-любителя". И думал о Вашем отце и дяде, которые действительно были героями. Думал и о том, как Вы могли погибнуть в раннем детстве в блокадном Ленинграде. Наверное, нельзя так говорить возвышенно, но мир мог бы что-то потерять.
Володя Опекунов
Письмо Володи Опекунова от 17 января 2011 г.
Александр Андреевич, я перегонял свой предыдущий вариант рассказа "Упёртый полковник" Василию Слежкину, он сделал ряд замечаний, чем вдохновил меня на дальнейшую работу над рассказом. Я подготовил ещё один, дополненный вариант. Удалите у себя предыдущий, а оставьте новый. В рассказе мне хотелось показать не только житейские истории, но и атмосферу того времени. Мы были тогда молоды, и лично я не воспринимал всё происходящее слишком болезненно. Но сейчас, под влиянием своего рассказа понимаю, какое было суровое время. В общем, сейчас оно не лучше, что не должно мешать нашему восприятию счастья.
Посмотрел Ваш сайт. Порадовался, какая у вас умная дочь, а Миша просто - прелесть и умница. В этом и есть счастье. Проблема открытости не первый раз стоит перед нами. Особенно это касается власти. Но Вы своим сайтом показываете, как должно быть. Одна из причин гибели Советского Союза в его закрытости. Я помню тот ужасающий режим секретности, который препятствовал распространению технических и научных достижений, не говоря уже о скрываемых преступлениях власти. Если у Вас будут какие-либо пожелания или замечания по тексту моего рассказа, я их с удовольствием приму. В рассказе я не отказал себе в удовольствии и упомянул своих обычных героев, не называя фамилии, иначе будет не рассказ, а очерк: Василия Слежкина, философа Виктора Федоровича Овчинникова и Лебле.
Володя Опекунов
Владимир Опекунов
Упертый полковник
Рассказ
С 1974 по 1978 годы я учился в философской аспирантуре и по вечерам подрабатывал в школах рабочей молодежи, ШРМ – так их тогда кратко называли. За это время я сменил несколько школ, и все они оставили доброе воспоминание о себе. Не столько хорошим коллективом или тем, что у меня были там очень талантливые ученики, которые и сейчас, как это бывает, на День учителя приходят к своим учителям и дарят им цветы, сколько тем, что благодаря этим школам я имел возможность, не прилагая больших усилий, иметь постоянный и надежный источник дохода. Работал я там два, иногда три вечера в неделю, немножко днем, но имел полную ставку учителя физики, математики, черчения и астрономии в 100 рублей за вычетом подоходного налога. У нас там были учителя-универсалы трех направлений: физико-математического, гуманитарного и химико-биологического. Учебно-консультационные пункты были разбросаны по всему городу, включая тюрьму. Но завидовать моему тогдашнему состоянию в общем-то не стоит. Продолжалось оно не долго, а аспирантура была заочной, поэтому положенную аспиранту стипендию в 60 рублей мне не платили, но на кафедре философии нагружали достаточно. Воспитательная работа в студенческом общежитии, научно-популярные лекции для трудовых коллективов, в школах молодых коммунистов, да еще мой формальный шеф, старенький, весь в личных проблемах профессор все время жаловался на здоровье и просил прочитать лекцию за него, то на юридическом факультете, то на историческом. И обнаруживалось, что он заболел, в самый последний момент. Приходилось взбираться на кафедру и читать двухчасовую академическую лекцию без подготовки и каких-либо конспектов. К моему счастью, в университете не было такого жёсткого контроля за материалом к лекциям, как к конспектам уроков в школе. Здесь же методисты доставали меня своими придирками к конспектам.
Мой фактический научный руководитель, впоследствии, без всяких натяжек, выдающийся ученый и организатор науки, назовём его Виктор Федорович, который и устроил меня в аспирантуру, успокаивал меня тем, что если так нельзя делать, читать лекции без подготовки, то, по крайней мере, очень полезно уметь говорить на любые темы без подготовки. Тем более, что в марксистско-ленинской философии было не так уж много тем, которые изучались в общих курсах философии.
