Записки рыболова-любителя - 228а

228

Письма Димы за декабрь 1978 г.

Ленинград, 1 декабря 1978 г.

Дорогой Сашок!

Вопрос о "спасении", затронутый в одном из твоих писем, настолько серьёзен и глубок, что пытаться двумя-тремя фразами решить его в ту или иную сторону, конечно, никак невозможно. То, что твоё решение ("спасаться от чего? от греха... от смерти...") легкомысленно, ты и сам, наверное, знаешь. Легкомысленное не только само по себе (хотя семантическое сужение понятия "спасение" позволяет рассуждать так, как ты рассудил), но скорее легкомысленное перед лицом опытной исторической картины существования на земле гигантских, универсальных культурных образований, называемых "религиями спасения" (христианство, иудаизм, мусульманство, буддизм, в древности - зороастризм и манихейство). Согласимся, что идея "спасения" определяет весь внутренний строй этих мощных движений  сквозь тысячелетия и для миллиардов приверженцев, среди которых все величайшие философы, мистики, учёные, художники. Даже в той культурной среде, которой идея "спасения" чужда (язычество, материализм, все виды неопаганизма), consensus omnium, т.е. "согласие большинства" усматривает энергетические всплески в тех лицах, которые выдвигаются из своего окружения именно благодаря усиленному вниманию к идее "спасения", выраженной в той или иной форме (как пытающийся завладеть жизнью философский теизм - у Платона, Плотина; как мистифицированная идея политического спасения - Цезарь, крупнейшие Августы, Наполеон, Гитлер и т.п.).

Согласимся, что если бы вопрос о "спасении" ставился таким простым способом, как его поставил ты, и если бы ответ на него был столь лёгким, то ничего подобного в истории мы не наблюдали бы (уж нашлась бы парочка самых умных людей среди всей этой тьмы умников, которые поставили бы те же точки над i, которые так легко удалось поставить тебе).

Собственно, рассуждать о спасении вне спасающей стихии религий, а ещё точнее, - вне Церкви, - заведомо никчёмное занятие. В качестве аналогии можно привести (как притчу) такой пример. Некто задумал научиться плавать. Но то ли оттого, что водный бассейн был недоступно далеко, то ли оттого, что боязно было в него погружаться (ведь сначала надо научиться плавать, а потом уже плавать, - так рассуждал этот некто), он приобрёл теоретические пособия по плаванию и учился дома плавать на полу и на специально устроенной скамеечке. Став большим знатоком в этой области, он считал свою жизнь застрахованной от опасностей утонуть. Однажды перевернулась прогулочная лодка, в которой находился теоретик, он оказался в воде и не спасся.

Это так, мимоходом. Но что же всё-таки "спасение"? Откроем Философскую энциклопедию и посмотрим прекрасную статью Аверинцева "Спасение". "Спасение, - начинается статья, - предельно желательное состояние человека, характеризующееся избавлением от зла - как морального ("порабощённость греху"), так и физического (смерти и страдания), полным преодолением отчуждения и несвободы. Спасение выступает как конечная цель религиозных усилий человека и высшее дарение со стороны Бога".

Что ж, содержание понятия передано точно, но мало раскрыто, что объясняется с одной стороны самоочевидностью его, с другой - условиями лапидарности всех статей энциклопедии. Попробуем немного раскрыть содержание, обратив внимание на два слова (я их подчеркнул): "желание" и "конечная цель". То и другое относится, очевидно, к человеческой жизни. Я желаю чего-то, что выступает как конечная цель моих жизненных усилий, т.е. моей жизни как таковой. В основе всякого желания лежит неудовлетворённость существующим положением. Если я желаю согреться, значит мне холодно. Если я желаю обрести цель жизни, значит я сознаю свою жизнь бесцельной. В обыденном словоупотреблении поиск жизненной цели называется поиском "смысла жизни" (о том, что это законная замена, мы рассудим далее). Вечная проблема: "смысл жизни". Есть ли хоть один человек, который хоть раз в жизни не задавался одним из таких вопросов:

Есть ли жизнь - бессмыслица, т.е. никчемный процесс естественного рождения, расцветания, увядания и смерти человека, как и всякого другого органического существа? Оправдано ли, имеет ли разумное основание наше настойчиво возникающее самоощущение, что мы родились "не даром"? Что мы призваны осуществить в мире что-то такое, что одновременно было бы и осуществлением самого себя, обнаружением нашего сокрытого "я"? Или всё это только отражение в воспалённом сознании той слепой страсти, которая движет и насекомым, гонит в огонь бабочку (как в индийских миросозерцаниях или у Шопенгауэра)?

