Записки рыболова-любителя - 739е

14 марта 2007 г., Мурманск

Сегодня пришло очередное послание от Гречишкина.

ИСТОРИЯ: ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ.

Взрыв немецкого кинотеатра в Порхове 13 ноября 1943 года.

Гречишкин В.С .,профессор

У меня сохранилась открытка отца С.В.Гречишкина от 1944 года из Польши (Pozlowka) адресованная моей матери Валентине Арсентьевне Гречишкиной - Маме. В день вторичного рождения Вадика. От сына и отца. На открытке Маргарита - Это был голос друга! Где он? Я слышала его зов….

Был официальный документ об отравлении нас всех в немецком концлагере. Он пришел в Ленинград матери из Порхова в 1944 году. На фото крепость в Порхове и Никольская церковь, в которой меня крестили. Справа виден вход в часовню Святого Александра Невского, разграбленную во время войны.

После возвращения из Сингапура в 2005 году мы прочли в интернете статью моего младшего брата С.С.Гречишкина “Письма с фронта С.В.Гречишкина”, где приводятся письма нашего отца матери, в том числе и о посещении Порхова в июле 1941 года. Отец окончил войну в звании полковника, имея 22 правительственных награды, включая медаль за штурм и взятие Берлина. Упоминается эпизод о взрыве немецкого кинотеатра в Порхове в ноябре 1943 года (во время демонстрации фильма для немецкого съезда "Индийская гробница"), где погибло 760 высших немецких офицеров с линии Пантера.

Эта операция проведена в Порхове без санкции командования. Она вызвала репрессии немцев против мирного населения. Непосредственно взрыв осуществил киномеханик К.А.Чехович. который исчез из города после взрыва. Немцы выставляли его портрет, но он не нашелся. Я видел этот портрет. Исчезла и наша знакомая врач Иванова (именно для нее я доставал вату),которая заходила к нам в 1944 году в Ленинграде и рассказала, что группе удалось прорваться в Ленинград.

Бабушка Соломония (гросс-муттер унд дрей киндер) с детьми – Вадим (9лет), Марк (5 лет), Наташа (4 года) была брошена в концлагерь танкового городка,где систематически уничтожалось население Порхова. Там было замучено 85 тысяч человек. Искали они и человека, который достал вату для изготовления нитроцелюлозы. В деревне Красуха немцы заживо сожгли 283 человека. Бабушка с детьми по воле одного эсэсовского майора была выслана в Литву, где их использовали на принудительных работах с 10 лет. Развалины кинотеатра до сих пор лежат в Порхове.

Нашей единственной целью было найти родителей и вернуться в Ленинград. Ни у какого ксендза мы не жили в Алесандровеле. Жили в маленьком домике у старухи. Ксендз Николас Мицкявичус имел в своём подвале тюрьму для партизан, так что справка матери ему не помогла. Я там был в 1974 году на машине. Вадим и Марк вернулись в Ленинград в сентябре 1944 года с Валентиной Арсентьевной Гречишкиной (совершив путешествие через кордоны СМЕРШ от Александровеле в Литве до Ленинграда) по письму П.С.Иванова, председателя Фрунзенского райисполкома Ленинграда, который был убит в Калининграде в 1947 году как первый секретарь Обкома КПСС, поэтому все документы уничтожили. В 1942 году контрразведка Смерш ликвидировала в Ленинграде немецкую террористическую группу ЗИГЗАГ (Защита интересов Германии, знамя Адольфа Гитлера). За три месяца 1942 года было выловлено 1300 членов банд людоедов в Ленинграде, арестован Князь - немецкий губернатор Петербурга. От них и были получены сведения о Порхове.

В 1947 году мы с мамой уехали к отцу в Германию, в Берлин-Бух, где по слухам был захоронен труп Гитлера, Евы Браун и семья Геббельса. На этом кладбище я много раз бывал. Рядом до 1949 года лежал даже камень с надписью, что здесь любил бывать Адольф Гитлер. Я окончил там 6 и 7 класс с похвальной грамотой. Камень лежал до 1949 года. В 1971 году я был в Берлин-Бухе, и камень исчез. Все это было внутри госпиталя. Т.о. перезахоронение Гитлера в Магдебург скорее всего произошло в 1949 году, когда госпиталь переехал туда. Один из участников этих событий стал в 1968 году д.ф.м.н., профессором, подготовившим 44 кандидата и 6 докторов наук, с учетом 44 спектрометров 400 кандидатов наук, которые работают на всех континентах Земли.

Сергей Васильевич Гречишкин в 1993 году погиб под колесами автомобиля, водителя которого отпустило ГАИ (сержанты Лапин и Матвеев). Было возбуждено уголовное дело №821527, которое длилось 4.5 года, но водителя не нашли. Вот письмо полковника С.В.Гречишкина старшему сыну Вадиму (который открыл уголовное дело для защиты чести отца). Младший поддержал ментов, захватил 4 комнатную квартиру и все имущество, уничтожил все военные документы.

Дорогой мой сын! Спасибо тебе за письмо. Поздравляю тебя с наступающим днем рождения. Отослал тебе по почте ряд подарков. Спроси маму - почему она мне не пишет. Заставь ее писать мне. Крепко всех целую.Папа.23.10.1944.

И вот что вышло из второго рождения старшего сына - Анкета номинанта

биографического справочника “Кто есть Кто в 21 веке”,русское издание, Москва, 2004, стр. 112-113 …

…Отец очень любил старшего сына и называл его ласково Кола Брюньоном по Ромену Ролану.

… Выдающийся историк профессор Иван Андреевич Фарутин умер во время изучения этого вопроса. Я передал ему все сведения, которые знал, включая воспоминания моей матери, референта П.С.Иванова в 1941-1947 годах. Буду надеяться, что доброе имя героев будет восстановлено. Я готов этому помочь. Это наша подлинная история, и она нисколько не хуже истории трех мушкетеров А.Дюма, когда 50 лет спустя Наташа оказывает помощь С.В.Гречишкину, который вывез ее из горящего Порхова в 1941 году. Не нужно только фамильярно обращаться с именами героев, в том числе и

с Ю.А.Гагариным. Есть упоминание о том, что К.А.Чехович выполнял задание 7 партизанской бригады, что он был награжден орденом Ленина за свой подвиг. В 1947 году я с матерью уехал в Берлин-Бух к отцу, где 24 марта 1948 года родился мой младший брат Сергей Сергеевич Гречишкин.