Методисты же в вечерних школах старались изо всех сил, чтобы оправдать свое назначение и вообще существование ШРМ. Проблема была в том, что уже в полную силу работал закон о всеобщем обязательном среднем образовании, который, несмотря на его казалось бы прогрессивную направленность, принес много бед отдельно взятым людям и в значительной степени подорвал уровень нашего народного образования. Это как раз тот случай, о котором говорят, что хотели как лучше, а получилось, как всегда. Дошло до того, что ведущие физико-математические факультеты институтов и университетов страны не могли набирать нужное количество первокурсников. Дети не выдерживали вступительных экзаменов, не справлялись с задачками, которые не были проблемой ни для их отцов, ни дедов. Люди же страдали оттого, что отделы кадров вычисляли их по анкетам и заставляли в добровольно-принудительном порядке ходить в вечерние школы. У людей не было ни времени, ни желания, а главное, способностей осознать, что такое бином Ньютона или корпускулярно-волновой дуализм. Хорошо, если ученики посещали школу хотя бы раз в неделю, но и этого не было. Зарплату же нам, хоть и не большую, платили исправно. На плановые проверки из районного отдела народного образования мы ходили по домам, звонили начальникам наших учеников, и собирали, хоть и не много, людей, как говорили, из списочного состава.
Директором одной из моих ШРМ был переведенный из обкома партии бывший руководитель лекторской группы обкома, назовем его Валентин Дмитриевич. Мой старый коллега, тоже учитель физики и математики, говорил мне, что для него – это почётная ссылка. Убрали человека из обкома. Не на улицу же его выбрасывать. Вот и пристроили в вечернюю школу. Директором. На счёт моих переживаний по поводу методистов коллега говорил: когда коту нечего делать, он лижет себе яйца. Призывал меня не бояться методистов, которые отбивали у меня последнее желание работать в средних школах.
На кафедре философии у нас тоже был бывший работник обкома партии, мало того, и бывший морской подполковник. Таких подполковников и полковников в университете, под впечатлением событий военного переворота в Греции, называли «черные полковники». Все понимали, что они играют роль надзирателей над студентами и преподавателями. Удивительно, что, играя свою роль, многие из них были образованными, грамотными и душевными людьми. К таким людям я отношу и нашего старшего преподавателя, назовем его Рязанцевым.
Рязанцев не терял связи с обкомом партии и как-то в составе группы обкомовских товарищей совершил круиз с заходом в Ливан, который до всех этих разрушительных войн назывался в мировых туристических агентствах Восточной Швейцарией. Вполне оправдывал это название своими природными красотами и мирной жизнью многонациональных обывателей. Рязанцев с присущим ему остроумием, да еще с прекрасной, очень правильной, просто литературной речью произвел на меня своим рассказом о Ливане сильное впечатление. Совершенно случайно я перед этим прочитал статью о системе народного образования в Ливане. И мог дополнить его рассказ. Запомнилось мне то, что в школах с французским языком обучения экзамены у учеников принимали не их учителя, а приглашенные из других школ и даже из самой Франции. В присутствии заведующего кафедрой, как ответственный за воспитательную работу в студенческом общежитии, я попросил Рязанцева выступить перед студентами с впечатлениями о Ливане. Ему не оставалось ничего другого, как обещать мне такое выступление. Речь Рязанцева литературной была не случайно. Во время войны, во Владивостоке, его сняли с подводной лодки и назначили редактором военно-морской газеты. К этому времени у него были многочисленные публикации в этой газете, были благодарности командования за активное воспитание бойцов в духе патриотизма и верности Родине. Командир лодки благословил Рязанцева на ратный труд и повел свой боевой корабль в последний бой. Лодка не вернулась. Боевые товарищи Рязанцева погибли. Мысль о том, что он должен был быть вместе с ними, не оставляла Рязанцева до конца его дней. Он как бы жил за всех погибших подводников. И сделал неплохую карьеру.
Выступление Рязанцева в общежитии прошло очень хорошо. Я пошел проводить его до трамвая. По дороге состоялся разговор, который продолжился у него дома. Рязанцев попросил меня поделиться впечатлениями от его выступления. Я начал с извинений, что моей квалификации не достаточно, чтобы сделать всеобъемлющий отзыв, но, судя по реакции студентов, выступление было весьма успешным. Сказал также несколько слов о его речи, образованности, знании мировой истории и уважении к слушателям.
- Чего не хватило в моем выступлении? – весьма добродушно спросил Рязанцев.
Я улыбнулся и опять сослался на недостаток опыта и квалификации.
- А без опыта и квалификации вы не можете сказать? – засмеялся Рязанцев.
- Могу, - ответил я. – У Вас не было критики капиталистической системы, критики буржуазной морали, идеологии и их философии. Ливан – капиталистическое государство. Это третий мир, раздираемый внутренними противоречиями и страдающий от колониализма и его последствий. Хрупкий райский мир Ливана может быть разрушен агрессией мирового империализма или его наймитов.
