Мне хотелось побеседовать с Кондратьевым, но обстановка в зале не располагала к этому. Кроме того, он постоянно был окружен женщинами, которые признавались ему в любви, а Трофимов, который тут же начал читать книгу, задавал вопросы по тексту. Все же нам удалось кое о чем поговорить. Остальное я домыслил. Кондратьев предложил мне в воскресенье 24 июня встретиться с краеведами и рассказать им о своей книге. Собираются они по воскресеньям под эгидой Государственного архива, с сотрудниками которого дружит Кондратьев. А еще раньше дружбу с ними завел Лавринович, когда собирал материал для своей «Альбертины». Мне стало понятным, как удалось Лавриновичу устроить в Госархив материалы Алексея Николаевича Хованского. Видимо, работники архива прониклись уважением к Лавриновичу, и ему удалось убедить их, что в случае с князем Хованским мы имеем дело с незаурядным человеком. Боюсь только, что материалы князя на четырнадцати языках мало кто сможет разобрать, даже в отдаленном будущем. Могу предположить, что самые сокровенные свои мысли он записал на санскрите, который может прочитать только последний ученик Хованского Андрей Игнатьев. Игнатьев учился в аспирантуре на историческом факультете, увлекся культурой Индии и принял ислам. Связи с ним у меня давно нет, я даже не знаю, закончил ли он аспирантуру. Я как-то писал ему рецензию на его перевод с санскрита «Девибхагаваты пураны». И он поблагодарил меня. Переписывался Игнатьев с такой одиозной личностью как писатель Эдуард Лимонов. И Лимонов отвечал ему, из тюрьмы.
Выступление перед заинтересованными людьми мне совершенно необходимо. Среди краеведов могут оказаться люди, желающие и способные помочь мне в издании моей книги в Калининграде. Я заколебался. Это то, на что я надеялся, оказавшись здесь. Такой момент не скоро может повториться, а, может быть, никогда. Но воскресенье спланировано. Надо будет закончить пробивку вентиляционных каналов в сарае и помочь моему зятю Петровичу выправить памятник на могиле его матери. Святое семейное дело. Я впал в отчаяние, которое, впрочем, испытывал недолго, так как события на встрече продолжали развиваться.
Время от времени я задерживался около своей стенгазеты, ожидая вопросов, но всем и так было понятно, кто изображен. Кочубей, Лебле, Опекунов, Слежкин, Васильев. По окончании встречи мы с Василием эту газету забрали с собой, чтобы самим ее уничтожить. Все материалы имеются в компьютерах.
Зал арендован до 22 часов. Люди стали постепенно расходиться. Все были довольны. Кондратьев смотрел на уходящих людей. – Хорошие люди, - сказал он, - банкиры, бизнесмены, учителя, а физиков-то настоящих нет. - Кондратьев, видимо, опять не пил и находился в плену своих мыслей о книге, посвященной калининградским физикам. Я испытал горечь правды в его словах и пошёл поделиться этой горечью со Слежкиным. – Евгений Федорович не прав, - сказал Василий. – В нашем выпуске есть, по крайней мере, один настоящий физик, - это я. – У меня есть все необходимые для этого документы и результаты в физической химии. - Тем не менее, проблема была обозначена. Очень хотелось быть физиком. При расставании со Шпилевым его окружили бывшие студенты, задавали вопросы вроде того, сколько Вам лет, оказалось, что 72, но я пробился и спросил: - Алексей Яковлевич, я занимаюсь аттестацией испытательного оборудования в Центральной лаборатории метрологии на железной дороге, могу ли я считать себя физиком? – Можешь, Володя, - с улыбкой ответил Шпилевой и поцеловал меня в щеку. Слово декана для меня многое значит. Опять провал во времени. – Как же так, - вопрошали участники встречи, - Шпилевому 72 года, ведь недавно было 32. Действительно, Шпилевой выглядит не хуже, чем сорок лет назад. Хорошо быть университетским преподавателем. Все время находишься среди молодежи, пропитываешься её духом и не стареешь.
Водки и закуски оставалось тем не менее ещё много. Мы забрали водку и немного закуски и вышли к быкам. Смеркалось. Я глянул на копыта быков, как настоящие. И вообще скульптурная группа выполнена на очень высоком, академическом уровне. Не зря она привлекает такое внимание. Уже много лет студенты разных вузов, а не только бывшего КТИ, считают за честь на пасху покрасить яйца быкам. И милиция не в состоянии предотвратить это действо. Следы краски были заметны и сейчас. Все стали рассуждать на эту тему, в частности, какой краской надо красить яйца. Кондратьев сказал, что, по его мнению, на пасху яйца надо красить красным цветом, а в другое время можно любым. Так как свою сестру я уже поддержал, в этот раз решил поддержать Евгения Федоровича. - Весьма разумное предложение, - сказал я.