Вернулся я в Ленинград в 1949 году. Ленинградское дело уже закончилось. Музей обороны Ленинграда в Соляном переулке был закрыт, и мы его больше никогда не увидели. 8,9 и 10 классы я закончил в 231 школе и получил золотую медаль. В этой школе я вступил в комсомол. На всю жизнь запомнил лозунг, который висел в Берлин-Бухе над входом - Самый последний советский человек стоит на голову выше любого зарубежного чинуши, влачащего на себе ярмо капиталистического рабства - И.В.Сталин. В Берлине я учился с сыном Отто Гротеволя, Евгением Кибкало (солист Большого театра), застал и В.Высоцкого. Ну а в 321 школе учился брат Пушкина, Глинка, Гнедич, Говоров... Т.ч. дух победителей не забылся после росписи на стене Рейхстага рядом с росписью отца.

В 1950 году отец работал в Магдебурге, куда по его словам были перевезены и трупы Гитлера и семьи Геббельса. Госпиталь ГСОВГ передали ГДР. По моим данным рентгенограммы черепа А.Гитлера хранились в госпитале Берлин-Буха, откуда они были украдены и проданы в США в 1946 году. Это позволило им представить кость черепа,демонстрировавшуюся в Кремле в 1992, как фальшивку СМЕРШ. Еще 24.02.45 фюрер говорил о конечной победе германской расы, а 30.04.45 покончил с собой выстрелом в рот, Ева Браун отравилась. Я знаю, что их похоронили на кладбище госпиталя в Берлин-Бухе. Перезахоронение делалось с произвольными костями, были и двойники. Рентгенограммы американцам продали зубные рачи из Шарите(Бляшке), но ведь и Берлин-Бух отделение Шарите. Никто не может точно сказать, что это рентгенограммы Гитлера, как и то, чо он не смылся в Японию. На мой взгляд все же нет тайны фюрера до Берлин-Буха, а дальше сплошные подтасовки.

Потуги Сергея Сергеевича Гречишкина моего младшего брата, инвалида умственного труда, как-то опорочить родителей, создать их карикатурный образ не увенчаются успехом. Он неадекватен. Мои родители были очень достойными людьми, активными участниками войны, получили 29 правительственных наград. То, что они так погибли в бандитском Петербурге, не их вина.

И ещё:

ОТКРЫТИЯ: ДВУХЧАСТОТНОЕ СПИНОВОЕ ЭХО

Пионерские работы в мире

Гречишкин В.С.

…

ДОКУМЕНТЫ БАРОНА С.С.БЕННИГСЕНА

Калининградский госуниверситет

Гречишкин В.С., заслуженный деятель науки РФ , профессор.

…

Но сил никаких нет всё это вставлять в «Записки».

Письмо Иры Захаренковой от 14 марта 2007 г.

Добрый день, Александр Андреевич!

Еще раз хочу выразить Вам огромную признательность и благодарность за ту помощь и поддержку, которую Вы мне оказали и на стадии подготовки диссертации, и, особенно, на самой защите. Я постараюсь оправдать тот аванс, который Вы мне дали.

Сейчас закончим оформлять бумаги и можно будет двигаться дальше.

Александр Андреевич, не могли бы Вы сообщить по какой специальности Вы защищали докторскую диссертацию?

И еще один вопрос, я навскидку посмотрела в ТЕС картах эффект в магнито-сопряженной точке для одного землетрясения, и то, что я обнаружила, оказалось несколько меньшим по масштабам и амплитуде. А на самом деле, они должны быть симметричными???

С наилучшими пожеланиями, Ирина.

Мой ответ ей от 14 марта 2007 г.

Добрый день, Ира!

Спасибо за признательность и благодарность!

Докторскую я защищал по специальности геофизика.

В магнитно-сопряжённых областях симметричными должны быть электрические поля, а эффекты от них не обязаны быть одинаковыми, так как они зависят от химического состава термосферы, определяющего скорость потерь ионов, и от степени освещённости полушарий.

Клименки завалили меня модельными расчётами, в которых реализовано моё предложение по заданию источников электрического поля в низких и средних широтах.

Результаты весьма впечатляющие! Я сейчас их описываю.

Ваш ААН

Письмо Володи Клименко от 15 марта 2007 г.

Саша, привет,

Спасибо за письмо и столь оперативную реакцию на присланные тебе результаты расчетов. Мы внимательно прочитаем присланный тобой эскиз статьи. После чего можно будет приступить к его обсуждению. Мы согласны с тем, что для описания экспериментальных данных следует привлечь Ирину Захаренкову. Я связался с Ириной и предложил ей принять участие в работе над этой статьей. Она с радостью приняла это предложение. Я ей отослал для ознакомления присланный тобой текст – пусть изучает и думает о своем вкладе. Сейчас у нас запарка - готовим стендовые доклады в Киото. Ведь через два дня Максим улетает на симпозиум. Сегодня он придет вечером с работы, и мы вместе посмотрим статью. Я бегло посмотрел, по-моему, очень хорошо, а о деталях чуть позже.

С уважением, Володя.

Моё письмо Володе Опекунову, начатое 15 марта 2007 г.

Добрый день, дорогой Володя!

Первым делом оправдания за задержку с ответом на Ваше письмо. Я ведь уже более трёх лет как проректор по научной работе Мурманского государственного технического университета, а за мной и прежние мои должности сохранились – завкафедрой физики, главный редактор научного журнала «Вестник МГТУ», научный руководитель кучи аспирантов… Так что со свободным временем у меня большие проблемы, но на общение с Вами я его если не сразу, то при случае обязательно найду, поскольку чтение Ваших текстов мне доставляет большое удовольствие.