Дома Рязанцев достал из шкафа старые фотоальбомы, показал себя на подводной лодке в звании капитан-лейтенанта, редактором флотской газеты в звании подполковника и, как обычно, в местах отдыха вместе с женой и детьми. Стал расспрашивать обо мне. Мне нечего было скрывать, в том числе и мою работу в вечерней школе под руководством директора Валентина Дмитриевича. Рязанцев оживился, сказалось также возбуждение от выступления и бутылки водки, которую мы распили с ним под душевную беседу. Разумеется, я понимал, что Рязанцев «черный полковник», но бояться его у меня не было никаких оснований. Скорее наоборот, я чувствовал внимание к себе и даже заботу. Такое отношение подтвердилось и словами Рязанцева о моем директоре. В кратком пересказе отзыв о Валентине Дмитриевиче такой.
- Ничем хорошим твой Валентин Дмитриевич себя в обкоме партии не проявил. Исключительная серость. Узость мышления. И нечистоплотность. Я мог бы выразиться и сильнее. Это он подсидел меня на должности руководителя лекторской группы. У меня были талантливые, умные, интересные лекторы. Он всех в течение года разогнал, а потом и его с треском вышибли из обкома. Я прошу вас быть осторожнее с ним. Ничего хорошего он вам не сделает. А вот подгадить может. Особенно в момент, когда вы только начинаете свою жизнь.
Видимо, Рязанцев и моему любимому философу Виктору Федоровичу рассказал о директоре. В результате чего Виктор Федорович через пару дней произнес передо мной следующую речь.
- Володя, я бы хотел тебе сказать, что философ должен быть не только умным, но и мудрым. Это нечто большее, чем просто ум. Нам приходится жить не в простую эпоху. Идёт острая идеологическая борьба. Но главное, что философия наша жива. А ведь до 30-х годов она была запрещена. Вместо философии был краткий курс истории ВКП(б). И больше ничего. Сейчас мы имеем вполне содержательный свой философский материал. Он не безупречен. Но он развивается. В истории философии были периоды, когда она вообще находилась в пеленках, потом ее стали подавать под религиозным соусом. Кого-то сожгли, как Джордано Бруно, за то, что он говорил о множественности обитаемых миров, кого-то били плетьми, привязав к столбу, и изгоняли из общины как Бенедикта Спинозу, за то, что он говорил, что Бог растворен в природе. Это крайности. У нас, философов, должны быть заветы. И один из заветов, сохранить в этом мире философию. Это наша, если не боишься высоких слов, миссия. Будь внимателен ко всему, что ты говоришь.
Я понял его слова таким образом, что лишнего болтать не надо.
Директор Валентин Дмитриевич сидел в одном из консультационных пунктов, который поэтому назывался центральным. Своей бухгалтерии у нас не было, обслуживала нас бухгалтерия районного отдела народного образования, администрация школы в лице директора и завуча вполне справлялась с делами, но директор выбил себе в помощь ставку секретарши. Все думали, что придет молодая красавица, которых называли обычно «секретутки», но пришла вполне зрелая женщина, жена большого начальника, которая сразу и резко невзлюбила Валентина Дмитриевича, а он, соответственно, ее, как не оправдавшую его, да и наши, ожидания. Впрочем, мне на неё обижаться нельзя, так как в ней я нашёл самого преданного друга. Она «доставала» мне путевки в дома отдыха, которые мне никто и никогда бы не дал, интересовалась моей жизнью и вообще относилась ко мне как родная мать. А на счёт ставки секретарши я рассказал ей о знаменитой американской книжке из серии «Физики шутят». Там приведены так называемые законы Мерфи и законы Паркинсона. Один из законов гласит: если вы создаёте какую-либо должность для себя или своих людей, то можете не сомневаться, её займет кто-то другой. Чем позабавил секретаршу.
Кроме высшей партийной школы Валентин Дмитриевич закончил заочно исторический факультет пединститута, но уроки не вёл. Выступал по партийным темам. Историчка по секрету говорила мне, что истории он вообще не знает. А экзамены и зачёты у обкомовских работников принимают прямо в обкоме. Ввиду их занятости. Преподаватель едет в обком партии и всем ставит зачёты. Я этому не удивлялся, так как сам ставил зачёты школьникам, отлавливая их на заводах. А что делать, если в школу они не ходили, а учебный год надо «закрывать».