Около быков мы продолжили фотографирование. Работали вспышки, фотографии получились неплохие. Разливали остатки водки, играли на гитаре и пели. Вели себя как студенты. Но прилично. Несколько раз мимо нас проезжал милицейский патруль, но никак не реагировал. Люди взрослые и ведут себя прилично. Одна из женщин в темноте продолжила признания в любви Кондратьеву, видимо, еще на что-то надеялась. Не буду называть её по имени, потому что она мне самому нравится. Фигура у нее как в девичестве. И я рад, что в течение нескольких минут удерживал её за талию. Слежкин, как ответственный за встречу, отслеживал, кто где, кто куда с кем уехал и где будет ночевать. Ни единым своим действием не торопил события. Все должно идти естественным образом. Мы осмотрелись, не оставили ли после себя беспорядок, все лишнее запустили в рядом установленную урну и в половине первого ночи разошлись. Среди других последним уходил Володя Трофимов. Очень умный человек, но в отличие от американцев, бедный во многих отношениях. На первом курсе как художественную литературу он читал книги по основаниям математики. А когда у нас в университете появился Малаховский и вел семинар по топологии для математиков, Трофимов, будучи физиком, посещал его и даже сдал зачет. По окончании университета Трофимов получил направление в аспирантуру, но музыка сгубила в нем физика. Вернее сказать, то, что связано с музыкой: рестораны, вино, карты и женщины. В Трофимове очень ярко соединились качества, присущие русскому человеку: талант и бесшабашность. На вечере присутствовала сестра Трофимова, которую я вспомнил, хоть видел ее у них дома за пианино 40 лет назад. Она сказала, что их мать умерла рано. Сестра говорила, что, несмотря ни на что, она любит своего брата. Наверное, она, как и моя сестра, подсознательно стремится заменить мать. Предполагаю, что она контролировала Трофимова, но Володя вел себя вполне достойно. Он много читает, всегда, читает вдумчиво и понимает больше того, что заложено автором. Очень хотелось уйти с ним, но я понимал, что это невозможно.
Напротив зоопарка мы посадили на такси Наташу Короленко и в час ночи оказались дома у Слежкина. Наташа работает учительницей, как ей казалось сначала, случайно. Но сейчас уже не представляет себя в другой роли. Разбирая домашние бумаги, она нашла письмо своей прапрабабушки, которая была учительницей и в письме своим потомкам по женской линии завещала, чтобы и они были учителями. Бабушка тоже оставила письмо своим потомкам по женской линии и также завещала, чтобы они были учителями. Теперь Наташе не остается ничего другого как писать такое же письмо. Рассказ мне очень понравился, он символизирует глубинную связь времен. Между людьми, которые уже не существуют и теми, кто еще не существует. Я вспомнил, как году так в 1939 энтузиасты такой связи заложили «бомбу времени» - капсулу из нержавеющей стали с предметами, характерными для ХХ века: граммофон с записями лучших музыкальных исполнителей, как символ культуры, винтовку с оптическим прицелом, как знак непрекращающихся войн, книгу с теорией относительности Эйнштейна, как высшее достижение человеческого гения, и ряд других предметов. Место захоронения «бомбы времени» сообщили всем крупнейшим библиотекам мира. Через 5000 лет, в 6939 году наши потомки, как мы надеемся, раскопают капсулу. Вспомнил я и анекдот, в свое время рассказанный мне Кочубеем. Анекдот такой. Когда очередной руководитель нашего государства пришел к власти, его встретил технический работник его кабинета и сообщил, что в этом помещении находится сейф с тремя конвертами. - И, если Вы почувствуете, что Ваши дела идут плохо, вскройте первый конверт, а потом второй и третий, по мере необходимости. Эти конверты содержат завещания прежнего руководителя. -Закрепившись во власти и почувствовав, что дела идут неважно, наш руководитель вскрывает первый конверт. В письме написано: - Вали все на меня! – Через несколько лет пришлось вскрыть второй конверт. Там было указание: - Восхваляй себя! – Но государственные дела не улучшались, и пришлось вскрыть третий конверт. Там было написано: - Готовь три конверта.
