Репрессии продолжаются - 1

Репрессии продолжаются. Неожиданно вместо ожидаемого ответа на просьбу о реабилитации, вновь арестованный, нахожусь в ИТЛ. Мое вторичное освобождение.

Итак, мы прибыли в один из исправительно-трудовых лагерей Мордовской АССР. По установленному для всех подобных лагерей порядку нас оформили, дали возможность разместиться по баракам и воспользоваться лагерной столовой.

Прошло немного времени, и за мной прибыл лагерный надзиратель, препроводивший в кабинет начальника лагеря майора Коломытцева. Кроме хозяина кабинета во время моего вызова находились еще замначальника по политическо-воспитательной работе подполковник Толбузов и начальник отряда Корнели.

Вызвавшие меня, видимо, ознакомились с моим личным делом, сопровождавшим меня. Я не мог понять из начавшейся беседы, является ли это дело тем, которое меня сопровождало и по лагерям Воркуты, или вновь заведенным. Во всяком случае, им стало известно, что я осужден решением «Особого совещания» при МГБ СССР от 18 января 1947 г. по ст. 58-1a УК к 20 годам лишения свободы. Им было известно также, что уже отбывал наказание в ИТЛ в Воркуте, был освобожден в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., от 17.09.1955 г. со снятием судимости и поражения прав.

Я понял, что в деле имелось решение Генерального прокурора СССР Руденко о моем вторичном аресте якобы по причине неправильного применения Указа при моем освобождении из Воркутлага. Сообщая мне об этом, начальник лаготделения майор Коломытнев, однако, не привел никаких доводов к указанному решению Генерального прокурора.

После этой части нашей беседы разговор пошел о том, вернее, на каких работах я был использован в Воркуте. И в данном случае мне показалось, что в моем личном деле, лежащем на письменном столе, были приведены и эти данные.

Подполковник Толбузов поинтересовался, как я воспринял мой повторный арест, считаю ли я его справедливым и обоснованным.

Признаюсь, мне было очень нелегко ответить на эти вопросы. Я еще не смог найти у себя достаточно сил для того, чтобы перенести новый удар. Меня все еще мучил ряд вопросов, связанных именно с тем, на каком основании и с какой целью Руденко счел необходимым меня вновь изолировать от окружающих, поместив в отдаленный от Ленинграда ИТЛ.

Несколько помедлив, подумав над тем, какой правильный ответ должен от меня последовать, я все же принял твердое решение, как должен держаться перед сотрудниками НКВД СССР. Довольно решительно и громко сказал:

– Я буду со всей решительностью продолжать борьбу за свою полную реабилитацию. Для меня сейчас она имеет особое значение, ибо моя мать, а также и моя невеста, безусловно, тяжело переживают совершенно неожиданный вторичный арест. Моя честная работа в лагере, убежденность в том, что справедливость восторжествует, придают и сейчас при продолжении тяжелых переживаний мне силы для того, чтобы все выдержать.

Я считаю вправе заверить руководство лагеря в том, что приложу все мои силы и знания для того, чтобы добросовестно выполнить любую доверенную мне работу.

После этих слов произошло нечто совершенно для меня неожиданное. Начальник лагерного отделения майор Коломытцев сообщил мне, что уже принято решение, в соответствии с которым я буду вскоре назначен для выполнения сложной и ответственной работы – старшим нарядчиком большого деревообрабатывающего завода, на котором в основном работают заключенные нашего лагеря. Правда, им бы очень хотелось, чтобы предварительно я ознакомился и предоставил свои заключения о состоянии работы бухгалтерии и экономики.

Еще в большей степени меня поразила заключительная часть высказывания начальника лагеря. Он прямо заявил, что руководство верит в то, что я, продолжая так же честно работать, как это было в Воркуте, смогу помочь значительно лучше, при участии наших заключенных, в работе на заводе. Лагерное начальство, по его словам, не останется безучастным к моей судьбе и в меру своих сил и возможностей поможет мне добиться правды и вскоре вновь приобрести свободу, вернуться к моей старой и больной матери, начать счастливую семейную жизнь.

Коломытцев указал мне, что основным моим руководителем будет являться начальник части Корнели, а в части моего участия в проводимой в лагере политико-воспитательной работы я буду обязан руководствоваться указаниями подполковника Толбузова.

На этом наша первая встреча с руководством лагеря закончилась. Покидая кабинет, я продолжительное время старался оставаться один, не вступая в разговоры с другими заключенными.

Меня не могло не удивить высказанное Коломытцевым и явно поддержанное Толбузовым и Корнели заявление о том, что они намерены помочь мне в борьбе за мое скорейшее освобождение и возвращение в Ленинград. Естественно, в то время я не мог понять, в чем может выразиться эта помощь.