Обычно Валентин Дмитриевич сидел в своем кабинете, закрывшись, для чего сделал дверь между своим кабинетом и секретаршей. Но время от времени выходил и заставал секретаршу за вязанием. При этом громко возмущался. Секретарша говорила ему, что делать нечего, просто так сидеть невыносимо, уж лучше носки вязать для внуков. Уволить же её он не мог, руки были коротки, у секретарши муж – не последний человек, с которым ссориться не хотелось. Когда я заходил в приемную, секретарша радовалась, так как надеялась, что я хоть чем-то развею ее скуку. Мне приходилось идти ей навстречу, для чего я готовил какой-нибудь анекдот или коротенькую историю. Иногда она заглядывала ко мне в класс, в котором я проводил консультации, и, если учеников не было, садилась за парту и просила провести с ней консультацию, по любой теме, и чем дальше от физики и математики, тем лучше.
В один из дней секретарша зашла ко мне в класс:
- Садист вас вызывает. Если будет говорить об отпуске, скажите ему, что вам всё равно, когда идти. Если скажите определенно, он сделает наоборот, а потом ещё раза два изменит сроки отпуска. Сколько я этих приказов переделывала, уму непостижимо. И всё во вред людям. Ведь приказ и делается для того, чтобы его не менять. Царское слово – закон. А он не царь – шушера какая-то. Это его в обкоме партии так научили делать. На словах – забота о людях, а на деле – вредительство. Он понял тайный смысл существования партии. Чем хуже для людей, тем, видимо, лучше для него.
В отношении своего начальника секретарша употребляла и более резкие слова, вплоть до матерных, которые я, конечно, не могу привести в этом рассказе.
К моему удивлению, директор на этот раз был со мной весьма приветлив и даже ласковый какой-то. Сказал, что в нашей школе, которая работает круглогодично, так как выполняет указание партии и закон о всеобщем среднем образовании, в отпуск нужно некоторых учителей отправлять зимой. Но, учитывая, что мне приходится заниматься в аспирантуре, он делает мне добро и предлагает идти в отпуск прямо с сегодняшнего дня, тем более, что уроки уже закончились. Можно собирать вещи и отправляться домой. Устраивает ли меня такой вариант?
Как и учила секретарша, я сказал, что меня устраивает любой вариант. Директор не ожидал такой реакции и немного поиграл со мной. - Видите вот этот приказ? Я могу в него вставить любую дату. Это мое право как директора.
Покачал ещё немного свои права, а потом вдруг заговорил о философии, как бы в шутку, но и всерьез, но тоном очень доверительным, как общаются между собой заговорщики, собирающиеся, например, ограбить пивной ларек. Я насторожился. Предупрежден, значит, вооружен. Вспомнил слова Рязанцева, как мой директор подсидел его и разогнал лекторскую группу, и Виктора Федоровича, как сжигали Джордано Бруно и высекли Спинозу у позорного столба. А Спиноза лучше всех своих современников знал и понимал Библию.
- Я вот два года учился в Москве в Высшей партийной школе, - сказал директор. - Все курсанты пьянствовали и ходили по бабам, все поженились, а я честно грыз гранит науки, конспектировал Маркса и Ленина, на зубок знал постановления всех съездов КПСС. Но если быть честным, должен Вам сказать, что до сих пор не знаю, в чем сущность марксизма-ленинизма. Как его понять?
Вопрос был конкретным и не очень сложным для меня, как для аспиранта. Его мог задать любой студент. А я должен был дать на него достойный ответ.
- В своих основах коммунизм прост как правда, - начал я, - он отвечает чаяниям миллионов трудящихся, их мечте о всеобщей справедливости, об уничтожении таких позорных явлений как экономическая, политическая, сексуальная и другие виды зависимостей одного человека от другого. Мечта избавиться от эксплуатации одного человека другим и эксплуатации человека государством.
- А можно ли вообще избавиться от государства? – спросил директор.
- Марксизм отвечает на этот вопрос вполне определённо. Можно. Государство отомрёт само по себе по мере развития общественных отношений, когда люди сами научатся и будут регулировать свои отношения. Возникнет общественное самоуправление. В этом марксизм идёт дальше анархизма в лице его выдающегося представителя князя Петра Алексеевича Кропоткина, который призывал уничтожить государство прямо сейчас. Марксисты-ленинцы предлагают не спешить, нужно пройти некоторый путь общественного развития. Но, вообще говоря, марксизм требует основательной научной подготовки. Маркс и Ленин говорили, что коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатством, которое выработало человечество. Имеются в виду знания, прежде всего, истории и экономики. Затруднения при изучении марксизма возникают потому, что студенты не знают основ истории. А лучше всего знать дополнительно и историю политических учений середины 19 века. Труды классиков отражают острую идеологическую борьбу, которая развернулась в то время, время понимания причин человеческих проблем и целей его существования. У простых студентов просто нет времени, чтобы обогатить свою память всем богатством. Им предлагается сокращенный вариант, самое главное в марксизме. Например, учение о диктатуре пролетариата.