Что касается Ваших объяснений по поводу прекращения переписки со мной, то я их не принимаю: не прибедняйтесь, Володя, пожалуйста! Моим якобы «высоким требованиям к людям относительно их интеллекта, работоспособности и талантов» Вы в полной мере соответствуете, а во многом их и превосходите. И на какое моё снисхождение к Вам Вы не рассчитываете? Снисходить можно свысока, а я разве относился к Вам свысока? Подсмеиваться я мог, но это же совсем другое. И умерьте, пожалуйста, «глубокое уважение» ко мне, если оно Вас дистанцирует от меня. И «значительность» моих дел не стоит преувеличивать. И уж про своё «чувство вины» передо мной, пожалуйста, напрочь забудьте, переключите его лучше на Раю и детей. По крайней мере, я очень рад, что Вы на меня ни за что не обижаетесь.

Конечно, отреагировать на все вопросы, затронутые в Вашем обширном послании, я физически не могу, но на кое-какие попробую. Но очень коротко.

Перспективы демократии в нашей стране и в мире в целом, безусловно, есть (этого требуют законы природы), но очень нескорые, особенно в нашей стране.

Александр Исаевич Солженицин, к сожалению, давно из ума выжил. Его взгляды, в сущности, это повторение старого лозунга «самодержавие, православие, народность». Мы это уже проходили.

«Укрепление политического режима в России» я воспринимаю резко отрицательно, а сам режим считаю преступным – воровским, прежде всего.

А вот в чём я с Вами полностью согласен, так с тем, что «играть роль великой державы – дело бесперспективное. Играли-играли, и ничем хорошим это не кончилось. Да и не было величия. Одна болтовня и нищета. Проблески в науке и культуре и постоянные ожидания лучшего. Политика прагматизма – опять на русский манер. Украсть ящик водки, продать за полцены, а вырученные деньги пропить.»

О ситуации в Белоруссии знаю только, что правитель её – изгой в цивилизованном мире, и мне этого достаточно. Кстати, наш не намного лучше. В некотором смысле, они близнецы-братья.

Я рад, что Вы освоили компьютер, у Вас есть ноутбук и свой сайт в Интернете: вполне положительная динамика. Я рад за всех Ваших детей. Надеюсь, что и у Раи всё в порядке.

А «Опель», пригнанный из Германии, вы продали или оставили себе?

Что касается прогнозов общечеловеческого развития, которые Вам интересно читать, то я как-то к ним безразличен, особенно в части технического прогресса. Китайцы, конечно, Сибирь заселят. Россия, скорее всего, развалится. Борьба Север-Юг будет долгой и вполне вероятно кровопролитной. То есть, как сейчас идёт, так, скорее всего, и дальше будет. А люди останутся такими же. Будут среди них и добрые, и злые, умные и глупые, духовные и бездуховные. Как Воланд говорил в «Мастере и Маргарите» - Люди как люди, вот только квартирный вопрос их испортил. В их душах будет продолжаться борьба Добра и Зла, и победителя, думаю, не будет. А наша задача – отличать Добро от Зла и удерживаться на стороне Добра.

Про нашу армию всё у Вас правильно написано. Какой-нибудь прапорщик может по пьянке весь Кольский полуостров взорвать, уронив ядерную боеголовку при погрузке её на подводную лодку.

Путь Ирака, к счастью, не для нас, точнее, не для России в целом. А вот на Кавказе многое ещё впереди.

Ваши письма я вставляю в свои «Записки» (с Вашего позволения), которые у меня уже давно превратились просто в личный склад-архив, открытый для всех желающих.

Сердечный привет Рае.

Ваш ААН

Письмо Володи Опекунова от 18 марта 2007 г.

 Александр Андреевич, у меня что-то сорвалось в предыдущем письме.

 Заканчиваю его. Мнение ваше и Сергея Борисовича для меня важнее мнений десятка профессиональных критиков. Спасибо. Прикрепляю.

 18.03.07 Володя Опекунов

И прилепил 28-страничное предисловие к книге своего брата.

Предисловие,

написанное братом автора

 Я знаком с морской темой автора. В 1973 году сделал два двухмесячных рейса в море в качестве преподавателя заочной средней школы моряков, а в 1979-81 еще четыре шестимесячных рейса в той же роли. Я был относительно свободен в своих обязанностях и мог позволить себе активное общение с настоящими моряками, живущими в море, в отличие от меня, в крайне напряженном режиме. Живое общение с братом-моряком также позволяет делать некоторые замечания об образе их жизни. Многие эпизоды авторского текста мне знакомы, как и знакомы герои записок. И я полагаю, именно «полагаю», а не предполагаю, так говорят моряки, что никто лучше меня не сможет представить автора читателям. Штурман говорит своему коллеге по радио на другое судно: - Полагаю к вечеру быть в таком-то месте. - А уж будет или нет – это другой вопрос. С марта по декабрь 1977 года я работал старшим инженером Лаборатории социологических исследований по изучению образа жизни моряков Научно-исследовательского сектора Калининградского государственного университета и представляю себе, что такое наблюдение, включенное наблюдение, когда исследователь активно взаимодействует с объектом наблюдения, и социологический эксперимент, когда социолог сознательно формирует ситуацию, чтобы посмотреть, что из этого получится. Эксперименты я не проводил, а, наблюдая, взаимодействовал с объектами наблюдений, стало быть, мои рассуждения являются результатом включенного наблюдения. Но без количественных характеристик, которые очень важны в социологии и которые к тексту автора не имеют никакого отношения. Так что в моих рассуждениях внимательный читатель обнаружит некий научный подход.