Можно отмахиваться от этих вопросов, погружаясь с головой в будничные интересы, но жизнь уж так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от них не может никто. Причём, когда эти вопросы встают перед человеком, - это не шутка. Человек ясно сознаёт, что это не "теоретические вопросы", не предмет умственной игры, это вопросы самой жизни: быть или не быть. Вспомним Толстого с его Исповедью или "Странника" Пушкина. А Чехов где-то описывает маленького человека, всю жизнь погружённого в свои дела, интриги, заботы - и вдруг ночью просыпающегося в холодном поту. Что случилось? Ужасное: жизнь прошла, и её при этом небыло, ибо не было в ней смысла.

Распространена страусова политика в отношении к этому вопросу. Она сводится к "принципиальному" отказу обращать на него внимание, ибо этот вопрос "проклятый и неразрешимый". Совершенно очевидно, что "принципом" отказа здесь выступает не мнимая неразрешимость вопроса, а лень, умственная слабость или нечувствительность к серьёзности проблемы.

Другое отношение аналогично предыдущему: "живи пока живётся". А если "не живётся"? Ведь в этом-то и вопрос, что "не живётся". Да и не хочу я, чтобы "жилось" само по себе, как у навозного жука. Я хочу жить.

Так или иначе вопрос стоит, порождает споры, философии, самоубийства, - и тщетны надежды подменить его суррогатом в виде компенсации суетными делами и мыслями.

Издавна вопрос о смысле жизни (т.е. о спасении) ставился в форме "Что делать?" Это очень интересный в логическом плане вопрос. Наиболее определённый и разумный смысл он имеет, когда ставится предельно конкретно, т.е. когда ищется путь или средство к заранее намеченной цели (Что делать, чтобы добиться богатства? Чтобы завтра не проспать? и т.п.). Но, разумеется, этот смысл вопроса не имеет ничего общего (кроме формы) с тем смыслом, какой в него вкладывал, например, Чернышевский. Здесь уже этот вопрос тождествен с вопросом о смысле жизни. Это не вопрос о средстве к достижению определённой цели, а вопрос о самой цели жизни и деятельности.

В такой постановке логически вопрос "Что делать?" может иметь два направления:

а) индивидуальное: "что мне (или нам) делать, какую цель (или ценность) я должен избрать для себя в качестве определяющей мою жизнь?". Здесь молчаливо допускается, что есть некое множество целей и соответствующее ему множество личностей, и речь идёт о том, чтобы каждый (я) попал на надлежащее место первого множества (молодой человек спрашивает: "что мне делать?" в смысле "какую цель мне избрать?: стать врачом, музыкантом или физиком?"). Т.е. это вопрос самопознания, призвания, роли, которую мне уготовала природа или Провидение. Вне сомнения здесь остаётся наличие самой иерархии целей и их общее содержание. Такой вопрос не приводил ещё к самоубийствам. Интересующий нас вопрос не таков.

б) универсальное: когда я ставлю вопрос не о том, что мне лично делать, а о том, что нужно делать вообще всем людям. Жизнь, определяемая стихийными силами и процессами, бессмысленна: что нужно делать, как наладить жизнь, чтобы она стала осмысленной, чтобы в ней появилась осознанная цель? Каково то единственное дело, общее для всех людей, которым осмысляется жизнь вообще и моя жизнь в частности?

В ином выражении: что делать мне и другим, чтобы спасти мир и тем, наконец, оправдать свою жизнь?

Две предпосылки такого вопроса:

1) Мир в его эмпирическом бытии бессмыслен: поток рождений и смертей, страданий, зла, ненависти; всякое простое вхождение в состав этих стихийных сил есть соучастие в бессмысленном хаосе, в силу чего и моя собственная жизнь есть лишь бессмысленный набор слепых внешних случайностей.

