По приезде в Москву я почему-то думала, что наш профессорский археологический мир, с А.И.Успенским во главе, привлечет меня в свою среду, что у нас по-прежнему установится дружеское общение, как это бывало, когда они приезжали в Смоленск читать свои лекции. Лелеяла я надежду, что у нас найдется достаточно общих интересов, и я примкну к институтской жизни.
Я все поджидала, что господа профессора найдут нужным сделать мне предварительный визит, как это делается всюду в Европе, и с этого, как кажется, и завязываются обыкновенно между людьми отношения. Но, вероятно, это все относится к той области законов общежития, которая незнакома нашему миру ученых. Кроме профессора Мальмберга, никто обо мне не вспомнил, а А.И.Успенского я видела у себя на минуту лишь один раз.
С А.И.Успенским мы неоднократно переговаривались по телефону, встречались несколько раз в институте при торжественных случаях, и каждый раз он меня, по установленному и довольно странному обычаю, с рвением, трижды лобзал при встрече и прощании, а затем -- ничего.
Мы даже не имели с ним десяти минут, чтобы побеседовать спокойно о наших общих делах, а у меня так много было что сказать и предложить...
Вообще, за последние два года, наши отношения с ним свелись почти на нет. Я не понимала, занят ли он через меру, взял ли он на себя свыше сил всевозможных обязательств или сердится на меня? Но за что? Совесть моя чиста, и я до сих пор ни в чем не могу себя упрекнуть по отношению к нему.
Несмотря на создавшееся положение, мне как-то не хотелось начинать скучных объяснений, да, кроме того, меня еще удерживало от объяснений здоровье Александра Ивановича. Оно было неважно, и болезнь у него была серьезная -- почки. Мне даже пришлось однажды доставить его к нему домой из института в отчаянном состоянии, он сразу расхворался на одном из заседаний Совета.
Итак, я тихо засела в своем углу за работой над моей диссертацией. Работа шла успешно, и я видела уже тот день, когда я поставлю последнюю точку.