 Поэтому позволю себе несколько не связанных друг с другом рассказов об авторе, о событиях, свидетелем которых я был сам или слышал о них из первых уст. Мне необходимы общие замечания и некоторые отступления относительно исторической эпохи, а также сути нашего земного бренного бытия. Без этих отступлений мой текст напоминал бы сухой протокол, в котором правды было бы не больше, а понять происходящее было бы не легче. Когда-то очень давно брат говорил мне, что понять моряка береговому человеку невозможно, надо побывать в его шкуре. Но что значит, понять? Как говорил великий математик Пуанкаре, понять – это привыкнуть и уметь пользоваться. За шесть рейсов я немного привык к морям и научился пользоваться некоторыми морскими вещами. На одном среднем рыболовном траулере (СРТ) мой ученик – третий помощник капитана подарил мне списанный, но вполне исправный и даже поверенный секстан. Я научился определять широту местности по нижнему краю солнца. Но еще больше мне удалось просто увидеть и пообщаться с моряками, среди которых я встретил много замечательных, умных и добрых людей. Рыба не замечает, что вода мокрая, также и моряки, живущие в своей стихии, не замечают того, что может увидеть свежий взгляд постороннего человека. Пуанкаре говорил о методах математики, что касается жизни, тут все значительно сложнее. Присутствуют чувства и переживания, которые являются сугубо индивидуальными и не передаются во всей своей полноте другим людям. В этом смысле я соглашаюсь с братом, понять в его смысле морскую жизнь береговому человеку невозможно, как невозможно испытать чувства моряка, не будучи в море. Но, даже побывав в море, я не могу говорить, что понимаю моряков. Мне не приходилось быть в критических ситуациях, о чем я не жалею. Как не жалею о том, что не был «в шкуре моряка», не катал 120-килограммовые бочки с солью и рыбой по качающейся палубе, меня не заливало холодной морской водой, и в течение суток подряд я не сбивал пешней лед со снастей, чтобы он не перевернул судно. Если бы возникла такая ситуация, я просто выбросился бы за борт, и через десять минут пребывания в ледяной воде мои бы мучения закончились. А еще лучше сразу уйти на дно. Конец страданиям наступает через три минуты. Как-то судовой терапевт, делая первый рейс, а я шел уже вторым рейсом, заметил, что я поднимаюсь на самые верхние палубы по вертикальным трапам и подтягиваюсь там на перекладинах. На его вопрос, зачем это нужно, я объяснил, что каждый моряк должен иметь сильные руки, чтобы при необходимости спуститься по штормтрапу в шлюпку. На что терапевт сказал, что он за свою жизнь бороться не намерен, и в случае возникновения аварийной ситуации просто уйдет головой вниз в море, чтобы не видеть всего этого кошмара и долго не мучиться, тем более, что плавать он не умеет. Такая психология свойственна пассажирам, в статусе которого находились и терапевт, и я. Выброситься за борт профессиональному моряку никто не позволит. Набьют морду и заставят работать. В поэме Игоря Строганова «Море, синее море», которую мой брат знает наизусть и любит читать ее со сцены в концертах художественной самодеятельности, о чем мне говорили мои однокурсники по университету, побывавшие с ним в морях на научно-исследовательских судах, события развиваются еще драматичнее. Какой-то слабый духом моряк стал роптать, что «не каторжный он, не двужильный» и отказался сбивать лед. Капитан его пристрелил. «Меткой пулей в толпе он сачка отыскал». И далее: «А из рубки на нас зоркое дуло смотрело. Вот тогда-то, друзья, поседела моя голова».

 Вот пройдет аварийная ситуация, тогда и бросайся. А если пройдет, зачем бросаться? Жить-то всем хочется. И все же бросаются. Нет-нет, да и пройдет слух, что вот тот-то выбросился, знал его? – Знал. С чего бы это?

 А другой хотел выброситься за борт, да упал в трюм на прутья стальной арматуры. Полдня лежал, пробитый насквозь, пока его фотографировали, оформляли протоколы и ждали врачей с плавбазы. По поводу выбрасывания за борт у моряков есть шутка: «ушел в море». И об «уходе в море» существует множество легенд. В одной из них, слышанной мною от героя легенды, его, после приема тропического довольствия – положенного тогда вина, потянуло на промысловую палубу, чтобы справить малую нужду, есть какая-то прелесть в том, чтобы отлить в море, и в это время от судовой качки его чуть повело за тонкий тросик, леер, играющий роль ограждения. В себя он пришел уже в океане. В районе Камеруна температура воды 28 градусов, но под утро пошел холодный дождь, и чтобы согреться, пришлось нырять в глубину, испытывая ужас от светящихся организмов. Его подобрало французское транспортное судно. Компетентные органы, проводящие расследование, требовали объяснений по поводу того, что он попал на капиталистическое судно, а не на судно стран народной демократии. Хотели даже провести следственный эксперимент, продержится ли он в бассейне на воде шесть часов. На год ему закрыли визу и не выпускали в моря. Но потом «дело» прекратили, строго предупредив, что если он еще раз упадет за борт, в море его больше никто не выпустит.

 «Ушел в море» талантливый музыкант, руководитель вокально-инструментального ансамбля «Поющие дельфины», который терапевт в шутку называл «Поющие гельминты» и в котором я был ведущим в гастролях по Центрально-Восточной Атлантике. В майские праздники мы дали десяток концертов на разных судах. В следующем рейсе клавишник рассказал мне, что Кукушкин в нетрезвом состоянии устроил драку на сцене, ударил кулаком в лицо замполита, якобы «за его тупость», а когда его пытались скрутить матросы, вырвался, выбежал из зала и с матерными словами на устах прыгнул за борт. С тех пор его никто не видел. Существующая по этому поводу команда «Человек за бортом» и соответствующий маневр судна никакого результата не имели. Но клавишник, который хорошо знал и высоко ценил Кукушкина и его творчество, сказал мне, что такие люди как Кукушкин не пропадают, и не будет ничего удивительного для него, если он узнает когда-нибудь, что Кукушкин выступает на Бродвее, о чем всегда мечтал.

 Но это события конца семидесятых годов, которые отстоят от пятидесятых, о которых пишет мой брат, на два поколения моряков. Моряку, как и древнеримскому легионеру, нужно выдержать всего 12,5 лет, чтобы получать потом льготную пенсию.