2) Человек призван сообща преобразить, спасти мир, устроить его так, чтобы его высшая цель была действительно осуществлена в нём.

И вопрос, т.о. состоит в следующем: "как переделать мир, чтобы осуществить в нём абсолютную правду и абсолютный смысл?"

Т.о. человек ощущает всем существом, что нужно не "просто жить" (т.е. как щепка уноситься течением времени в бессмысленном водовороте бытия), а жить для чего-то.

Так для чего же? Здесь несколько ответов. Самый распространённый и примитивный: "жить для улучшения политических и социальных условий жизни народа, устранить несовершенный настоящий строй и ввести новый строй, обеспечивающий царство правды и счастья на земле и тем вносящий в жизнь истинный смысл". С какой великой настойчивостью, страстностью и самоотверженностью калечили люди свою и чужую жизнь для достижения этой цели!

Другой, логически родственный первому, ответ: "делать не внешнее дело перестройки мира, а делать внутреннее дело "нравственного совершенствования". Бессмысленность мира можно заменить осмысленностью, если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а "разумно", т.е. в согласии с нравственным идеалом. Это толстовство и подобные виды протестантизма. Цель этого "внутреннего дела" та же, что и "внешнего": внесение в мир нового порядка, новых способов жизни, которые "спасают" мир. Часто эти порядки мыслятся чисто эмпирически: вегетарианство, непротивление, земледелие и т.п.

Другие ответы на вопрос "Что делать?" подобны, но менее распространены (новые колдовские религии типа теософии, антропософии, увлечение йогой и т.п.). На чём здесь основано убеждение в возможности спасения мира? Ещё раз взглянем на две предпосылки поставленного вопроса. Если эмпирическая жизнь, как она есть, насквозь бессмысленна, то откуда в ней могут взяться силы к самоисправлению? Одна из предпосылок гласила: такое осмысляющее начало - человек, его стремление к совершенству (гуманизм революционный, нравственный или мистический). Но что такое человек и какое место он занимает в эмпирическом мире? В чём гарантия, что человеческие представления о добре и совершенстве истинны?

Не забудем, что человечество в течение всей своей истории стремилось к совершенству, но не воплотило его в эмпирическую реальность. Почему мы уверены, что мы будем умнее других, и у нас всё получится? Не говоря уже об относительной ценности всех планов "спасения", мы вправе усомниться и в пригодности самого человеческого материала "спасителей" (всех этих Наполеонов, Мао, Толстых, мадам Блаватских и Штейнеров). Как правило, это люди, в своей слепой гордыне безмерно преувеличивающие свои умственные и нравственные силы.

Но пусть, пусть мечта о всеобщем спасении человеческими силами осуществима. Когда-то все люди будут счастливы, добры и разумны. Ну, а все сошедшие в могилу, для чего все они жили и живут? Для подготовки грядущего блаженства? Но неужели можно признать осмысленной мою роль навоза для будущего поколения? Человек, употребляющий навоз на своём огороде для себя, конечно, поступает осмысленно, разумно, но человек в роли навоза вряд ли может чувствовать себя удовлетворённым и своё бытие осмысленным.

Ведь мы хотим обрести смысл, присущий нашей собственной, а не какой-то чужой жизни. Жизнь раба, конечно, осмысленна для рабовладельца и для цели его обогащения, но как жизнь для самого раба, носителя живого самосознания, она абсолютно бессмысленна, ибо целиком отдана на служение цели, которая сама в состав его жизни не входит.

Так неумолимо встаёт дилемма: одно из двух: или жизнь в целом имеет смысл - тогда она должна иметь его в каждое мгновение, для всех поколений и для каждого живого человека, независимо от возможных изменений в будущем; или этого нет, и наша жизнь бессмысленна, и всё гипотетическое грядущее блаженство не в силах искупить её бессмыслицы. Либо смысл есть - раз навсегда! либо его нет - тоже раз навсегда!

