Это была моя первая серьёзная рыбалка. Мне было около четырнадцати лет, когда Сергей Маркович – наш сосед (известный на весь район бухгалтер, рыбак и пьяница, а для меня – добрейшей души человек) – позвал меня ловить на продольники язя. С этим предложением он появился у нас во дворе, как раз в тот момент, когда бабушка сражалась с Дозоркой, отгоняя того мокрой тряпкой, от развешенного для сушки на проволоке, белья.
– А ну, тикай, паразит! Чуишь?.. Каму я кажу? – Выговаривала она пятящемуся от неё псу. – Дивись, уси простыни разрисовав! – Тот «подивился». – И што за моду взяв на беллё кИдаца... Што ни вивисишь – ён тут, як тут. Не иначе, як ждали его, паразита… Ище и касавурица… Оххх, я ж тибе, покасавурюсь! – Она замахнулась тряпкой. – Ашийник на шию начеплю, будишь мине целый день у будке сИдить, паразит непутный!
– Честь труду, Ольга Николаевна! – голосом привидения (его обычная манера говорить) поприветствовал её сосед:
Бабушка вздрогнула и, обернувшись, сплюнула.
– Тху, тты!.. Напужав. А мине приставилось, что ета Дазорка забалакав… Драстуйте, Вам! ПрахОдьте, Сергей Маркович.
Что такое продольники и как на них ловить язя, я понятия не имел. Сергей Маркович же, предусмотрев это, в качестве примера, подарил мне свою старую снасть, на которой оставалось около десятка крючков с поводками разной длины, а вся бечева была сплошь в узелках и зацепах. Но представление о сущности продольника, я получил.
Три дня мы с бабушкой готовили меня к отплытию. Я и Лёник мастерили снасти, а бабушка катала шарики из мякиша белого хлеба, стараясь изо всех сил, чтобы те получались одинаковой округлости и размера. Смею заметить, что получалось это у неё с трудом. «Того, что я слепая и ничёга не бачу», а «тратить ачки на усякие мандибулины» она не хотела. И все эти три дня мы дружно уговаривали родителей – главным образом, маму – отпустить меня на рыбалку с соседом. Рыбалка, всё-таки, намечалась ночная. Помог отец. Побеседовав с Сергеем Марковичем наедине в течение минуты (!), он пришёл и огласил решение:
– Пусть едет. Ничего с ним не случится. Я в его годы уже деду кабана помогал резать. А потом, панимаишь, он всё равно на речке будет находиться – что там, что здесь. И, фактически, разницы нет, где он утонет. Если судьба, то…
После обеда в день отплытия я собрал сумку, в которую сложил: три продольника по пятнадцать крючков в каждом, двухлитровую банку хлебных шариков, две донки, эмалированную кружку, пакет с ломтями чёрного хлеба, ложку, нож, коробок спичек от отца, две чистые тряпочки «для всякого случАя» от бабушки. Рядом с сумкой поставил удочку и стал ждать сигнала.
Отплыли, как и договаривались в восемь вечера. Но не без приключений. Сначала Дозорка, не разумея, куда я собрался в вечерний час без мяча, но с сумкой и один, преградил мне дорогу. Пытливо заглядывая мне в глаза, и тихонько поскуливая, он никак не мог решиться на какие-либо дальнейшие действия. И лишь, когда бабушка припугнула его «ошийником», нехотя уступил мне дощатый тротуар двора. Но это было не единственное недоразумение. Кот Васька, заметив в моих руках удочку, моментально прицепился к нам и семенил до самой лодки. А потом жутко расстроился, когда увидел, что мы отплываем без него. Даже передними лапками зашёл в воду, намочив их, что, несомненно, оценила маячившая на пригорке, его рыжая пассия – Дуняша. Единственная и безусловная любимица Сергея Марковича в его доме.
«Чёрный берег» был, действительно, чёрным, чем отчётливо и выделялся на фоне окружающего пейзажа. Я сидел на бабайках*, поэтому увидел его, обернувшись, после замечания Сергея Марковича:
– Вон и чёрный берег. Как на ладони…, – заметил он, едва мы вырулили с Мылвы на Печору, – Через полчаса-то уж на месте будем.