ххх

 Книгу под названием «Бичи из УЭЛа» мой брат Опекунов Винер Васильевич задумал еще в начале девяностых годов, когда работал корреспондентом морской газеты. Все последующие годы он волновался по поводу того, что кто-нибудь вдруг возьмет да и напишет книгу под таким названием. К счастью, а, может быть, и к сожалению, этого не произошло. К счастью, потому что удалось в какой-то мере реализовать задуманное, к сожалению – потому что у нас мало написано о славном времени становления мореплавания и рыболовства в самом западном регионе России. В 2003 году я получил через Интернет письмо таллиннского исследователя рыбной отрасли Эстонии. Он с горечью писал, что целая историческая эпоха осталась без письменных свидетельств участников, в то время как в близкой нам по духу ГДР написаны истории почти всех судов и экспедиций. Такая ситуация не только в рыболовстве. В 1963-67 годах я учился в Северодвинске в судостроительном техникуме. В учебной библиотеке я нашел записки командиров американских атомных подводных лодок. Авторы подробно рассказывали, какие проблемы возникали у них при строительстве и эксплуатации подводных ракетоносцев. Технические вопросы пересекались с психологическими и бытовыми. Захватывающие книги. Я начал искать записки наших командиров и не нашел их, потому что они не существовали. Причин тому несколько. Первая – это духовное состояние нашего общества, когда значение придавалось только революционным событиям начала ХХ века, вторая – режим строгой секретности. Засекречивалось все, включая условия труда и быт наших людей.

 В своих записках автор приоткрывает завесу секретности. Я, например, впервые узнал, что моряки, будучи на берегу и желая немного развеяться и отвлечься от судовой жизни, спали на вокзале. Чем не бомжи, которыми они и были на самом деле? Разве можно прочитать в какой-нибудь газете пятидесятых годов, что матрос Сидоров после трудового дня в порту, выполнив на 200 процентов план по загрузке соли на свое судно, пошел на вокзал, отдохнул там на скамейке, а утром, побрившись в туалете, свеженький, с новыми силами приступил к работе. Прописаны были по судну. Им некуда было идти. Я вспомнил, что и брат какое-то время жил на четвертом этаже полуразрушенного дома, у которого не было первых трех этажей, они выгорели и провалились. Я был на этой квартире. Чтобы я не упал в провал, брат вел меня за руку. Через настежь открытое окно моряки стреляли из пневматической винтовки по пролетающим мимо воробьям. Только чудом можно считать то, что они оставались живыми, пробираясь домой в темноте в нетрезвом состоянии. Квартира называлась «Вертолет», нигде не была учтена, но у нее был хозяин, которому надо было платить, а потом брат снимал комнату в частном секторе, туда он с годами приведет молодую жену. Не было дома, не было места, где можно было держать вещи, поэтому не было необходимости их приобретать. Получить участок на строительство нельзя, в продаже не было ни гвоздей, ни мела, цемент можно было только украсть на стройке. А строились, в основном, военные объекты. В 1966 году в одной из библиотек Ленинграда мне попался на русском языке рекламный проспект от 1955 года, посвященный Ганноверской выставке по архитектуре возрожденных немецких городов. В Германии к этому времени не оставалось ни одного разрушенного дома, промышленные предприятия произвели техническое перевооружение, и экономика Германии уверенно шла к светлому будущему, а у нас упала стена на Ленинском проспекте и погребла под собой несколько случайных прохожих. С высоты птичьего полета город выглядел как грандиозная свалка битого кирпича, местами поросшая бурной зеленью. Почти лунный пейзаж. Но говорили, что у нас самый зеленый город в стране. Может быть, так и было. Как пишет брат, люди были полны надежд и с оптимизмом смотрели в будущее. А как не смотреть, если тебе всего двадцать лет, и в кармане хрустит пачка денег. Изобретенная Марксом формула «Товар – деньги – товар» работала в усеченном варианте «Водка – деньги – водка».

ххх

 Летом 1958 года мне было десять лет, когда после очередного рейса брат, будучи уже капитаном среднего рыболовного траулера, вместе с друзьями-моряками на такси приехал домой. Этого момента мать в напряжении ждала три с половиной месяца. Кто-то определил, что рейс должен продолжаться 100 суток, поражает округлость этой цифры, потом были рейсы по 180 суток и по 365. Китобойная флотилия уходила на 250 суток. Мать отрывала листы календаря и пришептывала: - Храни его Бог.

 Моряки сбросили в коридоре грязные, пропахшие потом, морем и рыбой серые исландские свитера, рабочие брюки и яловые сапоги. Все это потом мать перестирывала и чистила, а сначала в доме начинался праздник. В старости мать жаловалась мне, что эти бичи в ответ или авансом на ее заботу ни разу не привезли ей конфет. Я понимаю ее обиды, ей нужны были не конфеты, а внимание ее любимого сына, который через два дня бурных застолий перебирался домой к другу, мать которого тоже не могла дождаться своего сыночка. Я сочувствую уже покойной матери, но и понимаю брата. Психологи ХХ века сделали большое открытие: оказывается, человек не так свободен в своих действиях, как ему кажется. Другого поведения моряков не могло быть. Истерзанные каторжным трудом в кошмарных условиях, на пределе физических возможностей, они не могли вести себя по-другому. Снять многомесячный стресс можно было только таким образом. Да и таким образом стресс не снимался. Изменения в психике остаются на всю жизнь.

 А конфеты мать могла бы купить себе и сама. Материальная помощь семье со стороны брата была настолько существенной, что в значительной мере благодаря ей все дети матери смогли получить высшее образование. Конфеты бичи не покупали, но перед очередным рейсом, забирая свою выстиранную одежду, привозили ящики с апельсинами, которые тогда были диковинными фруктами. Они не продавались не только в магазинах, но и на рынке. Мать экономно расходовала подарки, выдавая детям по одному апельсину в день, а зерна высаживала в горшки. Вырастали чуть ли не деревья с гладкими, округлыми листьями. На них собиралась пыль, и мать любовно снимала ее влажной тряпкой.