Что до спасения мира человеческими силами, то тут не надо много и размышлять, чтобы понять: Мюнхгаузен не может вытащить себя за волосы из болота. Как часть и соучастник эмпирического мирового бытия, человек не может сделать такого дела, которое спасало бы его и придало смысл его жизни. Т.е. вторая предпосылка вопроса "Что делать?" оказывается насквозь и принципиально бессмысленной.

Выводим:

1) "Смысл жизни" (есть он или нет его) должен мыслиться как вечное начало: всё, что совершается во времени, будучи частью или отрывком эмпирической жизни, не может обосновать её  смысла.

2) Всякое дело, которое делает человек, есть производное (функция) от человека же; "смысл" же человеческой жизни должен быть чем-то, что не зависит от человека, но напротив, быть тем, от чего сам человек должен отталкиваться в своей деятельности, т.е. быть единой, неизменной, абсолютно-прочной основой его бытия (Дайте мне точку опоры, и я...).

Запомним эти выводы на дальнейшее.

Все дела человека (и великие, и малые) ничтожны и суетны, если он сам ничтожен, т.е. если его жизнь по существу не имеет смысла. И поэтому, если смысл жизни (если он есть) обязан осмыслить и жизнь и все дела человека, то наоборот, никакое дело не может осмыслить человеческой жизни.

Хлопочет ли человек о богатстве, славе, любви, о куске хлеба на завтра, или он хлопочет о счастье и спасении человечества, - его жизнь одинаково бессмысленна: только в последнем случае к общей бессмыслице присоединяется ещё и лживая иллюзия, искусственный самообман.

Так "Что же делать, чтобы спасти мир и осмыслить свою жизнь?" Единственный разумный ответ: "Ничего, т.к. этот замысел не в силах человека". "Когда же наступит в мире день торжества счастья и смысла?" - "В этом мире? Никогда".  Завтрашний день в эмпирическом плане ничем не будет отличаться от сегодняшнего.

Единственная не иллюзорная постановка вопроса о смысле жизни "Что делать?" сводится не к вопросу о том, как мне спасти мир, а к вопросу, как мне спастись, т.е. приобщиться к началу (если оно дано; а если оно дано, то оно вечно и универсально, как мы уже выяснили), в котором залог спасения моей жизни. Что делать є Как мне жить истинной (данной) жизнью?

Единственное человеческое "дело" только в том и состоит, чтобы вне всяких частных, земных дел искать и найти смысл жизни. Но где и как?

Об этом в следующий раз.

Всего хорошего. Сердечный привет Сашуле, Дима.

Итак, прозвучал главный вопрос - о смысле жизни. Вопрос, от которого я просто отмахнулся в своем трактате об удовольствиях, когда единственный раз и приблизился к тому, чтобы его задать.

С этого письма наша переписка с Димулей вошла в новое русло, не разбегаясь во многие стороны, как раньше.

Ленинград, 6 декабря 1978 г.

Дорогой Сашок!

Итак, желание "спасения", порождающее вопрос "что делать?", принципиально находит удовлетворительным лишь такой ответ:  "искать и найти смысл жизни", если он вообще есть. С этого мы начали рассуждение, этим и закончили. Единственное положительное, чего мы добились, это констатация двух необходимых свойств истинного, а не мнимого смысла жизни: его вечность и его фундаментальность (принципиальность), т.е. не смысл должен быть производным от моей жизнедеятельности, а моя жизнедеятельность должна быть производной от своей основы (фундамента, принципа), т.е. от своего смысла. Т.е. мы пришли к элементарному положению телеологии о "конечной причине", положению, которое излагается в пособиях по философии в одной строчке. Но мне не хочется идти сухо-формальным путём, хочется немного раскрыть это положение метафизики.

Чего мы, собственно, ищем? Какой смысл вкладываем мы в само понятие "смысла жизни"? Как всегда, здесь мы понимаем примерно то же, что "разумность". Разумным в относительном смысле мы называем всё целесообразное, правильно ведущее к цели. Но то, что может быть разумным относительно своей цели, в абсолютном смысле может быть неразумным, бессмысленным. Это когда сама известная цель неразумна. Так, человек может разумно стремиться к богатству, но само богатство он не возьмёт с собою в могилу. Тогда его стремление, осмысленное относительно, будет бессмысленным абсолютно.

