В первый класс меня отправили мотивированной на обучение и слегка образованной. Я любила думать, знала буквы и цифры, бегло читала, вникая в суть написанного и налету запоминая значение новых слов.
Окружающие охотно общались с развитым ребёнком и тем самым умножали мою радость. К удовольствию учителей, школьную программу я осваивала без труда. Огромная тяга к знаниям, активность и любознательность помогли быстро стать хорошей ученицей.
Отношения со сверстниками складывались сложнее. В детский сад я почти не ходила, единства с коллективом не имела. Вдруг тридцать незнакомых человечков оказались рядом без моего на то желания. Тихие и шумные, капризные и послушные, умненькие и не очень сообразительные, они не слишком стремились учиться. Нам подчас не о чем было говорить.
Нередко от скуки я засыпала на уроках. Мудрая учительница прерывала эту леность индивидуальными заданиями и общественной работой. Пока одноклассники осваивали азы письма и счёта, я спокойно справлялась с занимательными поручениями и частью домашних упражнений. Нравилось быть понятливой.
В основе школьного воспитания лежала преданность правящей партии. Октябрёнок – пионер – комсомолец – коммунист. Казалось, это единственно правильный жизненный путь. «Ни шагу назад, ни шагу на месте, только вперёд и только все вместе!» - такими пафосными лозунгами наполнялись детские головы и души.
Я без сомнений следовала навязанным идеалам и согревалась придуманным теплом дедушки Ленина. Во все байки о нём авторы намеренно вкладывали изрядные порции розовой лжи, плотно застилающей глаза. Я верила заказным словам и с дрожью в голосе громко читала нескончаемые стихи о Вожде. Преподаватели умилялись. Остальные ученики в конкуренты не годились.
Ещё я надрывно пела песни о революции и не сомневалась, что пылающее сердце Данко необходимо людям – в нём спасительный свет! Смертельную жертву считала оправданной, ведь победа над мраком легко не даётся. Нужно бесстрашно рваться вперёд, «бороться и искать, найти и не сдаваться!». Правда, не совсем понимала – что искать-то? Где? Зачем? И с кем бороться? Но главный постулат не требовал пояснений - «не сдаваться!».
Детский патриотизм, поддерживаемый педагогами и старшеклассниками- активистами, сквозил в мыслях, делах и словах. С такой ученицей хлопот не было, учителя меня любили и считали образцом для подражания.
Испытывая взаимные симпатии к наставникам, я откликалась на их просьбы, участвовала в математических и литературных конкурсах, биологических олимпиадах и одну за другой получала похвальные грамоты. То совет пионерского отряда с гордостью возглавляла, то учебный комитет школы.
Я научилась ладить с одноклассниками и на невидимой шкале ценностей ставила интересы коллектива выше собственных. После уроков наравне со здоровыми ребятами мыла полы в классе, подметала тротуары, собирала макулатуру и металлолом, а летом увлечённо осваивала несложную ремонтную работу.
В третьем классе у меня появилась близкая подруга – одноклассница Оксанка. Славное время! Доброе, искреннее, неповторимое. Мы не расставались с утра до вечера, вдоволь шептались, делясь девичьими тайнами, надеждами да мелкими обидами. Иногда немного спорили и вслух мечтали о будущем.
Во время прогулок на карманные деньги, редко и скромно выделяемые из родительского бюджета, мы покупали пару маленьких булочек с непонятным названием «Кунцевские», по три копейки каждая, и два стакана лимонада. Громоздкие автоматы «Газ-вода» в достатке расставлялись в многолюдных местах, не позволяя жителям города мучиться от жажды.
При дефиците наличности нам доставалась невкусная вода без сиропа (цена – копейка). Из единственного стакана отпивали по глоточку ровно половину порции. Подростковые отношения держались на честности, доверии и взаимной симпатии.
Мама Оксаны, Нина Даниловна, женщина чрезмерно деловая и сдержанная, не препятствовала внеклассному общению. Надеялась, что отличница (то есть я) положительно влияет на её дочь, не имеющую должной тяги к знаниям.