Разговор наш продолжался часа два, и директор был рад не только услышать меня, но и тому, что мог навредить мне хотя бы тем, что первый день моего отпуска отпуском не стал. Отпускные деньги я получил только через неделю, так как директор, по словам секретарши, позвонил в бухгалтерию и сказал, что я никуда не спешу и могу получить деньги во время отпуска. Для меня это было крайне неудобно, так как я никуда не мог выехать, но директор получил от этого некоторое удовольствие. Приказом о моём отпуске он трижды нарушил трудовое законодательство: сократил мне отпуск на один день, отложил выплату отпускных денег, которые я должен был получить за три дня до начала отпуска, и нарушил годовой график отпусков, согласованный с профсоюзным комитетом. График отпусков у него был только для инспекторов из профсоюзных органов, но не для учителей. По этому графику, как говорила секретарша, отпуск у меня должен быть через месяц. И я к нему готовился, на всякий случай, вдруг предоставят.
По возвращении из отпуска мои беседы с директором стали регулярными. Меня радовало в этом только то, что директор перестал задавать вопросы, а стал сам рассказывать о своей жизни. То, что я назвал Кропоткина князем и выдающимся представителем анархизма, как-то забылось и не имело последствий, чего я боялся, как и других своих высказываний. Директор мог прицепиться к любому моему случайно сказанному слову и придать ему значение антисоветского. Например, что я являюсь увлеченным последователем Кропоткина. Уж это мне было известно. Как говорили, был бы человек, а статья найдется.
Секретарша заходила в класс, тихо говорила мне, чтобы я дал самостоятельную работу ученикам, а сам шел к директору. При этом не забывала обозвать его каким-нибудь нехорошим словом. Учителя стали коситься на меня, не являюсь ли я его осведомителем, и стали более сдержанно вести разговоры со мной. Я им откровенно рассказал, что директор от меня ничего не требует, никакой информации, наоборот сам рассказывает о себе и довольно интересно. Старый учитель физики, когда меня очередной раз вызвал директор, взял к себе моих учеников и при этом сказал:
- Ты бы лучше меня послушал. Я с января 43 года по сентябрь 45 служил в частях особого назначения. И остался жив. Знаешь почему? Прежде, чем пустить нас в бой, проводилась авиационная бомбардировка, потом артобстрел, потом запускались обычные армейские части, прорывался фронт, и мы шли по трупам наших и немецких солдат, никакого сопротивления не встречали. Но я дважды был ранен. Один раз на 7 ноября, другой раз на 1 мая. Такие дни отмечались наступлениями, и чаще всего без всякой подготовки по приказу с самого верха. Отсюда и жертвы. А что он тебе может рассказать, он же ничего не видел и не знает. Историчка его вычислила. Да ладно, иди, как-нибудь я сам тебе всё расскажу.
Историчка поговорила со мной, видимо, сожалея о том, что опрометчиво сказала, будто Валентин Дмитриевич не знает истории, и поправилась, что он всё-таки кое-что знает. Учительница русского языка, которая выступала редактором его приказов и распоряжений, и ранее возмущалась безграмотностью директора, сказала мне, что он не такой уж безграмотный, как кажется. Некоторые свои мысли он излагает правильно. И только секретарша демонстративно воспроизводила его рукописные тексты со всеми ошибками, а оригиналы прятала на случай, если кто-нибудь обвинит её в безграмотности. Но до этого дело не дошло. Никого это не волновало, кроме секретарши и учительницы русского языка.