 Апельсины входили в продовольствие, доставляемое на судно перед отходом в море, вместе с соленой говядиной в бочках, квашеной капустой от цинги и картошкой. К этому времени моряки оказывались без копейки в кармане и использовали апельсины как товар, за который можно выручить деньги и потратить их на спиртное. Таким же образом использовались подсолнечное масло и мука. Разбазаривая продовольствие, которое должно было обеспечивать их существование, моряки сильно не волновались. В море с голоду не умрут, рыбы хватает, ешь до отвала, а кое-что еще и с плавбазы подкинут. К сожалению, рыба быстро приедается. Уже через месяц вместо ухи нестерпимо хочется обычных щей из квашеной капусты.

 В 1970 году мне довелось наблюдать отход СРТ в море. Думаю, что в пятидесятых было не лучше, если не хуже. Скажу сразу, что капитаном на нем мой брат не был. Судно стояло под отходным флагом на набережной, а не на территории порта, что облегчало морякам выносить на берег продукты и продавать их за бесценок жителям близлежащих домов. Через пару часов люди лежали в кают-компании штабелями. В это время на судно прибыли представители портовых властей, чтобы проверить слаженность действий команды в аварийных ситуациях. Прозвучала команда: «Пробоина в носовой части по правому борту размером два метра на два, завести пластырь!». Капитан с большим трудом поднял четверых моряков и те, рискуя упасть за борт, завели пластырь. Все знали, что судно все равно выйдет в море, стране, страдающей от нехватки белков животного происхождения, позарез нужна рыба. Одни выполняли свои обязанности по проверке готовности судна, другие – показывали, что они еще на что-то способны.

 Но вернемся к тому славному летнему дню 1958 года. Через двое суток праздника у нас дома моряки переместились в Светлогорск к родителям Стасика. В коридоре остались свитера, сапоги и куртки, а около дома я нашел тысячерублевую пачку денег, перевязанную банковской ленточкой. Я принес деньги домой и отдал матери. Это была огромная по тем временам сумма, четырехмесячная зарплата моей старшей сестры – библиотекаря. Мать заволновалась, как бы кто не подумал, что в ее доме пропадают деньги, и велела старшей сестре отвезти меня к Стасику, чтобы все в первоисточнике узнали, в чем дело. Моряки обрадовались, деньги как с неба свалились, а я был чрезвычайно обласкан. Стасик подарил мне блок жвачки и зажигалку в виде пистолетика. Сестра вскоре уехала, а меня было решено в качестве поощрения за добрый поступок взять в ресторан «Шторм», представлявший собой деревянный сарай на берегу моря, около спасательной станции. Сегодня от него остались только воспоминания.

 Нехорошо брать детей в вечерний ресторан, но мои друзья, а я считаю за честь считаться их другом, сами были детьми. Я не удивлюсь, если окажется, что средний возраст моряков Управления экспедиционного лова был не выше 25 лет. Удивился я только тогда, когда прочитал у академика Тарле, что средний возраст бойцов армии Наполеона, вторгшейся в Северную Италию, был около 20 лет.

 Конфликт в ресторане возник из-за женщин, острую нехватку которых испытывали мои друзья. Ребята они были довольно симпатичные, а известно, что у нас, кроме женщин, никто красавчиков не любит. Я испытал сильные родственные чувства, когда громила с кулаками, как пишет Василий Шукшин, размером с детскую головку, набросился на моего брата. Общими усилиями удалось отбиться от негодяев.

 Были ли УЭЛовцы хорошими мальчиками? Думаю, что нет. О количестве выпитой ими водки своими наблюдениями делилась тогда со мной мать, указывая на Стасика, свой сын был вне критики: - Как за шиворот льет. Видимо, они продолжали находиться в стрессовом состоянии, и водка не брала их. В моем теперешнем представлении хороший мальчик – это тот, который приезжает в Москву из глухой сибирской деревни, поступает на мехмат Московского университета, отлично учится, по ночам разгружает вагоны и баржи, не пьет и не курит, заканчивает аспирантуру, а со временем, на удивление всем очень рано становится профессором. В начале 90-х годов едет в Мадрид, первый раз за всю жизнь его выпускают за границу, участвует в подготовке Всемирного конгресса математиков, задерживается для работы с аспирантами, а потом, убедившись, что в Москве он больше никому не нужен, и им больше никто не интересуется, остается в Испании. К своему удивлению получает письмо от испанского правительства, которое сообщает ему, что оно, на основании каких-то непонятных нам законов, имеет честь назначить ему персональную пенсию, которой хватает для безбедного существования, а также для того, чтобы его дети и внуки могли купить себе квартиры в Москве и отложить кое-что на черный день.

 Были ли УЭЛовцы героями. Для меня здесь сомнений нет, были. У нас принято считать, что герой должен быть высоконравственным человеком, его подвиг является как бы продолжением, апогеем его добродетелей. То, что это не так, свидетельствует история жизни общепризнанного древнегреческого героя Геракла, который в молодости убил кифарой своего учителя по пению, только за то, что тот посмел посмеяться над умственными способностями ученика. Иногда подумаешь, как после такой истории работать учителем.

 Наутро после ужина в ресторане на такси мы поехали в аэропорт на окраине Калининграда. Длинная травяная поляна была устлана стальными щитами с дырками, через которые пробивалась трава. С этой поляны мы и взлетели на прогулочном самолете АН-2, который в простонародье называли «кукурузником». Билет стоил 16 рублей при стоимости бутылки водки в 21 рубль 20 копеек. Сейчас такой полет невозможен, да и тогда это было каким-то кратковременным явлением. За десять минут мы пролетели над зелеными полями и перелесками, домами с красными черепичными крышами и видом моря в дымке. На месте приземления прямо на траве был устроен буфет, за столик которого мы тут же и сели. Впечатления о первом полете, шум мотора, крики пассажиров, перекрывающие этот шум, навсегда остались в моей памяти.