Но что значит разумная цель? Средство разумно, если оно ведёт к цели. Но ведь цель потому и цель, что она никуда не ведёт, что она - не средство, а потому и не может расцениваться с точки зрения своей целесообразности. На эту трудность обычно указывают, когда говорят о незаконности вопроса о смысле жизни или когда доказывают необходимую бессмысленность жизни. Ведь жизнь вне себя не имеет никакой цели. "Жизнь для жизни мне дана". Поэтому о "смысле" жизни вопрос нелеп.

Разумеется, это пустой софизм. Он меня не утешает. Реальным фактом остаётся то, что не я, не мой ум ставит себе этот вопрос о смысле жизни, а он сам как бы неотвязно стоит перед моей душой.

Очевидно, что наша жизнь, простой стихийный  процесс изживания её и сознание этого факта, вовсе не есть для нас "самоцель". Здесь ядро софизма. На самом деле мы не живём для жизни; мы всегда - хотим того или нет - живём для чего-то. Но только в большинстве случаев это что-то, будучи целью жизненного устремления, по своему содержанию есть в свою очередь средство для сохранения жизни. Отсюда беличье колесо, заколдованный круг. Мы живём, чтобы трудиться над чем-то, а трудимся и заботимся, чтобы жить. И в этом кругу мы ищем "смысл жизни", т.е. дела, которое бы не было направлено на простое сохранение жизни, и жизни, которая не тратилась бы просто на труд её сохранения.

Итак, жизнь наша осмысленна, когда она служит разумной цели, содержанием которой не может быть сама эта эмпирическая жизнь, но ещё раз, что же такое - разумность цели? Выяснено, что разумность её не может состоять в том, что она есть средство для чего-то, т.к. тогда она не была бы подлинной, конечной целью. Тогда - единственный логический выход - эта цель должна быть разумной безотносительно, как таковая, сама в себе, абсолютно. Т.е. эта цель есть такая бесспорная самодовлеющая ценность, о которой уже бессмыслен (да и не может возникнуть) вопрос "для чего?".

Итак, чтобы быть осмысленной, наша жизнь (вопреки уверениям поклонников "жизни для жизни" и в полном согласии с неистребимым требованием нашей души) должна быть служением высшему, абсолютному благу.

Этого мало. Вспомним раба и хозяина. Если бы наша жизнь была служением какому-то, пусть абсолютному, благу, которое, однако, не было бы благом для нас, то для нас жизнь оставалась бы всё же бессмысленной. Возьмём, например, этику Гегеля. В ней человеческая жизнь должна обретать смысл как проявление и орудие саморазвития абсолютного духа. Белинский когда-то по этому поводу сказал: "так это я, значит, не для себя самого познаю и живу, а для развития какого-то абсолютного духа? Стану я для него трудиться!"

Т.о. интересующее нас благо должно быть одновременно самодовлеющим благом (превышающим мои личные интересы, безотносительно ко мне) и благом для меня, т.е. благом в объективном и субъективном смысле. Одно лишь объективное благо, существующее само по себе и не согревающее моей жизни, меня не удовлетворяет. Но и субъективное благо, наслаждение, радость, счастье - тоже не дарует мне смысла, т.к. всякая, даже счастливая жизнь ставит передо мной неизбежный вопрос "для чего?"

Единственный выход из противоречия: субъективное и объективное благо должны быть погашены в своей абстрактной разъединённости, должно быть их единство. Мы стремимся к самодовлеюще-счастливой жизни, что и называем своим спасением.

Объединим наши размышления. Высшая цель моей жизни (как процесса) должна быть ничем иным, как моей жизнью (но уже не как бессмысленным процессом и вечным стремлением к чему-то иному), жизнью в вечном и неизменном в себе покое блаженства. Эмпирическая жизнь с её краткостью, со всеми невзгодами и стремлением к чему-то вне её находящемуся, не может быть самоцелью; условие осмысленности жизни, как мы видели, состоит именно в том, чтобы мы прекратили погоню за этой эмпирической жизнью и отдали её на служение чему-то высшему, объективному, оправданному в себе. Но это высшее в свою очередь должно быть жизнью, в которую вольётся моя жизнь, объективное будет моей субъективной жизнью. Жизнь во благе или благая жизнь или благо как жизнь, - всё это в Евангелиях называется жизнью вечной или Царством небесным.

