На грани - 1

Глава 11

На грани

Бестиарий “ГОСКИНО СССР” находился в Малом Гнездниковском переулке. Чиновников отличали утонченный садизм, цинизм и ненависть к “творцам”. Небольшая зарплата компенсировалась причастностью к власти и возможностью безнаказанно издеваться над людьми, прикрываясь некими, якобы высшими, “государственными соображениями”, скрытыми от простых смертных.   

   Директором этого цирка нравственных лилипутов был неизменно краснорожий Филипп Ермаш – председатель госкомитета в ранге министра. Он был туда ниспослан из ЦК. В его приемной распоряжался безликий и сдержанный сын Черненко, придавая атмосфере этого зоопарка тень сопричастности к высшим сферам государственной власти.

По коридорам с безумным видом блуждал покрытый от ужаса коростой псориаза мой институтский приятель киновед Дима Шацилло, к несчастью попавший туда по распределению. Этот ужас умело поддерживал, для смеха организовавший травлю, главный редактор Евгений Котов с группой подхалимов, которые почти каждый день, сочиненными в часы безделья подробностями, пугали Диму какими-то непоправимыми упущениями в работе, в результате чего его скоро арестуют – якобы КГБ ведет его  разработку, как антисоветчика, вредителя и саботажника. Я пытался его успокоить, но он уже был почти невменяем.

В приемной заместителей Ермаша сидели две секретарши – слева перед дверью в кабинет Павленка - мрачного типа, старавшегося произвести впечатление чиновника высокого ранга времен Сталина, справа – Михаила Александрова.

Мне говорили, что Павленка выгнал из Белоруссии генсек республики Машеров, после чего его с удовольствием приняли в Москве. Машерова эта шайка ненавидела - не могли простить независимость, здравомыслие, вполне успешное ведение хозяйства, но – главное – за то, что Звезду Героя он получил на поле боя.

Говорили, что Павленок “берет, как слепая лошадь: не глядя”. И деньги уже не берет – только камни, причем научился разбираться в них, как ювелир. Дань кладет на черную бархатную тряпицу, которую достает из ящика стола, вставляет в глаз лупу и под светом настольной лампы придирчиво сортирует пинцетом, с раздражением возвращая мелочь, бриллианты не чистой воды, со сколами или плохой огранкой. Среди моих источников сплетничать и врать было не принято.

При всей фантасмагоричности происходящего, мы понимали, что дело плохо. После убийства Машерова, ситуация стала явно хуже. Племянник Машерова – театральный режиссер Валя Врагов – был в числе моих знакомых. Он рассказал детали убийства.

В ГИТИСе Валя учился со Светой Гюрджан, дочерью сталинского министра НКВД Армении, бежавшего после смерти Джо от мести соплеменников в Москву. Они жили в старом доме в переулке у площади Ногина, занимая пару комнат в коммунальной квартре. Я познакомился со Светой когда ей было 17 лет и она училась в ТЮЗе у Павла Хомского, где на первом курсе блистала в спектакле “Ромео и Джульетта”.

Через какое-то время она оказалась на режиссерском в ГИТИСе и вышла замуж за сокурсника Валю Врвгова. Последние годы она - режиссер московского театра “Модерн”.

Полвека назад, бывая у Светы, я иногда встречался взглядом с экс-министром. Он безмолвно и неподвижно сидел в углу, внимательно глядя на присутствующих тлеющими, как уголья глазами.

Прощай, Советский Союз! Твоим главным несчастьем и причиной твоего исчезновения стало то, что захватившие русскую империю уголовники ненавидели и уничтожали Власть Советов - единственного лигитимного и серьезного конкурента. И годами нагло бравировали тем, что захватили Временное Правительство, разогнали Учредительное собрание и физически уничтожили все политические партии.