Уже в Минске я пересказал Рае как психиатру Наташин рассказ и спросил, находит ли она в нём «синдром предков», так в психологии называют последовательность одинаковых событий в жизни разных поколений людей. – Несомненно, - сказала Рая. – Но надо учесть, что в Х1Х и ХХ веках профессия учителя была престижной, и предки думали, что такое положение дел сохранится навсегда, поэтому они и хотели, чтобы их потомки шли по их стопам, но времена изменились, и я бы не советовала Наташе обязывать своих потомков быть учителями, они могут попасть под влияние такой установки и отказаться от более престижных и высокооплачиваемых профессий. Но написать письмо потомкам нужно, пусть сохраняется эта традиция. Это интересно всем.
Но на нашем расставании у быков встреча не закончилась. Люди уже на своих местах в узком кругу продолжили встречу. Через четыре дня, во вторник 26 июня, провожая меня на вокзале, Слежкин рассказал, что только что помог выбраться из Калининграда одному из братьев Маршаковых. Участник встречи потерялся во времени и прибыл на вокзал на сутки позже установленного в билете времени. Слежкин, подобно великому русскому полководцу Александру Васильевичу Суворову, который считал, что война не закончена, пока не похоронен последний солдат, принимал все меры, чтобы все разъехались по домам. Я спросил у Василия, можно ли писать о Маршакове. – Можно, - сказал Слежкин, - пиши, Володя, обо всем, пиши всю правду.
Утром я проснулся, как это было и раньше, в большой комнате, стена которой была сплошь заставлена книгами. Библиотека Василия больше, чем у Александра Сергеевича Пушкина, библиотеку которого можно увидеть на некоторых картинах, о ней написано много книг. Слежкин привык к ней, а меня глубоко волнуют корешки давно прочитанных и изученных книг по общей и теоретической физике, и еще больше волнуют книги, которые мне уже никогда не прочитать: общий курс органической химии или еще страшнее: химия живых организмов. Много книг и журналов безвозвратно утеряны при переездах. Много лет Василий выписывал русский вариант журнала «Сайенс». Я до сих пор чувствую в руках его экземпляры. Такое полиграфическое исполнение нам тогда и не снилось. Думаю, что в редакции журнала работают сотни сотрудников, в том числе художников высокого уровня и тысячи людей в разных странах пишут для него статьи. Но надо было возвращаться к действительности.
- Сколько ты выпил на встрече? – спросил Василий. – Граммов двести с учетом того, что пили на улице. – А я – сто пятьдесят. – Опять, как и в случае с отъездом Кондратьева меня посетило чувство досады, но не надолго. Надо бы выпить меньше Слежкина, тогда встреча вызвала бы еще большее удовлетворение. Василий покормил меня для начала овсяной кашей с изюмом, сваренной как всегда на воде, а потом мы плотно позавтракали. Его жена Наташа угостила меня домашней наливкой, приготовленной отцом Василия, и сама выпила маленькую рюмку. Эта наливка только для того, чтобы ощутить ее вкус, ничего другого в ней нет, я имею в виду алкоголь. И это хорошо. За завтраком Василий сделал неловкое движение и почувствовал всё напряжение прошедших дней. За ночь он так и не отдохнул, на «лежачем полицейском» вблизи дома часа в четыре громыхнула машина, я тоже слышал этот грохот, но на меня как на железнодорожника он никакого впечатления не произвел, а Василий заснуть уже не смог. – Мне надо поспать, минут 45, - сказал он, - и я буду в полной форме. - Василий ушел, а Наташа принесла фотографии и рассказала об обычной жизни, свойственной также и Василию. Фотографии надо уметь смотреть, как и читать книги. Как говорил Шерлок Холмс после борьбы с доктором Мориарти, случайно оказалось, что я в совершенстве владею приемами джиу-джитсу. Так и я, занимаюсь фотографией с 1962 года, помню почти все свои снимки и очень люблю рассматривать чужие фотографии, особенно старинные, а на выставку фотографий Первой мировой войны, фотографы русские и немецкие, я ходил вместе с художником Славой Августиновичем. Это было большое событие в нашей жизни. Фотографии интересны тем, что дают возможность посмотреть те места, в которых мы не были, и почувствовать то время, когда нас еще не было на свете. Существует всемирная организация владельцев мобильных телефонов с фотокамерами. Можно попросить любого члена этой организации показать виды места, где он проживает, например, Гималаи или пустыню Калахари. Кроме всего этого, Василий – прототип моего героя, жизнеописание которого мне хочется продолжить. Фотографии действительно интересные, и вызывают всякие мысли. Много фотографий внучки Насти. Исключительно красивая девочка. Истинный ангел, так и хочется пририсовать ей крылышки, что и делают некоторые