Рассказы же самого директора были довольно интересными. Я записал тогда вкратце несколько его рассказов, один из них через тридцать лет подготовил к печати под названием «Факт любви налицо» и даже включил его в свою вторую книгу. В этом рассказе Валентин Дмитриевич разбирает дело о молодой учительнице русского языка, которая забеременела от школьного сторожа, инвалида. А сейчас мне хочется воспроизвести другой его рассказ под моим названием «Упёртый полковник». Насколько получится, хотелось бы воспроизвести и стилистику речи Валентина Дмитриевича. Когда-то Ярослав Гашек ставил две кружки пива за хороший анекдот или армейскую байку, Хемингуэй платил по пятьдесят долларов любому человеку за содержательный устный рассказ. Я же не заплатил Валентину Дмитриевичу ни копейки. Об этом не жалею, так как в конце концов он всех нас уволил, сначала историчку, потом молодую учительницу русского языка за то, что она ходила в кино с одним своим учеником. А потом и меня. За то, что я на педсовете подверг сомнению его приказ следовать методике знаменитого тогда учителя физики из Ставропольского или Краснодарского края Шаталова. Были и другие грехи. На место уволенных он набрал других людей, которые, как сейчас говорят, и составили «его команду». Были все они, как правило, с тяжелым компроматом. Удовлетворяя свои садистские потребности, директор приглашал их в кабинет и ворошил прошлое. Несчастные глубоко страдали, но вырваться из школы не могли. Чтобы устроиться на другую работу требовалась характеристика с прежнего места, и все знали, что хорошую характеристику директор не даст, а «волчья», понятное дело, никому не нужна.
Информаторов директор всё же нашел. Первым и главным его информатором стала завуч, о которой её родная дочь говорила, мама, тебе бы в КГБ служить. До нашей школы завуч работала завучем в строительном техникуме, а директором при ней был молодой, до 30 лет, женатый, очень красивый и талантливый мужчина. И в этого директора влюбилась учащаяся четвертого курса, отличница, активистка, комсомолка, художница и редактор стенгазеты. Завуч заметила, как эта отличница часто навещает директора, держа в руках для прикрытия ватманский лист стенгазеты. Как бы надо посоветоваться с директором. Заподозрив неладное, завуч стала прослушивать, конечно, без санкции прокурора, так как тогда никто не знал, что требуется такая санкция, телефонные разговоры директора. И все-таки попала на разговор директора из его кабинета и отличницы из телефона-автомата. В этом разговоре влюбленные договаривались о встрече на второй или третьей остановке электрички. Подальше от города. Завуч быстро собрала команду из женщин родительского совета. К условленному времени команда, заранее десантировавшись в указанном месте, заняла позиции в кустах вдоль перрона. Вскоре появился директор и стал прогуливаться по платформе. В прибывшей электричке открылись двери, и из них почти без чувств выпала отличница, прямо в руки директора. Тут их и накрыли.
Директора сняли с должности, но деды строительной индустрии похлопали его по плечу, посмеялись над ним, как бы наш человек, прошёл испытание, и назначили начальником крупного строительного управления. Завуч думала, что ее назначат директором техникума, для чего и затевалась вся операция, но сработал закон Паркинсона, и в техникум пришел средних лет мужчина с таким видом, что все сразу поняли, что с ним шутки плохи.
- Завуча ко мне, - рявкнул он, ни на кого не глядя.
При появлении завуча он произнес следующую речь:
- Вот что, уважаемая. Я знаю всё о Вашей роли в судьбе моего предшественника. Должен Вам сказать, что это мой лучший ученик, моя гордость и моя надежда. Не будет пощады тому, кто хоть пальцем тронет его. Талантам надо помогать, бездарь и сама пробьется. Давайте без обиняков. Не буду говорить много и долго, но чтобы духу Вашего здесь больше не было. Сейчас же садитесь и пишите заявление об увольнении по собственному желанию. Напишите себе какую хотите характеристику, я подпишу. Я прибыл сюда, чтобы навести порядок. И мне не нужны люди, которые будут подслушивать мои разговоры. Я должен спокойно исполнять свои обязанности. Если Вы начали подслушивать, то Вас ничем не остановить в этом занятии. Горбатого могила исправит. Ещё скажу Вам, что у меня есть дочь, такого же возраста, как и Ваша отличница. И мне совершенно не хочется, чтобы с ней поступили подобным образом. Вы обгадили самые светлые человеческие чувства. Если у Вас есть какие-либо сомнения по поводу увольнения, то я обещаю Вам, что проведу всю процедуру, в соответствии с законом, о признании Вашей профессиональной непригодности.
Предшественник Валентина Дмитриевича, увлеченный своими мемуарами о работе в Китае, будучи человеком добрым от природы, увидел в трудовой книжке претендентки запись, что она была завучем, и ни с кем не посоветовавшись, принял её на работу. В учительских кругах её не знали, так как техникум имел другую ведомственную подчиненность.
Само собой разумеется, что завуч быстро поладила с Валентином Дмитриевичем. В них было много общего.