Место оказалось плоской возвышенностью между водами Печоры – с одной стороны и крутым её берегом – с другой. Полянка, продолговатая в длину, уютная и обжитая со следами костровых пепелищ. На одном из них виднелся, вбитый в грунт, кол с рогатиной под ригель для подвески котелка. Ригель – в виде слегка обгорелой двухметровой жерди малого диаметра – и побуревшие еловые лапы, очевидно, недавно, служившие кому-то постелью, лежали рядом.
Выгрузив из лодки всё лишнее, не имеющего отношения непосредственно к ловле, мы, не мешкая, отправились расставлять первые пять продольников, в том числе мои. И уже через четверть часа, проплыв по диагонали, вверх по Печоре сотню метров, бросили якорь.
– Здесь будет крайний продольник. – Тоном полководца произнёс Сергей Маркович. – Остальные-то четыре, мы будем ставить на каждые десять метров ближе к берегу и на каждые пятьдесят метров-то ниже по течению. Понял? Это сетка такая. Понятно, дальше будет везде одинаково. Смотри и запоминай. Сначала-то, меряешь глубину, для чего…
Он подробно объяснил все премудрости связки вешек и грузил, крепления самого продольника к вешке, насаживания хлебных шариков на крючки и осторожный спуск снасти в воду. Всё, вплоть до подъёма якоря и отплытия с места установки.
Остальные продольники мы расставили по той же схеме, но ниже по течению и вдвое быстрее. А, когда лодка уткнулась носом в берег у оставленных вещей, Сергей Маркович, на радость мне, заметил:
– Молодец! Быстро учишься. Понятно, память-то молодая, хорошая. – И, взглянув на часы, добавил: – Сейчас, без малого одиннадцать…, через час отправляемся на проверку. А пока-то, возьми чер*, да сгоняй наверх к лесу, наруби сухих сучьев и еловых лап для нас да комаров. Потом вместе корягу-то притащим... – ту, что видели, проплывая мимо. Помнишь? Её нам на всю ночь-то палить хватит. Понял?.. Давай, гони!
«Сгоняв» трижды, я принёс сухих сучьев разной толщины и еловых лап, которыми заменили побуревшие. Затем вдвоём «притаранили-то» приглянувшуюся корягу. Но костер пришлось отложить на потом. Настало время проверять продольники.
Начали с первых… – моих!..
Заякорив удачно лодку кормой у самой вешки, Сергей Маркович палкой с крюком на конце, нащупал в воде бечеву продольника и медленно поднял её на поверхность. Затем начал осторожно выбирать бечеву из воды, аккуратно передавая её мне, с обязательной установкой: складывать зигзагом на левое колено, а поводки с крючками на правое. Работа была нудной и я, даже подумал, что зря нацепил пятнадцать крючков на продольник. Но вот, где-то в последней трети длины, я вдруг услышал голос:
– Он здесь…
Я машинально огляделся по сторонам.
– Это я… заснул, что ли? Гость у нас, говорю. – Я, смутившись, кивнул головой. – Осторожно возьми у меня продольник-то и передай мне сачок… теперь медленно, не дёргая бечеву, подтягивай её в сторону вешки-то и складывай, как делал до этого. Понял?
Сергей Маркович замер с сачком в правой руке.
Как положено, но уже с интересом, я подтягивал снасть и складывал её на коленки. При этом всё время глядел в воду. Правда, ничего разглядеть там не мог и, если бы, не мой гуру, то и вообще бы, прозевал рыбину. Красноречивой мимикой на лице он мне указал на воду рядом с собой. Там в тридцати сантиметрах от поверхности, за поводком плыл язь, которого не так-то просто было увидеть, поскольку спина его была тёмной и потому сливалась с теменью водной стихии, но при подтягивании бечевы, то и дело отсвечивал сверкающими боками.
Я вопросительно взглянул на корму и получил одобрительный знак продолжения моей деятельности.
Вскоре язь оказался почти рядом со мной. И я снова услышал голос:
– Замри…
Сергей Маркович стал медленно погружать сачок в воду. Вот он уже оказался ниже уровня бечевы и позади рыбины… Моё дыхание остановилось.