художники. Наташа рассказала страшную историю. Как-то Настя ехала в автобусе со своей мамой Таней, дочерью Наташи. А в автобусе – никого, кроме нескольких весьма подозрительного вида мужчин, уголовники, не иначе. Посмотрели они на Настю, а один самый страшный подошел и низким, хриплым голосом спросил: - Это твоя девочка? – Моя, - ответила Таня. – Знаешь, что бывает с такими девочками? – Знаю, - испуганно ответила Таня, хотя никакие мысли ей в голову в это время придти не могли. - Береги её, - сказал уголовник и сел на свое место. После такого разговора Таню затрясло, а меня затрясло после рассказа Наташи. Эта история имеет глубокий философский смысл. Человек, в том числе и ребенок не может вечно пребывать в счастии, а то, что Настя пребывает в добре и счастии, я нисколько не сомневаюсь. Я желаю Насте, чтобы ее состояние продолжалось как можно дольше, всегда, вечно. Но, как показывает жизнь, это невозможно. Предполагаю, что здесь мы имеем дело с каким-то фундаментальным физическим законом, препятствующим достижению вечного счастья. Вы, конечно, будете смеяться на до мной, Сергей Борисович, как говорится в одном еврейском анекдоте, но я подозреваю причину этого в энтропии. Энтропия мне никогда не нравилась. Энергия – хорошо, импульс – неплохо, но энтропия, особенно растущая, ни к чему хорошему не ведет. Я подумал, что Настя мне кого-то напоминает, вгляделся – а это Наташа. Вот откуда берутся красивые девочки. Раньше я как-то не обращал на это большого внимания. Есть у Василия жена, вот и хорошо. Устраивает его - прекрасно, хорошо относится ко мне – чудненько, а тут вдруг понял, что она имеет вполне самостоятельное значение. И сестра её тоже красивая женщина. Открытие не большое, но оно меня порадовало. Были и другие фотографии, но если рассказывать и о них, места не хватит. Пусть они останутся в моей памяти.
Ровно через 45 минут отдохнувший Василий опять оказался в нашем обществе. Времени было далеко за полдень, мне надо было ехать в Переславское. Надо было говорить последние слова в нашей встрече. Я видел весь объём работы, которую провел Василий, собирая однокурсников. Участников было около 80 человек. Со всеми надо было переговорить, собрать деньги и всех вести, так как было изменение в дате встречи. Кого-то надо было уговаривать, так как некоторые люди пребывали в своих проблемах и не могли принять участие, как, например, первая жена Кочубея Вера Изосимова. К счастью, таких было не много, что и показал энтузиазм встречи. Василий тратил свое драгоценное время и средства на телефонные разговоры с другими городами, на Интернет, на поиски людей. И всех не нашли, но и это не омрачило встречи. Я сказал нужные слова Василию от всех наших участников и дополнительно похвалил его высокие моральные и деловые качества. Еще раньше я говорил Шпилевому, что вот таких людей как Василий Слежкин надо вводить во власть. Я это говорю не потому, что он мой друг, и я буду с этого что-то иметь, а потому, что мне за Россию обидно, хоть я и живу в другой стране. Больно видеть и знать, что мошенники определяют судьбу нашей Родины, а значит и судьбу всех нас. В ком я могу быть уверенным, так это в Василии, он примет правильное государственное решение.
Василий выслушал мои слова. – Правильно ты все говоришь, Володя, действительно у меня есть высокие качества, но есть люди, которые обладают ими в ещё большей степени.
И принес мне две книги Анатолия Андреевича Герасименко, с которым Василий познакомился на научной конференции, и который является одновременно полковником (в отставке), доктором технических наук и профессором, автором двухсот изобретений, мастером спорта по сверхмарафонскому суточному пробегу, кандидатом в мастера по альпинизму, соответственно, «снежным барсом», и крупнейшим исследователем творчества и жизни великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Одну книгу Василий вручил мне, её я и почитал уже в Минске. Герасименко изучил Лермонтова вдоль и поперек, знает каждую его строчку и каждый рисунок, каждый прожитый им день, его друзей, а весь свой темперамент обрушил на его врагов. И если бы они знали, как он их бичует, называет по именам и бьет не в бровь, а в глаз, они бы в гробу перевернулись. Если бы Мартынов не убил Лермонтова, о нем никто бы ничего не знал, а сейчас он известен каждому школьнику. Слава Герострата, который сжег Александрийскую библиотеку, чтобы прославиться. Обидно, что Герасименко невольно продлевает «славу» Мартынова, но здесь уже ничего не поделаешь. В общем, Герасименко действительно выдающаяся личность, и я рад, что у Василия есть такие друзья. – Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - говорили мои любимые древние римляне.
