Мне ещё не было и двух лет от роду, когда в 1949 году я оказался в селе Троицко-Печорск, расположенном в центре Коми-республики, на реке Печора.
Сначала мы жили на квартире у Пыстиных по ул. Комсомольской, затем в 1954-м купили у Стрекозовых дом №9 по ул. Затонской. Располагался он на берегу речушки Дыньёль, в месте впадения её в реку Мылва. На мысе, образованном слиянием этих двух речек плотники вечно собирали срубы каких-либо строений и мы с бабушкой и братом брали у них щепки для растопки летней печки.
На Мылву ходили купаться и ловить ёршиков. Ни один поход не обходился без кота Уголька или Захара, Матвея и Васьки, которые очень болели за мой улов.
За Мылву, в Зареченский лес ходили с отцом - я, Лёник и Дозорка по грибы и ягоды. Помню, едва войдёшь в него, как попадаешь на бруснику и падаешь на неё, чтобы лишний раз не наклоняться, а далее кусты голубики… И повсюду грибы: сыроежки, маслята, красноголовики, боровики…
С соседом Сергеем Марковичем поднимались вверх по Печоре до «Чёрного берега», что находился в полукилометрах от впадения в неё Мылвы, где с ночёвкой ловили на продольники язей. Всю ночь – а они были светлыми – от дебаркадера на пристани слышались голоса «ракушек» – так в народе называли речников – с причаленных пароходов.
Пассажирские пароходы были белого цвета с именами писателей: «Шолохов», «Тургенев»…, грузовые чёрно-коричневого и серого цветов с именами молодогвардейцев: «Ульяна Громова», «Любовь Шевцова»… или героев гражданской и отечественной войн: «Щорс», «Ковпак», «Александр Чекалин», «Домна Каликова», «Павлик Морозов»… или просто: «Социализм», «Общественник», «Сварщик» и т. д.
Когда белый лайнер «Тургенев» пришвартовывался к дебаркадеру, на набережную – в виде участка гравийной дороги, длиной в двести шагов над обрывом реки Печора с одной стороны и ряда рубленых изб, стоящих в ряд, с другой стороны – выходили сотни гуляющих сельчан. Пацаны гоняли по дощатым мостовым, «ручьями» из проволоки, бочковые обручи. Взрослые же ходили взад-вперёд и, кормя комаров, щёлкали семечки да кедровые орешки.
С наступлением зимы все пароходы куда-то девались, лишь несколько катеров да самоходных барж с рыбными названиями – «Зубатка», «Скумбрия», «Омуль»… каким-то образом вылезали на левый берег Мылвы и садились днищами на подставленные «клетки» из брёвен. И так смирно стояли там до самого открытия реки.
Почти всю зиму в акватории дебаркадера из двух-трёх десятков лунок во льду торчали верши под налима, а у самого устья Мылвы чернела незамерзающая полынья парикмахера Анатолия Яшкова, правильно отбывавшего ссылку за какое-то прошлое дело. Два-три раза в неделю он пробивал в едва затвердевшей полынье лёд и бухался в ледяную воду прикрытый лишь чёрными «семейными» трусами до колен.
Лет в одиннадцать-двенадцать я заметил, что моя причёска – детская. Не то, что у Борьки Васильева – «ёжик» от Яшкова. Вот бы мне такого же ёжика! Боясь обидеть личного парикмахера – отца, я, выпросив у бабушки десять копеек, рванул в район к дяде Толе в парикмахерскую, которая стояла тогда на набережной, недалеко от дебаркадера. На его вопрос «как постричь» я, растерявшись, ответил, «под ёршика», чем до хрипоты насмешил крутого парикмахера. Крутого и в тоже время человечного. К сожалению, вскорости, ко всеобщему изумлению, получил он «вышак» от… природы. Просто простудился и схватил воспаление лёгких. И закончилась его ссылка досрочно…
Господи! Сколько нас в Троицке тогда было – всяких. Спецпоселенцы и ссыльные, вербованные и перемещённые, местные и пришлые, «власовцы», «бандпособники», «контрики», «уголовники»… Все валили лес. Великую тайгу Троицко-Печорскую. Кто со сроком, кто бессрочно, кто за деньги, кто за так. Некоторые женились, заводили семьи, сажали картошку, растили детей. Многие уезжали или пропадали… внезапно, как пропадает оставленный без присмотра кошелёк.
По Печоре же весь сезон нескончаемым потоком, облепленные буксирами, плыли длинные, предлинные плоты до самого Нарьян-Мара…
Свободное копирование