Язь, ещё не веря в своё «сковородкино» будущее, спокойно работал хвостом, перемещаясь, то влево, то вправо. А сзади, крадучись, к нему неумолимо приближался сачок.
Как я не стремился увидеть «тот самый» момент, всё равно прозевал.
Стремительное движение руки, подсечка, мощный всплеск и… рыбина в сачке, поднятом над поверхностью воды. Затем, снятие её с крючка, перемещение в лодку под настил и радостные возгласы нас обоих. Лицо Сергея Марковича, при этом, сияло азартом картёжника.
Я не мог поверить своим глазам. Рыбину, чуть ли не в полметра длиной, поймал я! Ну…, не я один, но она здесь в моих ногах, при моём участии, на мою снасть. Обязательно скажу бабушке, что на её хлебный шарик поймали такого «кита». Ей будет очень приятно.
Но радость наша была не долгой. На последнем – «хвостовом» – крючке продольника был ещё один язь…, которого – от неожиданности – мы упустили, к сожалению. И в процессе «погони» за ним, я чуть лодку не перевернул и напрочь спутал свой продольник.
– Понятно, обрадовались, потому что. – Определил Сергей Маркович. – И рыбу потеряли. У язя ротик-то маленький с дамскими губками, не то, что у щуки…, он хлебный шарик не заглатывает, а всасывает… вместе с крючком. Вот так… – И, вытянув губы трубочкой, показал как. – Понял? Ты от радости-то бечеву стал быстро тянуть, язь испугался, дёрнулся, губу порвал и с крючка долой... Сейчас его здесь абу*, где-то таам… – Он махнул рукой в сторону Троицка и угрюмо добавил: – Это я виноват…
На остальных продольниках было ещё пять рыбин, но удалось вытащить только две. Три язя, как и тот первый, сорвались. Сергей Маркович взял часть вины на себя, другую часть на «гоняющие-то по Печоре катера», и на слабые «язёвые рты с дамскими губками», но я чувствовал, что это не так. И решил в следующий раз быть осторожней в подтягивании бечевы и внимательней…
Как бы там ни было, а на место мы приплыли с тремя рыбинами, которые сразу же были определены в садок, закреплённый на ломике, вбитом мной в метре от берега в речное дно. После чего я был откомандирован Сергеем Марковичем на небольшой мыс «Чёрного берега» с удочкой и донками.
– Поди, полови ёршиков для ухи. Я пока постели-то подготовлю..., костёр разведу.
Наживив по три крючка на каждой донке червяками, я забросил их в разных направлениях и занялся ловлей ершей на удочку. Минут пятнадцать не было никакого клёва. Затем пошло. Еле успевал закидывать, как тут же поплавок нырял, чуть ли не на полметра от поверхности. Небольшая подсечка и вот он – ёрш… крупный и жирный. Та же самая картина была и с донками. На двух, а то и трёх крючках сразу трепыхались сопливые чери*. Даже пожалел, что не взяли с собой Василия с подругой.
Одна беда была – комары. Ветер к ночи стих и наступило их время. Пищали и кусали – сил не было терпеть. Я плясал, как чёрт на сковородке. Но бросить такой клёв не мог. Да и кто смог бы?.. И потому, внезапному появлению за спиной Сергея Марковича, страшно обрадовался.
– Клюёт? – Как всегда, тихо проговорил он. И увидев на две трети заполненный кукан*, добавил: – Хваатит! Говорят, из одного ерша-то можно сорок вёдер ухи приготовить, а тут их столько, что всему посёлку, пожалуй, достанется. Иди, погрейся! Я там постели-то приготовил. А я тут пока ершей поУдю, молодость вспомню, а после и уберу всё.
У костра было хорошо. Мягкие душистые постели из еловых лап приятно пружинили под боком, небольшие лапы, брошенные в костёр, уютно трескали и образовывали дым, который направлялся незначительным ветерком в сторону постелей, но не в глаза, а над телом и потому комары не доставали. Оказывается, отдыхать, тоже – дело приятное. Вот лежал бы и лежал так!.. Ещё бы Дозорку сюда… с Васькой…, Лёника…, но вот появляется бабушка и тихим голосом произносит:
– Отдохнул?