Абсолютная противоположность всякой разумной жизненной цели есть смерть, небытие. Искомое же благо не может быть только "идеалом", чем-то бесплотным, оно должно быть живым бытием, удовлетворяющим всем стремлениям моего существа. Только такой "смысл жизни" я могу признать истинным.

Конкретный пример, подобный этому благу, мы имеем в любви. Когда мы любим, что нас удовлетворяет? Если мы желаем лишь вкушения личных радостей, - это не любовь, и скоро наступит пресыщение. Если мы хотим отдать свою жизнь на служение любимому существу, то, разумеется, не на рабское служение, но именно потому, что это служение приносит нам радость и нашей жизни относительную полноту. Чтобы выразить благо любви, понятий объективного и субъективного блага явно недостаточно. Оно выше того и другого. Здесь благо жизни именно в преодолении этой противоположности.

Но ясно, что любовь на земле не даёт подлинного, последнего смысла жизни. Ясно, что абсолютное благо должно быть вечным. Ибо если мы в качестве его помыслим какое-либо временное состояние (земной любви), немедленно встанет вопрос о его собственном смысле. Всё, имеющее начало и конец, не может быть самоцелью, имеет смысл лишь как средство. Это уже выяснялось.

Искомая полная и обоснованная жизнь должна быть вечной жизнью. Вечным должно быть благо, к которому я стремлюсь. Но если я надеюсь лишь достичь его в будущем (как цель), то всё прошлое и настоящее моей жизни не охвачено этим благом, т.е. бессмысленно. Т.о. благо - цель должно быть одновременно и благом - основой всей моей жизни, что мы уже тоже выяснили, когда пытались разобраться в вопросе "что делать?".

Но моя жизнь коротка. Значит это вечное благо всё же недостижимо для меня в своей вечности? Я могу, конечно, мысленно уловить его. Но мало ли что мне взбредёт в голову! Ведь если бы мысленное обладание было подлинным обладанием, мы давно были бы все богаты, здоровы и т.п.

Итак, я должен подлинно обладать этим благом в вечности, иначе моя жизнь по-прежнему бессмысленна, я лишь мимолётно прикоснусь к этому осмысляющему благу, не буду его соучастником. Но ведь мы начали все рассуждения именно с поиска смысла моей жизни. Предполагаемое благо, вечный смысл должен быть смыслом именно моей жизни, быть вполне слитым с нею, быть самой этой жизнью (не с эмпирической её природой, а с её последней глубиной и сущностью). Живое благо или благо, как жизнь, должно быть вечной жизнью, и эта вечная жизнь должна быть моей личной жизнью.

Вдумываясь ещё глубже в условие осмысленности моей жизни, я замечаю, что мне недостаточно фактически служить высшему благу, но я должен также непрерывно разумно сознавать это служение. Если я бессознательно участвую в каком-либо служении, то пусть даже это благо всячески обогащает меня, я не буду этого сознавать, т.е. не буду иметь осмысленной жизни. Причём, это сознание не должно быть случайным, условным, зависящим от меня. Мы лишь тогда подлинно обладаем "осмысленной жизнью", когда не мы по нашей собственной человеческой воле и нашими собственными усилиями "сознаём" её, а когда она сама сознаёт себя в нас. Т.е. наше совершенное и удовлетворительное единство с абсолютным благом будет лишь тогда, когда мы не только обогащены этим совершенным благом, но и озарены им.

Иначе говоря, это благо должно не только объективно быть истинным (объективно обогащать меня), и не только восприниматься мною как истинное (условно осознаваться, в случае чего не исключается возможность сомнений в нём и забвения его), но оно само должно быть самой Истиной (быть безусловным, независимым от меня и озаряющим меня светом знания).

