Чтобы поставить точку (окончательную!) в рассказе о моей предпринимательской, как говорят теперь, деятельности, дополню свой рассказ, забегая немного вперёд.
Когда мы возвратились из эвакуации в Харьков, жизнь ещё долгое время была трудной, голодной. Постоянно хотелось кушать, особенно мне – мальчишке, бурно растущему в том, отроческом возрасте. При этом я по-прежнему увлекался театром. На удовлетворение этих запросов – и «низменных» - чего-нибудь поесть, и духовных – купить былеты в театр или кино - требовались деньги. Здесь мне здорово помог харьковский Конный рынок, недалеко от которого мы жили. Бывая там после возвращения из эвакуации, я обратил внимание, что многие торговки заворачивают селёдку и другие подобные продукты в листы, вырываемые из толстых, красиво оформленных книг. Я же, фанатичный книгочей, присмотревшись к этими книгам, с изумлением обнаружил, что это - старинные издания произведений русских поэтов и писателей – Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Толстого и других, в том числе, и неизвестных мне тогда – Писемского, Вересаева, Надсона.. Столкнувшись с таким отношением к книгам рыночных торговок, я мгновенно сориентировался и предложил тёткам сделку: взамен на неудобные для них книги с маленькими, плотными листами я принесу им газеты. Они охотно согласились. Заворачивать селёдку в газеты значительно удобнее. Где только смог, раздобывал газеты и в обмен получал книги, которые ещё не были разорваны на листочки.
Это было настоящее богатство! Дореволюционные издания известного издательского дома Маркса! Роскошные обложки, хорошая, плотная бумага, старинной вязью с виньетками выполненные начальные буквы каждой главы, богатые иллюстрации, переложенные тонкой, нежной, шелковистой бумагой, типа папиросной, только более качественной. Кроме книг, в результате этого обмена у меня в руках оказались и ноты - старинные клавиры оперы «Евгений Онегин» и Первого концерта для фортепиано с оркестром П.И. Чайковского.
Где базарные торговки раздобыли эти книги и ноты, ума не приложу. Наверное, в домах харьковских интеллигентов, бежавших от немцев. Многие из книг, прежде чем пустить их «в дело», я перечитал. Помню, какое большое впечатление произвели на меня стихи ранее нигде не встречавшегося, очень рано умершего поэта С. Надсона. До этого такой «упадочнёйшей» поэзии, как говорили в то время, я не читал. В моей, юной душе «молодого Вертера» она нашла довольно сильный отклик, в какой-то степени даже навеяла серьёзную тоску. Особенно полюбились и до сих пор запомнились строки:
Не говорите мне: он умер –
Он живёт!
Пусть жертвенник разбит –
Огонь ещё пылает!
Пусть роза сорвана-
Она ещё цветёт!
Пусть арфа сломана-
Аккорд ещё рыдает!...
Не ручаюсь за точность – всё по памяти!
Рассказывая об этом неравноценном обмене - старинных книг на газеты, придётся покаяться. Хотя отношение к книгам вообще, тем более, к таким, у меня было не просто уважительное, а даже трепетное, в конечном счёте, я использовал их далеко не по должному назначению: поставить на книжные полки (которых в нашем доме, кстати, и не было!), любоваться, читать и хранить для себя и будущего потомства. Увидев эти книги у торговок селёдкой, я, прежде всего, вспомнил о букинистическом магазине, в котором не раз бывал. Помню, он находился на площади Тевелева. Книги там я не покупал, денег на это не было, только любовался ими. Подолгу, с умным видом листал, чтобы хоть немного почитать что-нибудь старинное.
При виде же того, как тётки на базаре используют такие книги в качестве обёрточного материала для селёдки, у меня сразу созрел далеко не гуманитарный план. Прочитав часть книг, я относил их в букинистический магазин и продавал. Наверно, платили за них мне не очень много. Тогда я даже не подозревал, что есть знатоки, собиратели книг, готовые платить за такую ценность немалые деньги. Зачем, считал я, это делать, когда есть библиотеки? Только намного позже, когда поумнел и появилась возможность самому собирать библиотеку, понял, какую непоправимую ошибку совершил тогда. То были бы бриллианты в коллекции любого книголюба…
Свободное копирование