ххх

 В 1956 году в возрасте 21 года, будучи старшим помощником капитана СРТ, или уже капитаном, брат вместе с другом-моряком совершил туристическую прогулку на теплоходе по Волге. Я помню его фотоальбом того времени с явным указанием даты. В Горьком, теперь и обратно это Нижний Новгород, они заплатили капитану, а капитан с капитаном всегда договорятся, и тот под благовидным предлогом задержал судно на двое суток, чтобы друзья смогли навестить нашу историческую родину город Богородск. Судно – всего лишь сложное инженерное сооружение, и даже если оно должно следовать по строго установленному графику, без воли капитана не сдвинется с места. Через 12 лет после этого события отец повез меня туда, чтобы я впервые в жизни, в сознательном возрасте, посмотрел на родные места, о которых до конца своих дней мечтали наши родители. Им хотелось вернуться туда, где трава зеленее, и лето жарче, и зима холоднее. А уж снегу там было так много, что дети катались на лыжах с крыш домов. Надо сказать, что меня эти прелести уже не вдохновляли, но любопытство подстегивали.

 Дядя повел меня показывать достопримечательности города.

 - Достопримечательностей, как таковых, у нас нет, – говорил дядя. – Не буду же я тебе показывать кожевенный завод. Да нас туда и не пустят. Военный секретный объект, там шьют кабуры для пистолетов. А вот до тридцатого года у нас было семь православных храмов, один краше другого, да все их взорвали. Одна женщина, которая собирала подписи на разрушение храмов, потом раскаивалась в содеянном. У нее отнялись ноги, и она просила, чтобы ее носили по городу. В это время она убеждала людей больше храмы не разрушать, да и разрушать-то было нечего. Ближайший храм остался в деревне Ворсме, в которой делают знаменитые складные ножи, и этим уже триста лет промышляет вся деревня, там тебе любой десятилетний мальчишка такой нож сделает, что залюбуешься. Но все же одна достопримечательность у нас есть.

Мы подошли к одиноко стоящему одноэтажному зданию, на котором висела табличка «Столовая». – Вот здесь твой брат Винер в 1956 году устроил большое угощение для жителей нашего города. – К нам подошли знакомые дяди, городок небольшой, все знают друг друга. Дядя представил меня им: - Это брат того моряка, который угощал нас в 1956 году. – Глаза подошедших загорелись восторгом. Они начали жать мне руку, благодарить и всячески выражать свое доброе отношение ко мне. Я сказал, что не заслуживаю такой благодарности, так как не имею к этому никакого отношения. – Ты брат его, или не брат? – строго спросил один из мужчин. – Брат. – Родной? – Родной. – Никогда не отказывайся от своего брата, он у тебя хороший. – Я знаю, что он хороший, - сказал я, - я сам его люблю и уважаю, но сделать так, как он, я бы не смог. – И не надо. Это дело добровольное. - Они стали рассказывать, кто где лежал на поляне перед столовой. Потом сбились, так как события развивались во времени, люди хоть и лежали, но потом могли встать и снова сесть за стол. Дома я расспросил дядю, как вел себя брат. Не мог же он при своей скромности, подобно нижегородским купцам, ударять шапкой о пол и кричать: - Гуляй, Расея! - Дядя сказал, что брат действительно вел себя скромно, говорил такие слова: - Прошу вспомнить наше детство. – Или – если кто-нибудь из посторонних, вновь появившихся, просил выпить: - Будьте добры и пожалуйста.

Потом процесс пошел сам собой, народ преодолел некоторый барьер, вода как бы прорвала плотину и понеслась бурным потоком. Знакомые дяди хотели угостить меня водкой, но дядя гордо сказал им: - Что, у нас дома водки не хватает? – и повел меня к себе. За обедом, возбужденный приемом, который мне оказали жители города и который он сам устроил, дядя наливал мне чуть больше, чем положено наливать студенту первого курса. На мой вопрос, сколько человек принимало участие во встрече брата с земляками, дядя назвал число, которое даже для хорошей легенды о щедром моряке, показалось мне великоватым, поэтому я не буду его приводить.

ххх

 Брат свято чтит народные традиции. Я пишу «свято чтит», хотя сейчас так никто не пишет, да и не чтит. А брат всегда почитал и почитает старших по возрасту, дядек и теток, двоюродных братьев и сестер, племянников и племянниц. Пишет поздравления к праздникам и дням рождения, посещает кладбища. Все делает по чести. В 27 лет он собрался жениться на 19-летней студентке пединститута и поехал к ней на родину свататься. Учитывая его опыт, я в свое время советовался с ним, как это сделать, чтобы было прилично и красиво, чтобы запомнилось на всю жизнь.

 Подробности сватовства я узнавал потом от жены брата, причем, в разных вариантах, в зависимости от ее настроения и обстановки. Когда у нее возникало желание пожаловаться на брата, она обращалась не к свекрови, нашей матери, потому что от этого не было никакого толку, так как на все обвинения мать отвечала однозначно, что это неправда и клевета на ее сына, а ко мне. Я мог выслушать и промолчать. Мало того, мне было все это очень интересно, так как вносило дополнительные детали в образ брата, который формировался во мне с раннего детства. Видимо, я до сих пор нахожусь под влиянием матери, так как и сейчас не вижу ничего плохого в поступках брата.

 Брат приехал на польский хутор в Западной Белоруссии к родственникам невесты, полякам, литовцам и белорусам, национальная принадлежность которых была весьма условной, так как в любой семье были и те, и другие, а дети могли выбирать себе любую национальность. Объединяло их только отношение к русским, которое было вполне определенным и негативным. Причиной всех своих бед и несчастий, в том числе и бедствий Первой и Второй мировых войн, они считали Россию и русских. Весть о том, что москаль приехал свататься к Хеленке, быстро разнеслась по хуторам. Собрались настороженные родственники. Мало ли чего можно ожидать от москаля? Но брат произвел те же действия, что и в Богородске. Лед недоверия растаял, и протрезвевшие родственники невесты решили, что жених, хоть и москаль, но по всему видно, что парень неплохой, и отдавать за него замуж Хеленку в принципе можно, лишь бы она была не против. Она была не против.

