Искусство - жестокая вещь - 1

Глава 15

Искусство - жестокая вещь

Здравствуйте, это я. Так хорошо быть непрактичным — умрешь в нищете. И пускай. И так тебе и надо.

В 1967 Борю Жеребко выгоняли из ВГИКа. Он поступил на режиссерское отделение в мастерскую профессора Герасимова. Где-то валяется фотография, как мы все сидим на скамьях и курносый скуластый Боря снисходительно улыбается сквозь очки. Мы были на Олимпе. А потом Борю выгнали. Что-то он изобразил в своем этюде беспомощно-провинциальное, детское, глупое и претенциозное. На Олимпе такие вещи не прощают и он полетел. А что он мог еще изобразить в свои 18 лет, приехав из Алма-Аты? Он был очень доволен собой. Дома не могли поверить, что он поступил на режиссерское отделение к самому Герасимову!

Когда его отчислили в первую сессию (еще отчислили провинциальную даму Пинягину, ей в коридоре Тамара Федоровна Макарова говорила: "Знаешь, Лена, искусство — жестокая вещь...") так вот, когда его отчислили, он стоял у двери нашей аудитории на втором этаже — просто стоял во время занятий. На перерыве все проходили мимо Бори Жеребко, он перестал существовать. Это было низко. Мы, детдомовцы, так не поступаем. Или мы, евреи... Или мы, романтики... Или мы, идиоты...

Итак, я подошел к нему и спросил:

- Что ты собираешься делать?

Мелкие капельки пота выступили на его верхней губе, он немного заикался.

- Н-не знаю. Домой я возвращаться не могу. Там родные не перенесут этот позор. Выгнали. Все знают, что я поступил. Город небольшой, все знакомы.

- А где ты живешь?

- Пока в общаге, но комендант уже сказал чтобы я освободил комнату. Я не знаю, что делать. Домой возвращаться я не могу. Это исключено.

- Если хочешь, можешь пока жить у меня, — сказал я, — У меня есть свободная комната, можешь пожить, пока решишь, что предпринять.

Он внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, шучу я или нет. Может быть это издевка, месть за то, что он иронически-пренебрежительно подтрунивал надо мной, ошибочно принимая меня за наивного болвана — обычную цель издевок для самоутверждения.

- Я постараюсь тебе помочь, — сказал я, — Посмотрим, что можно сделать. Я поговорю с Герасимовым.

Он недоверчиво и удивленно смотрел на меня.

- Ты? Поговоришь с мастером?

- Да. Запиши адрес, бери свои вещи и приезжай.

Потом он долго у меня жил, я поговорил с Сергеем Апполинариевичем, сказал, что Жеребко домой вернуться не может, живет у меня и надо что-то придумать, как-то его устроить. Может быть, на сценарно-киноведческий? Нельзя же просто взять человека и вышвырнуть на улицу! Мастер внимательно выслушал меня и согласился.

- Выясни кто ведет первый или второй курс… - сказал он.

- Крючечников. Я с ним поговорил, он не возражает, чтобы оформили перевод.

- Хорошо, я поговорю на кафедре.

    Борю устроили на курс к Крючечникову.

  Я писал за него курсовые работы и печатал их на старой машинке "Континенталь", которую мне подарила Татьяна Георгиевна Кузнецова, знаменитый московский адвокат.

Он вернулся в общежитие. Шло время. Мы закончили ВГИК, он уехал домой, стал работать на "Казахфильме" редактором научно-популярных и документальных фильмов и писал сценарии о передовых чабанах и покорителях целины и этим кормился. Как-то он прислал посылку со знаменитыми алма-атинскими яблоками. Я был тронут.