Под благовидными предлогами я довольно часто появлялась в чужом доме. Мы с подругой честно собирались делать уроки, но обязательно находились интересные занятия, и учебники отодвигались на задний план. Я все задания тщательно выполняла вечером, а Оксанка себя не утруждала, получала запросто «тройки» да «четвёрки» и к большему не стремилась. В угоду маме она регулярно рисовала в дневнике нужные оценки, виртуозно справляясь с подставой. Когда обман раскрылся, страх перед неминуемым наказанием потерял силу.
Хоть нравилось мне жильё Оксаны с её отдельной комнатой, бывать там при Нине Даниловне я не любила. От неулыбчивой женщины ощутимо веяло холодом и недоброжелательностью. Вежливый приветственный диалог не получался, я нетактично сбегала на улицу. Подруга отправлялась следом.
Здесь никто не сверлил нас колючим взглядом и не прислушивался к секретным разговорам. Большие и маленькие тайны мы родителям не доверяли, отношения «дочки-матери» в обеих семьях оставляли желать лучшего. Однако Оксане повезло: у неё ещё папа был. К нему душевно тянуло нас обеих.
Дядя Лёня большую часть года находился в долгосрочном плавании - работал радистом на огромном рыболовецком судне. В редкие отпускные месяцы он возвращался домой, и дочь купалась в отцовской любви. Мне тоже перепадало немного внимания.
Чужой папа привлекал добродушием и подарками, в изобилии привезёнными из загадочных путешествий. От него бежать не хотелось. За чашкой чая с заморскими конфетами я заворожённо слушала рассказы о дальних странствиях и выбалтывала свои новости.
Потом появлялась Нина Даниловна, и взгляд дяди Лёни терял сияние, чарующая улыбка тоже пропадала. Он ласково провожал сникших духом девчонок до дверей и разрешал гулять до позднего вечера. Видимо, тяжким был семейный плен.
В частые командировки отец Оксаны собирался с энтузиазмом, отчаливал не прощаясь. Я невольно сравнивала его со своим папой, не вспоминающим о родной дочери даже в День её рождения. Много лет заглядывала в почтовый ящик в ожидании письма или открытки. Тщетно! Ни разу не прислал.
Зато дядя Лёня в каждой весточке передавал сердечный привет и желал, чтоб я всегда была умницей. Мы с подругой сочиняли длинный-предлинный ответ и мечтали о нескорой встрече как о празднике. Такого папу можно ждать долго-долго. Но его у меня вовсе не было.
Отпускные визиты дяди Лёни выводили семью Оксаны из однообразного житейского равновесия. Привычный ритм забавно нарушался, и мы наслаждались неизбежными плюсами, вытекающими из занятости родителей друг другом. Вечерние прогулки не лимитировались, походы в кинотеатры учащались, карманных денег хватало не только на сладкую воду, но и на вкуснейший сливовый сок и булочки «Майские» с сахарной пудрой сверху и повидлом внутри. Ещё на мороженое да конфеты наскребалась мелочь.
Детство наше счастливо проскочило без излишеств, баловства, компьютеров и сотовых телефонов. В пронзительных разговорах с глазу на глаз обсуждалось всё на свете: от коллекций карманных календарей и фотографий популярных артистов до ночного шорканья в родительской спальне. Постельная тема тревожила интересом, но не чувственностью.
Меня повлекло к мальчикам после тринадцати лет. Платонически, без капли желания отдаться, просто хотелось пригодиться единственному человеку в трудный момент. Дружбу я считала самым высоким чувством, остальное, о чём смутно догадывалась, могло только прилагаться. Потом, когда-нибудь.
Настоящий зов сформировавшегося женского тела заявил о себе годам к семнадцати. Я романтично размечталась о настоящей любви, переполненной взаимной нежностью, но даже в мыслях не допускала мимолётной близости. А желание Оксаны скорее попробовать запретный плод оказалось без тормозов и закончилось сумбурной свадьбой на последних месяцах беременности. В восемнадцать лет. Подруга познала все тяготы бестолкового супружества, мы закрутились в разных измерениях.
