Летом была практика. Сначала практики во дворе школы строили ограждение географической площадки, размечали клумбы, сажали деревца, благоустраивали территорию. Затем меня включили в «спецгруппу», которая должна была в течение трёх недель под руководством учителя по труду Смольникова, заниматься организацией запаса угля на зиму для школьной котельной. Было создано два звена. Первое – в составе пяти человек – должно было «лопатоскопами» загружать самосвал углём из склада на берегу Мылвы (напротив дома Анны Пильки, что на улице Комсомольской), второе – в составе двух человек формировать топливный склад у котельной. Я попал в первое.
В первые дни было тяжело и мы загружали всего по две машины в день: одну до обеда, другую – после. Но затем, приноровились и увеличили производительность вдвое. Могли бы и ещё больше, но водителю самосвала понравилось делать четыре рейса в день. После первых трёх рейсов он на час уезжал на обед. А после обеда его хватало лишь на одну ходку. И мы нисколечко не страдали от этого. Пока самосвала не было, мы купались, загорали, ловили ёршиков или, просто, бродили по берегу в поисках различных предметов. Например: рыболовных крючков, поплавков, гаек, болтов, скоб. Несколько раз находили монетки, а один раз нашли перочинный ножик с одним сломанным лезвием и авторучку.
Как-то раз, в понедельник, после обеда – когда перерыв был особенно продолжительным – мы, плывя вдоль берега от самого устья Дыньёльки, вдруг обнаружили средь нас ещё одного пловца. Он медленно, не шевелясь, плыл вниз лицом по течению и его загорелая спина показалась нам уж слишком загорелой. Колька Терентьев подплыл к нему и тронул «загорелого» за плечо, тот никак не отреагировал. Потянулся ещё раз…и вдруг, как заорёт: «Утоооопленник! Это уто…утоп…ленник!» и мы все в момент рванули к берегу. Какой-то мужик, плывущий на лодке, услышал нас и подплыл к объекту. Убедившись в правильности предположения Кольки Терентьева, он прицепил утопленника к борту лодки и притаранил его к берегу, где мы – уже все вместе – и выволокли бедолагу к своему складу угля. Утопленником оказалась женщина.
На ней был купальник из цветастой материи. Всё тело и лицо, даже губы, были коричневого цвета. Мужчина предположил, что женщина утонула, купаясь. И тут мы все хором подтвердили эту версию, вспомнив, что по Троицку ходили слухи, будто, в выходные дни на абарском пляже, что напротив Сплав Затона, кто-то и вправду тонул. По крайней мере, в речке никого не нашли. Лодочник поехал на прибывшем самосвале за милицией, приказав нам сторожить тело и его лодку. Прибывшие милиционеры, поблагодарив нас и лодочника за помощь, уехали с утопшей – вновь на нашем самосвале. Мы же, ещё с полчаса пообсуждав, как следует, случившееся, разбрелись по домам.
Работу, на которую нам отвели три недели мы, в конце концов, выполнили за десять дней. Смольников был серьёзный руководитель практики. Даже ставил четвёрки и тройки, несмотря на совершённый его подопечными «великий подвиг».
Восьмой класс запомнился Новогодним вечером в школе, на котором я вдруг начал стесняться всех девочек, в особенности некоторых из них, чего до сих пор за мной не замечалось. И чарльстон под «Марину» – Клаудио Вилла, танцевать, скажем, с Людкой Вологдиной или Ниной Андреевой, ни за что бы ни стал. Очень было стеснительно.
Чем ещё запомнился восьмой класс? Катанием на коньках и не на тех, которые пришпандоривались верёвками и палками к валенкам, а на настоящих коньках с ботинками. Всю зиму в низинке, между Мылвой и огородом Бажуковых, «ракушки» заливали каток. И, начиная с обеда до позднего вечера, на нём без конца каталась пацанва со всего Троицка. А в выходные дни, да ещё при хорошей погоде, собиралось до нескольких сотен сельчан. Даже разыгрывались турниры по хоккею с мячом между командами уличных пацанов и «ракушками». Помню, клюшки, практически, все, изготавливали сами. Из веток можжевельника: крепкие и лёгкие. Приходили и жители нового посёлка Вторая Дыньёль, иногда, например, приходила и Валя Лукина с подружками. И, когда я лихо проезжал мимо неё, она нежно, но звучно окликала меня: Пааа-влик! И я тогда так краснел, что меня, вместо светофора, можно было выставлять на перекрёсток.
Осенью, перед уборкой турнепса на колхозном поле, ходили большой школьной компанией в поход на речку Сойву. С ночёвкой. Вышли утром из Абара, шли через болото, затем лес и попали, наконец, на красивый луг и берег чудесной реки. Всю ночь пели песни, жгли костёр и смешили девочек, которые – нам на радость – довольно смеялись и визжали. Борька Васильев под гитару пел песни из фильма «Человек-Амфибия»: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…» или «Уходит моряк в свой опасный путь…».
Свободное копирование
