4 июля.
[...] В Москве никого не видал, ничего не слыхал, и только по газетам видел подтверждение печального факта нашего медленного неуклонного отступления перед неприятелем на всех пунктах. Чем однако это кончится?
Германия дерется с дикой свирепостью своих лесных предков, отрешившись от всего нравственного и человеческого. Но они дерутся также с изумительным самоотвержением всей нации, и с неистощимыми средствами научной и технической культуры. Это фанатичное одушевление, эта борьба на смерть - есть результат нашей глупости. Вильгельм сделал страшную ошибку, начав войну с неправильным подсчетом условий. Нам бы нужно было быть умными и справедливыми, т. е. объявить, что мы, будучи атакованы, принуждены защищаться, но ведем войну против правительств Германии и Австрии, и апеллируем к народам обоих стран, с которыми желали и желаем жить в мире. Возможно, что народы, при первых же неудачах, принудили бы свои правительства к миру. Вместо этого - мы объявили, что желаем стереть Германию и Австрию с лица земли. И вот результат! Теперь нет ничего невозможного, что мы будем биты и... до какой степени? Кто осмелится сказать?
Если воодушевление России, народа, и выручит, и сколь-нибудь уравняет страшную разницу в наших культурно технических средствах со средствами Германии, то все же война сведется на ничью. О большем - мы не имеем оснований мечтать. И это было бы еще не очень плохо. Тогда, вероятно, немцы прогнали бы Вильгельма, но и наше правительство было бы весьма скомпрометировано. В общей сложности, мы бы проиграли все-таки меньше, а выиграли бы то расширение самосознания, что перестали бы возлагать глупые надежды на Англию, Францию, да и на славянство. В начале этой войны - мы показали себя наивными ребятами в знаменитых Воззваниях Главнокомандующего и в очевидном преувеличении сил своих "союзников". Прояснение сознания чего-нибудь все-таки стоит.
То, что я думаю - тяжко пессимистично. Но вот первая моя мысль при "воззваниях" была именно такова. Я говорил о страшной силе Германии, об опасности доводить ее до крайности. И вот - к несчастью - факты показали уже, что я был прав. Я вообще редко ошибаюсь в общих оценках положения, и ужасно боюсь теперь, что не ошибусь в своем пессимизме. [...]