Я открыл глаза… и вскочил с места, как разбуженный часовой на посту. Сергей Маркович, разогнувшись, виновато произнёс:
– Ничего, ничего. Понятно…, намаялся. Продольники пора проверять. Собирайся. Лицо-то Печорой ополосни…, легче станет.
Стало, действительно, легче. И, садясь за бабайки, я уже бодро предвкушал наслаждение от богатого улова.
Так оно и было. На девять продольников мы поймали шесть рыбин. И, что самое радостное, ни одна не сорвалась. А после того, как на последнем продольнике сняли благополучно двух язей и отправились к берегу, Сергей Маркович, сидя на корме с рулевым веслом, неожиданно, голосом Робертино Лоретти, не совсем попадая в мотив, запел:
– Лодка моя легкааа, вёсла большиеее, Санта Лючияаа, Санта Лючияаа!..
Выйдя на берег, всё ещё бубня "Санта Лючию", он глянул на часы и объявил перерыв:
– Язь-то до утра спать пойдёт. Понятно, ловли не будет. Мотаться туда-сюда без толку – ни к чему… только, лодку мучить. Да и нам отдохнуть-то надо. – Привязав к одному концу жерди, оказавшееся лишним, грузило, а к другому крюк для чёрного чугунка, вытащенного из сумки, он, добавил: – Сейчас ушицы сварим, покемарим маленько… часиков до пяти, а после-то, видно будет.
Дав мне задание почистить картофелину и порезать её на кубики, «примерно, в полтора сантИметра», стал учить меня варке ухи:
– Даже, если ты словишь на свою удочку-то восемь налимов враз, без умения уху готовить, ты не рыбааак. Понял? – Заявил он. – Сейчас я покажу тебе один простой рЕцепт варки ухи из ерша. Запоминай! В следующий-то раз ты будешь ухаваром.
Отобрав полтора десятка крупных ершей, Сергей Маркович быстро выпотрошил их…, вместе с внутренностями удалил жабры, но чешую и слизь оставил, также снял со спинок мякоть – «балычки» – и отложил их. Далее, отобрал трёх, самых мелких ёршиков.
– Эту мелюзгу потрошить не надо. У них, понятно, внутри-то ничего и нет, а вот для навара они очччень необходимы. – Авторитетно, со вкусом заверил он.
Потрошёных ершей и «мелюзгу» бросил в котелок с холодной печорской водой и стал их варить «до получения-то густого навара», который потом процедил через марлю. Всё, оставшееся в марле, выбросил в реку, а в отвар вбросил один маленький лавровый листик, несколько шариков перца, соль, мои картофельные кубики, ложку пшёнки и стал варить. Через, примерно, минут десять были вброшены «балычки» и всё вместе варилось ещё минут пять. Меня слегка потянуло на сон, когда я услышал знакомый голос:
– Готово… давай свою миску! – Я развёл руками. – Что у тебя нет миски? – Искренне удивился он. – Без миски-то на рыбалку ездить нельзяаа… ладно, я тебе свою дам, но в следующий раз…
Он ел из чугунка, а я из его миски. И лучшей ухи с тех пор я никогда не ел.
После трапезы я «протёр речным песком-то» обе ёмкости и «прополоскал Печорой-то».
– Полчаса нам на ким* и за вёсла. – Зевая, произнёс мой наставник, удобно устраиваясь на еловых лапах. – Думаю, два разА ещё успеем проверить. Да и наживки-то осталось на столько же. – Он вдруг сладко зевнул. – Ааах, где ты, моя Дуняшка? Кись, кись, кись… сейчас бы пузо мне погрела… не проспать бы нам…
И тут же захрапел… тихо, как и разговаривал.
Не проспали. По той же схеме проверили снасти. С моих двух продольников сняли одного язя, с его семи два, из которых одного упустили. Ни капельки не расстроившись, Сергей Маркович объяснил промашку так: «…потому как, не проснулись ещё». Вышла из строя ещё одна снасть, на этот раз уже его. И опять было озвучено безапелляционное заявление: «…этот продольник-то, постарше тебя будет…, понятно, устал уже».
«Перезарядив», восемь оставшихся, мы вернулись на берег.