В субботу я вернулся в Переславское довольно поздно и решил вентиляционными каналами не заниматься, просто отдохнуть. Но мысль о возможной встрече с краеведами, которую мне мог устроить Кондратьев, меня не покидала. Я не ответил ему отказом, оставил все в неопределенности, то есть ещё можно с ним связаться и пойти на встречу. Рассказать о себе, о книге, просто пообщаться. Краеведами просто так не становятся, должен существовать глубокий внутренний интерес к истории своего края. Они владеют информацией, собирают ее, публикуют. Я читал их публикации в альманахе «Квадрат», который вела Ира Кузнецова, когда она была в команде губернатора и вела дела по науке и культуре. А моя книга им в тему. Я тоже интересуюсь родным краем и изображаю его в своей книге. В воскресенье должна приехать Ира, с её мужем Петровичем мы сходим на кладбище и поправим памятник его матери. Святое дело. Все спланировано. В каком часу собираются краеведы? Может быть, успею и туда и сюда? Предложение Кондратьева – реальная помощь в моём деле. Такое предложение надо ценить. Но измени план, Ира начнет возмущаться. Она и без изменения плана будет возмущаться, но с изменениями – еще больше. Совсем как мать.
Помню, собрался я как-то в субботу ехать в библиотеку писать диссертацию. Мать – в слёзы, канализация забита. Нет бы сказать ей, сходи в огород, но я с утра пошел к водителю пожарной машины. – Сколько у тебя атмосфер? – Шесть. – Мало. Канализацию не продавим. – Водитель обиделся за свою машину: - Ничего не мало. В руках не удержишь. – Сколько надо, если попробовать? – Бутылку. С тебя больше не возьму. А, если хочешь знать, такой выезд не менее 50 рублей стоит. И то, если начальство разрешит. Важный военный объект, храним топливо для всего Балтийского флота и стратегической авиации. Случись что, всех повесят. И начальство, и меня, и тебя. Пока будем давить твою канализацию, все топливо сгорит. И от поселка ничего не останется, одни угли. – Во сколько подъедешь? – Ничего определенного сказать не могу, как получится. Жди.
Я снял унитаз и принялся ждать. Водителю нелегко. Надо придумать легенду с поводом на выезд из гаража. Каждый выезд отмечается в журнале, такие правила. Надо, чтобы легенда была правдоподобной, чтобы в нее поверило начальство, или сразу сказать, куда еду, и привезти бутылку в гараж. Распить с начальником, а он сам придумает легенду.
Машина не приезжала, и я уехал писать диссертацию. По возвращении домой мать рассказала обо всех ужасах, которые она пережила. Водитель приехал, а так как меня не было, он предложил матери, семидесятилетней худенькой старушке, держать в руках брандспойт. Сам пошел к машине и включил насос. Брандспойт вырвался из рук и загулял по всему туалету. Все было залито водой. Я был в страхе: а если бы мать погибла от удара брандспойтом? Много ли ей надо? Как жить после этого? Какая тут диссертация, если в доме такие вещи творятся!
В воскресенье я встал в шесть утра, выпил кофе и занялся вентиляцией. В понедельник будет некогда, надо ехать с Тихомировым фотографировать средний рыболовный траулер, последний в Калининграде а, может быть, и в мире. Проснулся племянник Максим, и я попросил его очистить карту в фотоаппарате, сбросить все фотографии на флэшку. Надо все предусмотреть, сын Саша настроил фотоаппарат на 470 кадров, я не переживу, если окажется, что в памяти нет свободного места. Встрече однокурсников я отводил 80% своего технического задания на поездку, а на съемку траулера – 20. Но и это были большие проценты. Все остальное шло сверх плана, включая вентиляцию. В одиннадцать часов, как мы и договаривались, подъехали Ира с Петровичем, Ира осталась в доме, а я с Петровичем, загрузив в багажник ведра, ломы и другой инструмент, поехали на кладбище. Петрович знает места, и мы встали недалеко от могилы его матери. Переславское кладбище с точки зрения стоимости поставленных памятников выглядит внушительно, но все заросло травой, а по ночам нелегально здесь хоронят людей из города, чтобы не платить за место. Часа за полтора мы справились с работой, Петрович остался полоть траву, а я пешком пошел домой. Десять минут хода. И сразу же продолжил долбить вентиляцию, племянник Максим помогал мне, заодно и порядок во дворе наводил. Сестры в доме готовились к обеду.