 Я опять вспоминаю хорошего мальчика-математика, который не пил и не курил. И кажется мне, что за него Хеленку бы не отдали. Не растаял бы лед недоверия. Он женился на своей однокурснице, которая стала профессором Института стали и сплавов и надолго уезжала в командировки, укрепляла тепловую защиту космических ракет созданными ею материалами. А в это время другая однокурсница, подобно подколодной змее, заползла в постель математика. А он же мужчина! Пришлось жениться на ней. Об этом мне рассказывала дочь этого великого математика, тоже математик. Как-то так получилось, что и ее муж оказался не последним математиком нашей эпохи, участник Всемирного конгресса математиков. Когда-то он преподавал мне теоретическую физику, и я горжусь своим учителем. Хорошее чувство. Оно согревает. Как и отношение к брату.

 На какой-то день сватовства, по рассказам жены брата, его костюм утратил первоначальную свежесть, и его было решено переодеть. Из сундука извлекли форму польского солдата, почистили ее и погладили. На этой территории когда-то в Первую мировую войну шли тяжелые позиционные бои с применением боевых отравляющих веществ, а во Вторую – происходили непрерывные стычки между бойцами Армии Народовой, Армии Людовой, Войска Польского в составе Красной Армии, литовскими лесными братьями, советскими партизанами и просто группами людей, которые вооружались и уходили в лес подальше от всех этих стычек. Местным жителям приходилось всех их кормить. В чью форму одели брата, сейчас уже никто не скажет. В телеге на сене он лежал и смотрел в небо. Хеленка правила лошадью. Они ехали на дальний хутор, чтобы представить жениха родственникам, не участвующим во встрече. Надеюсь, что брат был счастлив в это время. Его жена стала выдающимся педагогом. Как коллеге, а я тоже некоторое время был учителем, она раскрыла мне свой главный секрет педагогического мастерства: - Я работаю только с талантливыми детьми. Я это заслужила. Я десять лет тянула бездарей, у меня всегда был хороший класс, а потом школьная администрация смекнула, что если мне дать умных детей, я из них гениев сделаю. И мне разрешили самой набирать класс. Идем, я тебе покажу, как это делается. Всем нужен образцово-показательный класс. Из Министерства приезжают, сразу – ко мне.

 И действительно, приедут из Москвы важные педагогические чины, смотрят, а в ее классе детки такие умненькие и такие послушные, что если и дальше дело так пойдет, то скоро и в тюрьму некого будет сажать.

 Брат менял квартиру на Питер, там в художественном училище учился его сын. Ушел в море. Она переправила вещи и приготовилась к отъезду. С ее братом мы пошли на вокзал, чтобы проводить. И не смогли пробиться сквозь плотную толпу родителей ее учеников. Мы так и не попрощались. Море цветов, море слез. Какая-то женщина плакала навзрыд. Это был апофеоз ее учительской деятельности. В Питере она стала одним из руководителей в системе народного образования.

ххх

 Участие в семейных делах для брата – не долг, а священнодействие. Копание картошки для него является выполнением некоторого обряда, включающего в себя такие действия как поиск в доме рабочей одежды, с помощью матери, и натягивание сапог. При натягивании он кряхтит, как кряхтел отец, а, может быть, дед и прадед. Потом ударяет каблуком о пол: - Харош! – или: - Нормально. Картина так года около 1962. Брат ведет с матерью разговор о видах на урожай, это тоже часть обряда. – Погода этим летом была вроде как неплохая, - говорит брат. - Картошка должна вырасти. – Да что ты, Веня! Все погорело (или вымокло) – отвечает мать. – Ничего не накопаем. - Ответ матери обусловлен не сложившейся ситуацией, а всем образом жизни. Лучше радоваться нежданному урожаю, чем обмануться в ожиданиях. Для меня виды на урожай не интересны. Урожай, как урожай, как всегда. Плохой. Мне интереснее наблюдать за братом и матерью. Продолжая обряд, брат вспоминает прошлые годы и родину. Мать вздыхает. Брат начинает говорить на нижегородском наречии. В Нижегородской губернии много наречий, но я узнаю только богородский и арзамасский. Брат говорит на богородском. Я так не умею.

 Как-то, году в 1960, брат сообщил матери, что собирается в субботу выйти с нами в поле на сбор урожая картошки. За вечер мать несколько раз говорила об этом. Разговоры о Венином участии продолжились и утром, но Веня не появился. Увидели мы его только поздно вечером. Оказалось, что в электричке он встретился со своими морскими товарищами, а ему известно, что нет уз святее товарищества, и, видя их душевное смятение после вчерашних возлияний, он решил опохмелить их водкой, которую вез домой, на картошку. В магазинах водки хватает, а времени еще достаточно. Он проехал нашу остановку, вышел на конечной станции, купил водки и сел в электричку. Но при своем обратном движении встретил других товарищей, которые хоть и ехали в направлении, противоположном первоначальному движению брата, находились в таком же состоянии, если не хуже. За день брату удалось совершить несколько переездов туда и обратно, совершая челночные перемещения между двумя населенными пунктами, отстоящими друг от друга на расстоянии в час езды. Мы были очень рады тому, что он добрался до поля, где мы его бережно уложили на мешки с картошкой. С относительным комфортом, на телеге, он доехал до дома. Меня тогда привела в восхищение его неукротимая воля к достижению поставленной цели. Он все-таки и, не смотря ни на что, вышел в поле.

 Мать была несколько иного мнения и утром выразила неудовольствие слабой активностью брата на картофельном поле, на что он ей сказал: - Мама, за заработок одного своего рабочего дня я куплю тебе столько картошки, что ее хватит на несколько лет. - Не сомневаясь в его словах, мать ответила, что своя картошка вкуснее.