Мне было поручено определить пойманные две рыбины в садок, а сам гуру, тщательно вымыв руки с мылом, занялся, едва курившимся костром.
– Чайку захотелось. Ааа-ах... – Зевая, заявил он. – Утро ведь. Понятно, привычка.
И тут же из сумки им были выложены: чайник, чуть светлее чугунка, узелок чая, узелок травы с мятным запахом, два куска сахару, размерами с репу, два кусочка хлеба, масло в баночке из-под леденцов, перочинный нож и нож-тесак. Я «сгонял» с чайником к реке, сполоснул его там и «наполовину-то наполнил», при этом, всё время, размышляя: зачем ему к чаю тесак?
Оказалось, что для колки сахара. Белый кусок он клал в ладонь левой руки и тесаком, сначала, прицеливаясь, прикладывался к сахару, затем размахивался и резко лупил по куску. Тот кололся, как миленький. Причём, точно по намеченному месту.
Наколов, таким образом, с десяток кусочков, Сергей Маркович отложил их на расстелённую тряпочку двумя горками, туда же стряхнул с руки сахарную мелочь и принялся намазывать хлеб маслом. Делалось это длинным лезвием перочинного ножа, да так тщательно и аккуратно, что, выставь этот процесс на сцене, желающих посмотреть его, собирались бы толпы.
В бурливший чайник он бросил оба узелочка с чаем и сушёной травой, размешал поструганным прутом и, повернув конец жердины с подвешенной посудиной от центра костра на его край, достал из сумки эмалированную кружку.
– Кружка-то у тебя есть? – Его тон был несколько насмешливым. Я достал её… точно такую же, как у него. – Хорошая…, не люблю алюминий…, сейчас настоится маленько. А мы пока на природу полюбуемся. Когда ещё удастся-то.
Я глянул на небо…, на речку…, на наши вешки…, на догорающую корягу в костре…, прислушался. От дебаркадера на пристани слышались голоса «ракушек» – так в народе называли речников – и голос Кобзона: «… и опять во дворе нам пластинка поёт, и простится, опять нам никак не даёт…»
– Дааа. – Со вздохом протянул Сергей Маркович. – Сейчас чайку попьём, продольники снимем и простимся с тобой, товарищ Кобзон, до следующего разА. – Он снял чайник с ригеля и, разлив дымящийся отвар по кружкам, закончил: – Давай, сосед! За сказанное.
Положив кусочек сахара в рот, я поднёс к губам кружку и звучно с воздухом втянул в себя глоток дымящегося напитка:
– Юууфить!.. Аааа…
И закрыл глаза… вот оно – истинное блаженство! Чай, мята, и запах дыма…
– Ку-ку! – Послышалось сверху, со стороны леса.
Вот ещё и она!.. Вовка Красиков бы сейчас обязательно отсчитывать начал.
Сергей Маркович, готовившийся было откусить кусочек бутерброда, словно, спохватившись, отвёл руку с бутербродом на прежнее место и неожиданно, по-хулигански, ответил птице:
– Х.. тебе в рукУ!
Я сделал вид, что не расслышал матерщины и ещё громче отсёрбнул глоток из кружки:
– Юууфить!.. Аааа…
– Ку-ку! – Задиристо, как будто ожидая от меня сигнала, ответила кукушка.
Я, выжидающе, глянул на Сергея Марковича, тот вновь отстранил бутерброд и с той же серьёзностью отчеканил:
– Х.. тебе в рукУ!
Я поперхнулся.
Примерно, на десятом глотке, с «кукуканьем» вслед и неизменным матерным сопровождением, кружка моя стала вдвое легче. Вспомнив, как, однажды, бабушка обозвала зареченскую кукушку «писюсёй гороховой» за то, что та накуковала ей тридцать два года дальнейшей жизни, я понял, что с чаем надо что-то делать. И я решил отпивать меньшими глотками.
– Юууфить!..
– Ку-ку!..
– Х.. тебе в рукУ!
Проканало. А ну-ка, ещё раз… ещщщё… ещщщё…
Прошло несколько минут. У меня осталось чая на донышке. Я отсёрбнул, предпоследний раз, решив, после последнего глоточка, буду делать вид, что чай в кружке есть. Кто узнает, что его там нет? Они ж оба своим делом заняты.