Говорят, что на хорошей свадьбе должна быть драка. Есть даже такой анекдот: приходят на свадьбу здоровенные люди и спрашивают, драку заказывали? Нет? Тогда платите за ложный вызов. Так и у меня в эту поездку не обошлось без инцидента, который, как я надеюсь, не омрачил мое общение с родственниками, а скорее, оставил доброе воспоминание. В первые дни моего пребывания в Переславском мы шли с Тихомировым по поселку, обнявшись, как в молодости, после принятых нескольких граммов водки. И повстречали двух сестер, которые учились у меня в Переславской школе в седьмом классе. Мы и потом общались, здоровались и даже ходили на озеро. Среди них была и их подруга Таня, которая мне нравилась, и, когда она уже в свои семнадцать лет проходила мимо меня и улыбалась всем ртом, я с нежностью думал о ней: - Помнит красавица своего старого доброго учителя физики. - Поскольку это было 35 лет назад, был я тогда ещё не очень старый. Как-то само собой получилось, что мы договорились о встрече, и я попросил пригласить на встречу и Таню. Встречу запланировали на воскресенье на 20 часов. Я рассчитывал, что к этому времени родственники разъедутся, и я буду свободен. Сейчас в Переславском есть несколько мест, где можно попить пива, и моя племянница Таня Сапрыкина вместе с подругой Женей и ее мужем угощали меня пивом в павильоне около бывшего сельмага, что было очень приятно для меня, и я был рад, что ещё сохраняю способность общаться с молодыми людьми. А можно и просто прогуляться на озеро. Женщины появились в середине дня, ярко раскрашенные и, как мне опять показалось, самая выдающаяся из них, а проще говоря, красивая, была Таня. Я пробивал вентиляционные каналы, был в пыли, и если быть честным, а я к этому стремлюсь, и этому меня учит мой друг Василий Слежкин, мне всё это страшно надоело. В таком же состоянии находился и племянник Максим. Появление женщин спасало нас от работы. – Дядя Володя, - сказал Максим, заводи их в дом, – а сам сел в свою машину и уехал на море. Пока я ходил в душ и переодевался, сестра Ирина, она как мать, разбиралась с женщинами. Когда я вышел к ним, состоялся приблизительно такой разговор. – Володя, тебе скоро шестьдесят лет. Как ты можешь встречаться с тридцатилетними женщинами? (Как будто с тридцатилетними женщинами встречаться хуже, чем с шестидесятилетними). Признайтесь, - обратилась она к женщинам, - ведь вам действительно по тридцать лет, ну пусть, с небольшим хвостиком. – Таня повернулась ко мне: - Если быть честной, то надо признаться, Владимир Васильевич, что у меня не хвостик, а хвостище. – Таня сохраняет свой первозданный юмор, что меня радует. Я повёл гостей в дом, Ира завела меня в комнату: - Как тебе не стыдно! Встречаться с женщинами! А родной сестре к тебе не пробиться. Поговорить некогда. То у тебя Кондратьевы, то женщины. – Слежкина она знает, а вот Кондратьева видела в первый раз. - Ира, это не женщины, это мои ученицы из седьмого класса. Пришли навестить своего старого учителя. Это же святое дело. И я навещаю своих учителей, своих преподавателей. Это нормально, мало того, это хорошо. Это честь для меня. Они посчитали возможным сделать это. Они – хорошего мнения обо мне. И это надо ценить. Но Ира уже находилась в трансе, бросила кепку в кресло: - Петрович, поехали отсюда! – Петрович после исполнения сыновьего долга вполне мог рассчитывать на обед, но она и Петровича не пожалела.
Надо сказать, нам это было на руку. Младшая сестра Люся занялась своими делами и оставила нас одних. Мы распили бутылку шампанского и фляжку коньяка, которые женщины принесли с собой, настроение у нас поднялось, и мы занялись воспоминаниями. – Скажите, Владимир Васильевич, честно, что я была тогда дурой. – Нет, Таня, так я не могу сказать тебе, как бы ты меня об этом ни просила, и как бы мне ни хотелось выполнить твою просьбу, потому что ты была умницей. - Таня хорошо подготовилась к встрече, принарядилась и привезла фотографии своего солидного мужа и симпатичных детей. В поселке люди многое знают друг о друге. И почти все – родственники. Вернее сказать, свойственники, так как родство идет за счет браков. Тихомиров стал мне родственником за счет того, что его двоюродная сестра Алла вышла замуж за брата моей жены Раи. Таня является двоюродной сестрой сыну Тихомирова, который умер и похоронен на Переславском кладбище. Так что и Таня является мне родственницей, а вернее сказать свойственницей. Вместе с мужем она успешно ведёт предпринимательские дела, и мне кажется, у неё всё есть для счастья, а если и не хватает чего, так это дружбы с каким-нибудь писателем. Вскоре мы встали из-за стола и пошли на прогулку по поселку. Фотографировались на фоне елей и хорошо оформленных палисадников. По дороге зашли к Тихомирову, и он подтвердил свою готовность ехать завтра в Рыбный порт. Если бы Таня читала мой роман, я мог бы вообразить себя Бальзаком, а её – княгиней Ганской, которая начиталась его романов и вступила с ним в переписку, потом их венчали в Белой Церкви, так называется город на Украине, потом Ганская поняла, что это за человек, и они расстались. Но Таня только что взяла в Переславской библиотеке единственный экземпляр моей книги. Надеюсь, что она её прочитает. Люсина дочь Таня Сапрыкина сбросила фотографии на Танину флэшку. Фотографии были неплохими. Они будут хорошим дополнением к нашим фотографиям тридцатилетней давности. Я уже привык к тому, что выгляжу на фотографиях ужасно: маленький, лысый, сморщенный старик, но надеюсь, что Таня меня таким не увидит, а увидит только себя, красивую. Потеряв возможность встретиться с краеведами, я встретился с Таней.