Рассказ же директора о полковнике следующий.
- Вот все думают, что работать в обкоме партии – это как в раю находиться. Да, там действительно есть буфет, и все об этом знают, в котором можно купить норковую шапку по цене кроличьей, за 12 рублей, всегда есть мясо и икра, но никто не хочет понимать того, в каком напряжении приходится нам работать. Секретарь как вызовет на ковёр, как проберёт до самых костей, жить не хочется. А надо терпеть. Потому что нашему народу тоже не легко. О народе надо думать, для этого мы и поставлены. Трудности есть и будут, к этому надо готовиться и понимать. Но не все этого хотят, понимать, и требуют повышенного внимания. Идут жалобы. Вы знаете, что в газету «Известия» ежедневно поступает по 1200 жалоб со всего Советского Союза. А кроме «Известий» есть и «Правда», и другие газеты, в том числе областные и районные. А что они могут? Регистрируют жалобу и отправляют на места, в том числе в обком партии. И нам приходится разбираться. Чем только я ни занимался! Одних персональных дел несколько сот. И все дела срочные. Вызывает меня как-то секретарь по идеологии и говорит, вот тебе, Валентин Дмитриевич, задание особой важности. Завёлся у нас в одном из районов червь, буквоед, писака неугомонный. Пишет не только нам, но и самому Леониду Ильичу Брежневу. Льёт потоки грязи на нашу социалистическую действительность, клевещет. Райком партии не может с ним справиться, обращается к нам за помощью. Дело серьезное тем, что он не простой писака, а капитан первого ранга, орденоносец, командир атомного подводного ракетоносца на пенсии. Поезжай к нему и разберись. По возвращении доложить.
Вот говорят, что обкомовские работники на черных «Волгах» разъезжают. Да, действительно кто-то ездит. Иногда. А большей частью общественным транспортом. Билетики собираешь и подклеиваешь, а потом сдаёшь в бухгалтерию для оплаты. А потом и пешёчком, десять километров по грязи в резиновых сапогах. Заехал я сначала в райком партии. Принял у них под расписку пухлое дело, побеседовал с секретарем, они дали мне машину, подвезли до колхоза. Я – к парторгу, тот как раз замешивал корм для своих поросят, руки по локоть в бачке для стирки белья. Выпили мы с ним, он мне и рассказал, что знал об этом капитане первого ранга, по-нашему, по-сухопутному, полковнике. Я потом этому капитану говорю, можно я буду называть Вас «товарищ полковник», так проще для меня. Он говорит, что можно.
Так вот, оказалось, что этот подводник почти двадцать лет провел под водой, служил честно, дослужился до должности командира подводного ракетоносца, но при одном возвращении с дальнего похода узнает, что жена все это время ему изменяла, жила с любовником. Женщину тоже можно понять. Ей мужик нужен, а муж все время в дальних походах, по шесть месяцев, а то и больше. А не бросала она его потому, что у них сын есть, которому отец нужен, да и зарплата, сами понимаете, не чета нашей. Жить же на что-то нужно. Сын его знал о любовнике, но родную мать не сдавал. Какая-никакая, а родная мать. Поэтому и на сына у подводника тоже обида. В общем, поехала у него крыша на этой почве, нервный срыв, депрессия. Отправили его в санаторий, а там он познакомился совершенно случайно с одной молодой женщиной, на пятнадцать лет моложе его. К нашему несчастью, оказалась она директором сельской начальной школы. Возникла у них любовь и желание создать семью. Думали даже ребенка заводить. Об этом сама директриса говорила. Вышел полковник на пенсию, оставил жене и сыну квартиру, выписался, а сам переехал к молодой жене в деревню, поближе к народу, который он защищал всю свою сознательную жизнь. Захотелось ему пойти в народ, как говорили ваши народники. Что же он, с непривычки, увидел в колхозе? Свиней по брюхо в грязи, коров, висящих на веревках от бескормицы. Корове, конечно, тоже надо полежать, но если она ляжет, то потом не встанет. Пьяных мужиков и баб, которые месяцами не ходят в баню. В магазинах – шаром покати. Ничего нет, кроме водки и рыбных консервов. На полях сорняки, на машинном дворе посреди лужи десяток тракторов в разобранном виде. Дырявые крыши не только в коровниках, но и в самом правлении колхоза. Электричество вырубается на несколько суток, телефонная связь только из правления колхоза. Поставили его на учёт в колхозную парторганизацию. Он на первом же партийном собрании говорит, товарищи, так жить нельзя. Надо иметь уважение к себе. И далее все в том же духе. Призывы его к колхозникам как горох об стенку. Как пили, так и пьют. А баня колхозная давно сгорела. Женщинам негде помыться, моются, как придется. Написал он предложение в райком партии о бане. Конечно, никто ему баню не построил. Дальше - хуже. Стал он задумываться о сущности самого колхозного строя. И написал большую записку в обком с предложением обратиться в Центральный комитет партии с идеей ликвидировать колхозы как рассадник бесхозяйственности и средство морального, духовного и физического разложения советского народа, а землю отдать тем, кто её обрабатывает. Думает, он один такой умный, как бы не знает, сколько людей пострадало от этой затеи. Это подрыв нашего социалистического способа производства. Это серьёзно. Это уже антисоветчиной попахивает и антикоммунизмом.