– Юууфить!..
Тишина… Сергей Маркович сидел, не шевелясь, с непочатым бутербродом в руке. Я сделал последний глоток:
– Юууфить!..
И снова тихо.
– Здохла, на х…! – Злорадно констатировал Сергей Маркович. – Двадцать четыре раза-то кукукнула и здохла. Вот так-то вот!
Громко высморкавшись, он сплюнул в костёр, вытащил из сумки чистую тряпочку, завернул в нее бутерброд с оставшимися кусочками сахара и, заглотнув залпом кружку остывшего чая, встал.
– Ну, что… поехали продольники-то снимать. Язь не кукушка, куковать не будет, губу порвёт и с крючка долой…
Через несколько минут мы снимали первый продольник. Он был пуст, впрочем, как и все остальные. Это не особо расстроило нас. Мы, даже с некоторым облегчением, повернули лодку к «Чёрному берегу», чтобы спрятать там грузила «подальше от дураков-то», собрать пойманную рыбу, вещи и попрощаться с уютным местом.
Прошёл час с лишним. Мы уже были в устье Дыньёльки и вскоре на берегу поделили улов. Мне из одиннадцати пойманных рыбин досталось четыре – с моих продольников. Да ещё, около, тридцати ершей-великанов. Бабушка, переведя взгляд с них на язей, глазам не поверила:
– Ета ты йих сам таких, здарових паймав?
Я кивнул головой, но затем поправился:
– Не. Вместе с Сергеем Марковичем, – и, зевнув, добавил: – А, что, Лёник ещё спит?
– Ага. Ище ж девять часов тольки. Учара ён да часу ворочався. За тибе усё переживав. Иди мийся, да у пастель. А я покуль, рибу тваю усю пачистю.
Девять часов! Я не поверил и глянул на часы. И в этот же миг маленькая дверца на фронтоне, нарисованного домика на циферблате ходиков, открылась и, высунувшаяся оттуда птичка, начала отбой времени: «Ку-ку! Бааау! Ку-ку!..» Я тихо, с неожиданными для себя, радостью и ехидством, пробормотал ей рифмованный ответ моего наставника. И улёгся спать.
С Сергеем Марковичем в то лето мы ещё несколько раз ездили на «Чёрный берег». Кукушка больше не куковала. Может, она и вправду «здохла» – думал я. Как бы там, ни было, но вопрос остался. Чем?.. она досадила ему тогда, эта кукушка.
Как-то, спустя много лет после того случая, я услышал обычную перебранку детей во дворе. «Ты такая… нет, ты такая. Не я, а ты… нет, ты…» Препирания длились бесконечно долго – пока одно дитё, наконец, не устало. «Здохла!» – вдруг плакатом высветилось в моей голове. И в тот же миг я понял, почему тогда, несмотря на остывающий чай, Сергей Маркович двадцать четыре раза ответил кукушке… и улыбнулся.
Со времени той рыбалки прошло много лет. Сейчас я старше Сергея Марковича. Умерли мои родители, многие родные, близкие и знакомые мне люди… друзья и однокашники… Память о них живёт в моём сердце и сознании. Я их всех помню и многих люблю.
Но вот какое дело. Всю жизнь – с той самой рыбалки и до этих дней – как только, мой слух улавливает звук «ку-ку», не важно, какого происхождения и какое значение он несёт, я машинально отвечаю ему той хулиганской рифмовкой. После чего всегда перед глазами встаёт образ Сергея Марковича – когда-то известного на весь район бухгалтера, рыбака и пьяницы, а для меня – добрейшей души человека.
Уважаемый читатель, если Вы теперь, как и я, услышав пресловутое «куку», вдруг начнёте материться, не поминайте меня лихом. Никаких чёрных мыслей, при написании этого рассказика, я не преследовал…, просто вспоминал свои счастливые детские годы.
* Пояснения к тексту:
Абу – нет, нету (коми язык).
бабАйка – весло с уключины (местное наречие).
кукАн – приспособление для сохранения и переноса выловленной рыбы.
кИм – сон (жаргон).
чЕр – топор (коми язык).
чЕри – рыба (коми язык).
Свободное копирование
