Кроме Оксанки был у меня ещё близкий друг. Пусть бумажный, но самый настоящий - Дневник. Он в творческих муках появился на свет, когда я скромно отметила своё двенадцатилетие. В подростковом возрасте характер стал противоречивым, то сила в нём проявлялась, то слабость. Прописные истины утверждались с душевными метаниями, я стыдилась неудач, ошибок и непонятных чувств. Нехитрые тайны ни маме, ни подруге-однокласснице не доверяла.
Чужие дневники меня не интересовали. Знания о них имелись поверхностные, но в целом правильные - это кладезь секретных мыслей. У каждого думающего человека, особенно юного и неопытного, должно быть нечто личное, тщательно спрятанное от чужих глаз. Кто-то писал о любви и ненависти, лелеял мечты или строил реальные планы, иные искали вместилище для боли и отчаяния.
При разных обстоятельствах дневник оправдывал свою ценность. Я не предполагала, что скоро испытаю нужду в сокровенных записях. В пятом классе в будущее не заглядывают.
Считая себя достаточно взрослой, я старалась хоть в отдельных чертах походить на людей, которыми восхищалась. О них, талантливых, умных, сильных, смелых, целеустремленных и недосягаемых, часто писали в газетах и журналах, говорили по радио и в телерепортажах. В центр внимания обычно попадали космонавты, учёные, писатели, врачи, спортсмены, артисты.
Я много размышляла о геройстве, но, разумно учитывая слабые физические возможности, не находила сферы, где могла бы отличиться. В нужный срок великий Джеймс Кук подтолкнул меня к подвигу. Историю о легендарном путешественнике с благоговейным трепетом я перечитывала несколько раз. Впечатлилась не только множеством географических открытий, факт ведения дневника в течение двадцати лет показался не менее удивительным: о чём можно писать изо дня в день? Да так долго. Какой многообразной и яркой должна быть жизнь, чтобы её в мельчайших подробностях отразить занимательным повествованием, интересным потомкам! Со мной такое не случится.
На тот момент я очень хорошо училась, но любая письменная работа казалась каторгой - сочинения должным смыслом не наполнялись. Мне постоянно мешал рекомендованный учителем шаблон, отклонения от него не приветствовались. Пришлось за помощью к репетитору обращаться.
Пожилая интеллигентка с многолетним преподавательским стажем требовала безукоризненного знания правил русского языка, но по литературе меня не напрягала. Она скрашивала пенсионный досуг чтением лучших работ бывших учеников и всегда находила подходящий текст. Там всё было как надо: эпиграф, заимствованный из толстой книжки под названием «Мысли и изречения», которая представлялась средоточием мудрости; затем следовали краткое вступление, объёмная основная часть с пояснениями по теме и заключение с положенными выводами. Оставалось только аккуратно переписать готовое сочинение. Мои эмоции и мысли никого не касались.
Я получала "пятёрки", но упускала что-то важное. Дневник Кука не давал покоя - в глубине души тоже хотелось талантливо писать правдивые истории. Без особой веры в успех я обозначила цель, купила толстую тетрадь и приступила к делу. Собственный дневник представлялся непокорённой высотой, полувзрослое самоутверждение настойчиво взывало к скорейшему её взятию.
Честно описывая каждый прожитый день, я вытягивала из однообразных будней какую-нибудь изюминку. Куцые безликие фразы, нехотя выложенные на линованные странички, не приносили удовлетворения, но вызывали стойкое желание откровенничать.
С лёгким увлечением я поправляла и дополняла записи, вдыхая жизнь в корявые строки. Усилия воли выработали сначала привычку, затем идущую от сердца потребность взяться за перо.
Закалялся характер ровно два года. Сперва рассказы были скучными и примитивными, но от бегства с литературной тропы удерживало чрезмерное упрямство. Я не заметила, как мои труды наполнились чувствами и надоедливый вопрос «о чём писать?» потерял актуальность. Внутреннее беспокойство ушло без церемоний.
Десятки минут планового испытания обернулись чудом - дневник из орудия пытки превратился в доброго и верного Друга. Казалось, мы дышим в унисон. Мои записки день ото дня удлинялись и обретали содержательность. Они отличались невинностью и романтизмом, немного разбавленным грустью неглубоких обид.
Свой секрет я далеко не прятала - дневник хранился на нижней полке любимого стола под высокой стопой учебников. Однажды мама нашла прикрытую тетрадь, проглядела её тайком и не признала, что поступила нехорошо. Откровенного разговора с объяснениями, вопросами, извинениями не последовало. Очередная попытка родственного сближения не удалась, ещё одно непонимание засело внутри болючей занозой.
Я закрыла стол и Душу на замки, чтобы для мамы их содержание навсегда осталось неведомым. Однако писать продолжала. Фолианты сменялись довольно быстро, из непридуманных сюжетов ладно складывался длинный рассказ о череде взятых и невзятых высот. Много лет мы с Дневником были неразлучны, страдали, любили, ненавидели, взлетали и падали. Ушибались, но не разбивались!