Итак, жизнь становится осмысленной, поскольку она сознательно и свободно служит абсолютному благу, которое есть вечная жизнь, животворящая человеческую жизнь, как её вечная основа и завершение. Эта вечная жизнь есть вместе с тем абсолютная истина, свет разума, озаряющий человеческую жизнь. Жизнь наша осмысляется, поскольку она есть разумный путь к цели, или путь к разумной цели, иначе она есть бессмысленное блуждание. Но таким истинным путём для нашей жизни может быть лишь то, что вместе с тем само есть Жизнь и Истина.

"Аз есмь Путь, Истина и Жизнь", - величайшие слова Христа.

Непреложный вывод из всего прежнего: Для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога (абсолютного блага) и наша собственная причастность Ему, т.е. наша жизнь в Боге.

Вне Бога и без Него жизнь не имеет удовлетворительного содержания, она бессмысленна. Это, в общем-то, само собой разумеется, и обыкновенно явно или молчаливо всеми признаётся, если не считать случаев пустого, демагогического отрицания этого бесспорного положения идеологами, преследующими корыстные тленные цели.

Но одно дело признание факта бессмысленности внерелигиозной жизни, и другое дело признание самой религиозной жизни. От желательности Бога до реальности Бога ещё далеко. И вот появляются "смелые" мыслители, которые "честно и мужественно" глядят в лицо факту бессмысленности и стихийности жизни и не прячутся трусливо от этого факта, предавшись мечтам о неосуществимой осмысленности жизни. Религия, - утверждают они, - это самообман трусливых душ, утешающих себя ложью, чтобы не погибнуть от ужаса перед неприглядной правдой жизни.

Так мне в своё время писал Юра Равич. При этом, разумеется, в гордой уверенности в непогрешимости своего суждения отбрасывается как пустой и несущественный исторический опыт всех стран и народов. Все, все были трусами и самообманщиками. Пришёл Я, Равич, имеющий несколько подобных мне единомышленников. Я - один из пионеров сверкающей истины бессмыслицы, я - пионер смелости, я не прячусь никуда. Вот я - бессмыслен, как и все вы. Смотрите и радуйтесь, а если вам не радостно, тем хуже для вас.

Всё это от примитивного чванства, разумеется, но всё-таки можно ли рационально нащупать выход из тупика? Можно ли, не прибегая к тому, что в атеистических кругах называется "слепой верой", т.е. к бессмысленному доверию к неочевидному, осознать выполнимость двух найденных условии осмысленной жизни?

Новый вопрос и легче и сложнее первого. Легче в формальном плане. Но сложнее, т.к. здесь из области формальной логики в элементарной феноменологии мы переходим в область логических операций с онтологическим материалом, в сферу экзистенциального.

Посмотрим, что получится. Но в другой раз.

Всего хорошего,  твой Дима.

Я воспринял это письмо как конгломерат сведений, большая часть которых казалась бесспорной, меньшая - непонятной: что значит "озарение", например, чем оно отличается от осознания собственными усилиями? В чём разница: меня озарило (осенило) или я додумался?  Бывает, долго и бесплодно размышляешь над чем-то, что не понимаешь, и вдруг - скачок: осенило, понял! Разве здесь обходится без "собственных усилий"?

В целом же это письмо произвело на меня впечатление мощнейшей, захватывающей лавины, осмыслить которую с ходу невозможно. Ответ же я написал сразу, по горячим следам, как и все наши письма. Он не являлся плодом глубоких и длительных размышлений, а, напротив, был спонтанным и, соответственно, вполне отражавшим мои не продуманные, а, скорее, интуитивные представления по поставленному вопросу о "смысле жизни", которые я до сих пор не пытался в сущности формулировать, ибо, повторяю, в когдатошней тетрадке про удовольствия я просто отмахнулся от этого вопроса (а точнее, постулировал (см. раздел 123): "что известный нам мир в целом не является продуктом чьей-либо сознательной деятельности", что эквивалентно тому, "что мир просто-напросто вообще не устроен, поскольку нет причины его существования", а отсюда уж следовало, что "коли у мира нет причины, так и у каждого человека нет цели и смысла жизни помимо тех, которые он сам себе выбирает". То есть я постулировал отсутствие того "смысла жизни", о котором ведёт речь Димуля. Правда, именно постулировал, не претендуя на доказательность, истинность этого утверждения.). Копию своего ответа я "на всякий случай" сохранил. Вот - он.