Вечером Люся по телефону связала меня с Ирой, и мы объяснились. Ира к этому времени успокоилась, но я всё же сказал ей, что я не могу принадлежать только ей одной, у меня более сложные отношения с людьми, и я принадлежу многим. Через день мы ещё раз переговорили с Ирой, и мне кажется, между нами все установилось как обычно. Разумеется, вспышка Иры была не случайной, и я понимаю, почему так произошло. Не женщины виноваты, а я сам. Ира третий раз общалась со мной за этот мой приезд в Калининград, но так и не услышала главные слова, которые я должен был ей сказать. Это слова о её погибшем сыне Саше. Я должен был прямым текстом сказать, что её сын Саша – самый умный, самый красивый, самый порядочный человек на свете. И это правда. Саша погиб, как говорил Веня, как герой. При восхождении на гору Бейкер недалеко от Сиэтла. Он был страстным альпинистом высокого уровня и работал в США программистом, как и у Нади Грицыны. Так что Надя не одинока в своем горе. Я помню его очень интересное письмо о переезде из Чикаго в Сиэтл на машине. Он с удивлением отмечал, что США – малонаселенная страна. Центральные и северные штаты – непроходимая тайга, бурелом. И только восточное и западное побережье представляют собой сплошные города. А я не сказал о Саше ни в свой день рождения в воскресенье, ни во вторник в Зеленоградске, а теперь вот и женщины помешали. Не помешали бы женщины! Можно было и после женщин пообщаться, я бы сказал эти слова. – Я хотела с тобой поговорить, а вы «только пили и жрали». – Петровичу, видимо, тоже досталось.
Я читал лекции по этике. Конечно, кое-что читал из литературы и знаком не только с христианской этикой, на которой базируется этика в цивилизованных странах, но и с поведением людей в буддийских монастырях и тоталитарных сектах. Современное представление о правильном поведении стоит на том, что все люди равны, и никто не должен приносить себя в жертву другим или другому. Мать, как бы она ни любила своего ребенка, не должна жертвовать собой ради него, должна продолжать жить своей жизнью. А ребенок не должен принимать мать в виде жертвы. А если такое и происходит, то, как правило, идёт не на пользу ребенку, а во вред. Саша Буланов был настолько скромным человеком, что никогда ни к кому не предъявлял никаких претензий, никогда и никого ни о чем не просил, за исключением самого необходимого. Он терпеть не мог создавать кому-либо проблемы. Я думаю, что меня бы он не осудил. Бывает и в нашей жизни, когда люди должны жертвовать собой, но это в особых случаях. Я служил в саперном полку, и мне дважды приходилось учиться на курсах подрывников. Старый опытный майор разбирал ситуацию, кто должен идти на разминирование установленной на неизвлекаемость мины. Если послать кого-то по приказу, тот пойдёт и будет думать: послали на верную гибель, суки, и подорвётся. Идти должен доброволец, чтобы показать свой высокий профессионализм. Ему и предстоит не жертвовать, а рисковать собой. А там уж как получится. Такие мысли были в моей голове в воскресенье вечером, а в понедельник утром мы поехали с Тихомировым в Рыбный порт.
Мы заказали пропуски после длительных переговоров и поисков ответственных людей, вышли из проходной, чтобы дождаться результатов и перекурить, и увидели двух молодых пьяных моряков с большими сумками. Моряки пытались пройти в порт. – Саша, живы еще мореманы, - радостно сказал я Тихомирову. Шурик тоже порадовался. Вспомнились старые добрые времена, когда и мы тоже были моряками.
