2.
Когда начинался этот рейс, третий по счету, я не знал, что он станет таким. А начиналось неплохо. В середине мая мы встали на бункеровку к причалу пригорода исландской столицы. Хотя в Рейкъявике всего семьдесят тысяч, но в нем есть и университет, и театры с музеями, и тот знаменитый Парламентский центр, где встречались Горбачев и Рейган. Помнят здесь и «Крущева», - так выразился пожилой таксист, возивший меня по городу в поисках нужного магазина. На каждом углу продавалась исландская шерсть, но я, верный принципам социализма, искал, где дешевле. Непривычно было видеть такую же холодную погоду конца весны, как и в Мурманске, но среди множества изобильных витрин, разнообразных кафе и разноязыкой речи, - так, как и в любом другом городе Европы. Но вот разговор по-русски я услышал лишь один раз, уже перед отходом, когда прогуливался по пустынным улицам ночью. …С того же времени, с конца мая, я стал регистрировать постоянный субфебрилитет старпома. Подъемы температуры были и раньше, и я их относил к затянувшейся форме респираторной инфекции, потом к остаточным ее явлениям, но дальше – в июне – уже не на шутку встревожился и, ничего не найдя объективного, кроме показаний градусника, стал лечить вслепую, антибиотиками, и тут же предложил списаться, на что старпом замахал руками, что, мол, доллары, что всего-то второй месяц рейса, и т.д.
Фарерские острова долгое время были датской провинцией и лишь недавно обрели самостоятельность. Если в Исландии было затруднительно общаться, то здесь английский знали все. Объяснялось тем, что всю вторую мировую войну здесь стояли английские войска, потому что острова расположены в важной стратегической зоне – на севере Атлантики, над Норвегией и Англией. Климат вполне благоприятен, несмотря на близость Арктики, - эдакая Земля Санникова. Зимой не ниже минуса пяти-десяти, а летом не теплее пятнадцать. На сорок семь тысяч местного населения приходится семьдесят четыре тысячи голов овец. Много безработных, из-за островного положения жители уезжают на заработки на континент, чаще в Данию. Люди гостеприимны, легко идут на контакт, что удивительно для Скандинавии. Цены приемлемы – килограмм семги стоит двадцать долларов, а банка натуральной черной икры – шесть. Было это осенью девяносто четвертого, остановились мы там в начале сентября, под разгрузку рыбы, в маленькой деревушке, довольно далеко от столицы Торсхавна, и только позднее я узнал, что до нее можно добраться автостопом – русских возят бесплатно, да еще дают на память пачку сигарет. Но за распространение спиртного бешеные штрафы - от десяти тысяч долларов. И почти везде играют в футбол…
Болезнь старпома прогрессировала. Я остановился на трех предполагаемых диагнозах: миокардит, нефрит, вирусная пневмония. За последних два данных было мало, но вот в одну из ночей, в конце июля, на фоне очередной антибактериальной терапии, случился гипертермический криз – до 40,5 градусов, с судорогами и бредом, и я, предполагая абсцесс легкого (туда не проникают антибиотики), дал радиограмму с мотивировкой о списании. Капитан не противился, но лишь на полдня, потом резко изменил тактику, закричал на меня, что вместе спишет и доктора, и что вообще, какой такой я врач, если не умею справиться с температурой. Но ответ пришел с рекомендацией эвакуации, телеграмму мне не показали, а я об этом случайно узнал от старпома. И все же капитану было некуда деться, он пообещал, что доставит больного в военный гарнизон, до которого было всего шестьдесят миль (промысел тогда вели в Баренцевом море). Наутро, когда мы, по словам капитана, должны были быть у берега, ничего этого не случилось – мы продолжали качаться на промысле. Капитан меня попросту тихо обманул, в самых худших традициях эпохи застоя. И я ничего не мог поделать – радиограммы мои блокировались, рапорты игнорировались. К счастью, промысел через три недели закончился, старпом теперь капитану не так стал нужен, и я переправил больного, бледного, изможденного, на транспорт, идущий в Мурманск, а сами мы двинулись к Европе…
Гамбург – проходной двор, морские ворота континента. Свыше двадцати тысяч судов под разными флагами ежегодно принимает гамбургский порт. Из общего числа жителей в 1 860 000 человек более 15% составляют иностранцы, среди них на первом месте турки, на втором – жители бывшей Югославии, дальше следуют поляки и русские. Последних здесь около 10 000. С помощью одного я купил машину; с турком, говорившем по-нашему, я познакомился на улице, а тот свел меня с чеченцем. Ночные улицы светятся секс-шопами, аквариумами-витринами, где сидят живые женщины, а тебя хватают за руки стоящие рядом же. Открыты магазины с оружием, на каждом шагу пивные с гамбургерами – с особенным, острым вкусом. Не отведав их, нельзя себя считать побывавшим в Гамбурге, так же, как и невозможно уехать из Рейкъявика без исландской шерсти. Город настолько красив и приятен, что его называют Северной Венецией. И правда, там не жарко – в начале сентября всего 10-15 градусов тепла.
Радостные впечатления омрачил неожиданный визит капитана в один из вечеров с вопросом, что я «ставил» старпому. Я с похолодевшим внутри замиранием в душе отвечал, что «болезнь сердца». И капитан сказал, что старпом в реанимации. У него оказался сепсис, эндокардит, формирование сердечного клапанного порока. И как я не услышал шумов? Так вот оступился на стезе судового врача. По приходу в порт меня дотошно проверяли, потом влепили выговор, затем грозили собрать лечебно-контрольную комиссию с последующим увольнением. Так я и просидел на берегу, ровно семь с половиной месяцев. Спасла меня только учеба в Петербурге, в Академии усовершенствования…
1995, С-Петербург
Свободное копирование
