дивительно, но в этот самый напряженный в моей жизни период я еще успевал работать в Комитете комсомола.
Помимо, моей текущей работы в моем кабинете в комитете комсомола, я хожу на факультетские комсомольские собрания. Выступаю. Что-то такое говорю. Мне аплодируют. Уже не помню, по какой причине. Но, наверное, что-то умное сказал. То, что понравилось молодежи. Просто так аплодировать в это время не стали бы. Уже не было тогда дежурных аплодисментов, которыми сопровождали здравицы в честь «любимой партии и правительства».
В комсомоле тогда на самом верху, в ЦК шла какая-то реорганизация комсомола и обменивали членские билеты. У меня даже сохранились фотографии с этого мероприятия.
Как-то мне принесли из факультетского бюро персональное дело Игоря Виноградского, студента физмех факультета. Я Игоря немного знал, но он был более близок к Володе Меркину и Арику Якубову, с которыми я продолжал поддерживать дружеские отношения, хотя видел их не столь часто, как раньше.
Я пролистал дело. Какая-то женщина написала на Игоря жалобу, потому что он сначала жил с ней, а потом бросил. В общем-то, это была обычная житейская история, но Игоря она не красила, потому что, кроме того, что на всеобщее обозрение был выставлен ворох грязного белья, рассерженная женщина приводила примеры того, как Игорь обращался с ней и какие оскорбительные выражения употреблял в их скандалах. Более того, в подтверждение своих слов она приложила письмо Игоря к ней, где он употреблял совершенно недопустимы оскорбительные выражения.
Мне следовало подумать, давать делу ход или нет, и свою точку зрения изложить Вене Извекову, решение которого было окончательным. В факультетском бюро мнения разделились. Любителей покопаться в грязном белье все еще было достаточно много, хотя уже были комсомольцы, не считающие возможным вмешиваться в личную жизнь людей.
Прежде, чем решить этот вопрос, я решил поговорить с самим Игорем Виноградским.
Игорь Виноградский не был мне ни другом, ни приятелем. Но я знал, что с Меркиным и Якубовым они, хоть и не дружили, но виделись довольно часто, по крайней мере, я встречал его у Володи дома несколько раз.
Его координат я не знал, поэтому позвонил Володе Меркину, и на следующий день ко мне в комитет после занятий зашли Меркин, Якубов и Виноградский. Они застали меня уже выходящим из кабинета, – я спешил домой. При нашем разговоре присутствовал и Марлен Нахапетов. Он, был членом комитета комсомола по культурно-массовой работе, оргработа и персональные дела его совершенно не касались, но, как обычно, он был рядом со мной.
Я дал Виноградскому почитать письмо, чтобы посмотреть его реакцию.
– Странно, – сказал он, – я не помню, чтобы я писал это письмо. Можно я почитаю его более внимательно.
Он сидел и читал жалобу и письмо, делая какие-то выписки, а я поглядывал на часы, т.к. очень торопился.
Володя, видя мое нетерпение, спросил, могу ли я дать Игорю это письмо, чтобы он более внимательно прочитал его дома. Завтра же это письмо снова будет у меня. Я подумал, посмотрел на Нахапетова. Он пожал плечами, как бы соглашаясь, – почему бы не дать? Это было против правил, но ведь я имел дело с друзьями!
– Ты иди, сказал я Марлену, я еще немного задержусь, а потом поеду с ребятами. Он ушел, а я все еще раздумывал, – дать Виноградскому письмо на время или задержаться на полчаса в Комитете комсомола.
– Хорошо, сказал я. Принесешь мне его в Комитет сразу после занятий.
На следующий день, Виноградский принес письмо. Я зашел с жалобой к Вене Извекову, сообщил ему точку зрения факультетского бюро, рассказал о реакции Виноградского, но о том, что давал ему документы домой не сказал, считая это несущественным. Веня решил дать делу ход и передал материалы снова в факультетское бюро. Предстояла длительная процедура рассмотрения: групповое комсомольское собрание – курсовое бюро ВЛКСМ – комсомольское собрание курса, факультетское бюро ВЛКСМ, – Комитет комсомола института, бюро райкома комсомола. Последние две инстанции должны были быть, если бы Виноградского исключали из комсомола или объявляли ему выговор с занесением в учетную карточку.
Я описываю этот эпизод столь подробно, потому что он имел для меня тяжелые последствия, о которых будет написано чуть позже.