Около СРТ ходил немолодой человек, который внимательно рассматривал встречающиеся на его пути предметы, лежащие на берегу ящики с оборудованием. На судне два деда красили трап. Я обратился к человеку и рассказал о своей проблеме, показал свою книгу и Венину публикацию в альманахе «Балтика».- Знаю я Опекунова Винера Васильевича, это мой капитан. Снимайте, что хотите. Я – заместитель начальника портофлота. Мужчина назвал свою фамилию, и я записал ее.
Тихомиров остался на причале, а я прошел по окрашенному трапу на траулер. Деревянный настил был сорван, голое железо под ним было окрашено зеленой краской. Снаружи все казалось в приличном состоянии, но, поднявшись по вертикальным трапам на верхнюю палубу, я увидел, что все деревянные детали сгнили. Чтобы выставить судно как музейный экспонат, над ним придется серьезно поработать. Я заснял всё, что можно было увидеть с разных мест и под разными углами. Спуститься в каюты или зайти в рулевую рубку не удалось, все заставлено бочками с краской и каким-то оборудованием. Но для тех сюжетов к рисункам, которые Веня оставил в качестве задания художникам, материала должно хватить.
Вечером к нам приезжала Люсина подруга Люся Лазарева из Светлогорска. Мое появление в доме было поводом, чтобы встретиться им самим. Они сели за стол без меня, пока я занимался вентиляционными каналами. Потом я присоединился к ним. Последние фотографии у дома и последние объятия, в том числе с моей любимой племянницей Таней. Завтра я уезжаю. Тихомиров, минуя многочисленные пробки, доставил меня на вокзал. Шел дождь. В гипермаркете я купил своим детям немецкого оригинального мюнхенского пива и вяленой рыбы. Слежкин под дождём приехал на велосипеде. Мокрый. Мы обнялись. Слежкин и Шурик махали мне рукой. Было тоскливо, но это была моя лучшая поездка в Калининград.
Я буду ждать год, а когда приеду, попрошу Евгения Федоровича, чтобы он познакомил меня с краеведами. Может быть, что и получится. А, может быть, он сделает за это время свою новую книгу, и я увижу в ней свою фамилию. Это же здорово!
Пиво заказывал Саша, но когда я сказал, что Таня передавала детям 200 рублей на пиво, Андрей заявил о своих правах: - Две бутылки мои!
Я поехал провожать Андрея на автобус в аэропорт. Вместе со своей девушкой Наташей он летит в Болгарию. Около автобуса я познакомился с матерью Наташи. Обнял Андрея, потом Наташу. Чтобы обняться со мной, ей пришлось низко наклониться. Высокая девушка. Мать Наташи проводила меня до метро. – Я не вмешиваюсь в личную жизнь своей дочери, - сказала она.
Приехал домой. Саша готовился к последнему экзамену, по схемотехнике. – Ну как? – спросил он. – Солидная женщина, - сказал я о матери Наташи. – На «Мерседесе приехала?» - спросил Саша. В голове у него одни автомобили. – Нет. Я имею в виду ее внешность.
Несколько раз выезжал на дачу, там все заросло сорняками. Картошки не видно. Кое-что из сорняков выдернули. Яблоков и слив не будет. Но очень много малины. Особенно за пределами участка, рядом с колхозным полем. Ее так много, что всю и не собрать. И никому она, по большому счету не нужна. Варенье, как раньше, не варим, потому как вкусы изменились, и никто его не ест. Заморозим немного на зиму, да теще отвезем. Машиной не занимался, руки не доходят, ездим на дачу на автобусе. Завтра у меня заканчивается отпуск. На этом, Сергей Борисович, желаю Вам и вашей семье крепкого здоровья и успехов. И хорошего лета.
Ваш ученик Володя Опекунов
9.07.07
Письмо писал в несколько подходов, между делами, поэтому дата начала письма и его окончания не совпадают
Моё письмо Володе Опекунову от 12 июля 2007 года
Добрый день, Володя!
Спасибо за описание Вашей поездки в Калининград, читал с большим удовольствием. Как обычно, вставляю Ваши письма в свои "Записки". Надеюсь, что Вы не возражаете против их появления в Интернете через какое-то время. Я три дня как вернулся из Италии и исполняю до конца июля обязанности ректора. Как только опишу для своих "Записок" впечатления о поездке, вышлю Вам. Пока сообщу только, что я был в Перудже - главном городе провинции Умбрия, расположенном в самом центре Италии примерно посередине между Римом и Флоренцией, и погулял также по соседним очаровательным древним городам Ассизи (откуда Франциск Ассизский) и Пассиньяно. Обгорел там, а теперь мёрзну в Мурманске. Июньская рыбалка мне не удалась, поймал только одну сёмгу и семь сошли, не смог вытащить.
Ваш ААН
Свободное копирование