Переночевал я у парторга на лавке, а наутро пошел к полковнику. Принял он меня совершенно спокойно, как-то даже по-соседски. Позавтракали вместе с ним. Достал я его дело, и стали мы с ним разбирать по существу его записки. По большому счету всё в них написано правильно. Недостатки имеются. Народ наш избалован, и требуется жесткая дисциплина для наведения порядка. Но всё это уже было испробовано. Народ и судили, и сажали, но он не перевоспитывается. Что же касается ликвидации колхозов, я ему сказал, что это не в нашей и его компетенции. Это очень серьезные вещи, и Центральный комитет нашей партии не идёт на это. Пока урожаи не очень большие, будем увеличивать закупки зерна в США, Канаде, Австралии и Аргентине. Слава Богу, он нас не обидел, и запасов нефти на продажу у нас хватит на несколько поколений, а там видно будет. Будут когда-нибудь и урожаи. До революции Россия была крупнейшим в мире экспортером зерна. Может быть, когда-нибудь опять такой будет.
Полковник стал требовать принятия мер незамедлительно. Этим военным лишь бы шашкой махать. И вообще, я должен Вам сказать, что военные моряки – очень опасные люди. Вы, наверное, не знаете, что один из них, отличник, выпускник военной академии по фамилии Саблин, замполит, захватил боевой корабль и хотел угнать его в Швецию. (Я знал об этом, но промолчал). Но наши военные его вовремя остановили. Вот и полковник стал говорить, что он не для того двадцать лет с ядерным оружием на борту находился в морских глубинах, и оттуда мог нанести ядерный удар по указанным целям и погубить миллионы ни в чем не повинных людей, чтобы видеть, как страдает его народ. И сейчас он готов пожертвовать всем, но свой народ предать не может. Как писал, так и буду писать. Пока не добьюсь правды и улучшения жизни.
Пришла с работы его жена, директриса. Цветет и пахнет. Довольна, что отхватила такого мужика. У него военная пенсия в три раза больше вашей зарплаты. И молодой еще. Ему и пятидесяти лет не было. Пообедали. Простая и сытная еда. Суп, отварная картошка. Вскрыли по баночке тушенки и рыбных консервов. Полковник не пьет и не курит, в подводной лодке много не накуришь. Директриса воспринимает меня как гостя, повела вместе с полковником показывать свою школу. Ветхое здание, четыре класса с печным отоплением. Во дворе истопник рубит дрова, заготавливает на зиму. Бывший солдатик, проходил домой мимо, с действительной службы, и прибился к уборщице, лет на десять его старше. А тоже женщине мужчина нужен. Сама сухая как вяленая вобла. Директриса рассказала, что чем она болеет, никто не знает, сохнет на глазах. Возили ее в районную поликлинику, но там ничего у неё не обнаружили. Да особенно не поездишь. У председателя одна машина на ходу, иногда – две. Бывший солдатик возил её на телеге. За тридцать километров. Хотели за один день обернуться. Приехали, а там очередь бабок, без очереди не пускают. Так на первый раз и уехали ни с чем. При школе у них большой участок, с которого они кормятся, погреб, сарай для сена и конь с телегой. Зимой катаются на санях. Бывшего солдатика истопником оформили. Да в школе хозяйственной работы всем хватает. То дверь с петель сорвется, то окно выбьют. Ставка завхоза не занята. Уборщица у них все роли играла, но в районном отделе народного образования решили сэкономить двадцатку. Пришлось бы завхозу 80 рублей платить, а истопнику и 60 достаточно. Говорят, вот пусть послужит лет десять, и, если не сбежит, тогда мы подумаем.
Свободное копирование
