Скоро в снег побегут струйки,
скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
а хочу журавля в небе.
Семен Кирсанов.
Учась на третьем курсе, в декабре 1939 года я набрался решимости побывать в редакции газеты «Комсомолец Татарии» со стихотворением «Сестренке». У себя на родине, в Ульяновске, я давал стихи в городскую газету «Пролетарский путь», пять-шесть стихотворений были напечатаны. А здесь, в Казани, художественное училище закружило меня в среде юных талантов, шло негласное соревнование с узнаванием друг друга, и для стихов почти не оказывалось времени.
Потом, десятилетия спустя, я написал о своем подростковом становлении в чуть ироничных строфах:
Ах, этот Мир, где ты
еще мальчишка –
жаль, что усы пока что не растут,
но ты ни от чего не отмолчишься –
наоборот, во все вгрызешься тут,
во все старанья и во все дерзанья –
контрасты красок
вклинятся в холсты?
В дороге на Парнас для состязанья
ты испещряешь рифмами листы.
Авось, в Москве задумаются все же,
какой пыхтит в Казани грамотей, –
тебя ж открыл
Центральный дом художе-
ственного воспитания детей!..
Вообще-то это происходило без моего участия. В 35-м году в Ульяновске шел фильм «Три песни о Ленине» о бесправной жизни женщин Востока. Мне было 14 лет, я пересказал этот фильм стихами, получилась поэма в трех частях – точнее, в трех песнях – «Три песни о Ленине»:
В чадре черной лицо твое было,
темнота тебя била, как бич,
о тяжелое время уплыло,
просветил нас великий Ильич...
В школе поэма понравилась, ее читали со сцены. Потом перепечатали на машинке и отправили в этот самый Центральный дом. Я ничего этого не знал. Мне потом мама рассказала, что пришло письмо с положительной оценкой поэмы и ее автора. Показали письмо маме.
А в январе 39-го года был объявлен Всероссийский детский и юношеский литературный конкурс «Наша Родина» на лучшее стихотворение. Мне на ульяновский адрес прислали приглашение участвовать, мама переслала мне письмо, и я сразу взялся за стихи. И подумал: «Три песни о Ленине» с женщинами Востока – это моя судьба, потому что три женщины Востока, три казанских татарки – Рая, Аминя и Асма – обитают сегодня в моем сердце. Им я посвящу свою победу на конкурсе. Да, победу! Я должен быть победителем, иначе зачем участвовать?
Конкурс «Наша Родина» приурочен к декабрю 1939 года. В декабре страна будет отмечать шестидесятилетие товарища Сталина, поэты будут восклицать: Родина – это Сталин. О Сталине поэты уже написали все, что можно придумать. Я ничего не смогу добавить к их гиперболам, кроме еще неиспользованных рифм к имени вождя… Но именно рифмами освежу тему, сделаю ее фейерверком!
Бог сделал Бетховена глухим – Бетховен бросил вызов Богу своей гениальной музыкой. Бог моей бабушки сделал меня косноязычным – в ответ я всем покажу музыку поэтического языка. После «Трех песен о Ленине» я напишу одну песню о Сталине с неслыханными дотоле рифмами, которые облагородят банальности о юбиляре. Стихотворение будет называться «Портрет», поскольку его пишет художник.
Заходи в гостеприимный дом.
Накрепко в простую рамку
ВСТАВЛЕН
тот портрет, что каждому знаком,
имя чье на всех наречьях СТАЛИН.
Этой рифмы я еще не встречал в стихах. Стихи на конкурс у меня найдутся готовые, а «Портрет» будет открывать подборку – «Портрет» повезет, как паровоз, остальные стихотворные вагоны. Повезет к победе.
И у всех, у нас не у одних,
где-нибудь в тиши укромных
СПАЛЕН,
там, где фотографии родных,
там и он, родных роднее – СТАЛИН.
И этой рифмы еще не было. Я продолжу традиции виртуозов рифм, моих любимых поэтов – Маяковского, Асеева, Кирсанова.
Сталин никогда не будет стар.
Он могуч, он мудр, он НЕУСТАНЕН.
Тот, который солнцем нашим стал,
имя чье звучит бессмертьем:
СТАЛИН.
Три песни о Ленине. Три строфы о Сталине. О Сталине, с ведома которого по стране прошла охота на троцкистов и других «врагов народа». С ведома которого взят в тюрьму отец моей подруги Лели.
Мне скоро 18, я почти совершеннолетний – понимаю, что такое литература. И меня приглашают в эту литературу войти.
Державин посвящал оды царице Екатерине. Маяковский написал поэму «Владимир Ильич Ленин». Николай Полетаев за год до смерти Ленина написал:
Портретов Ленина не видно:
Похожих не было и нет.
Века уж дорисуют, видно,
Недорисованный портрет.
Стихотворение оказалось провидческим – время дорисовало портрет. Теневой портрет Ленина – через 60 лет после его смерти. Полетаеву простили его инфантильную рифму «не видно – видно».
Мало кто знает, что «пролетарский поэт» Демьян Бедный, бывший Ефим Придворов, подтвердил свою придворную приверженность царской династии Романовых такими строками:
Звени, моя лира:
Я песни слагаю
Апостолу мира
Царю Николаю.
Бедный опередил комсомольского поэта Александра Жарова, которому угораздилось написать: «Я — пролетарская пушка, стреляю туда и сюда». О Придворове мало кто знает – о его былой «придворности», но моя просвещенная тетя Анна знает все. Бедный еще лучше, чем Жаров, умел стрелять "туда и сюда".
А Леля поймет меня, простит мне помпезное стихотворение о Сталине – она, комсомолка, простит меня, беспартийного.
***
Конкурс «Наша Родина» получил огласку в центральной прессе. Стихи через пресс-бюро ЦК ВЛКСМ были разосланы по молодежным журналам.
Пришло из Москвы письмо – на бланке журнала «Молодой колхозник»:
23 апреля 1939 г.
Юрию ГРУНИНУ
г. Казань, ул. Комлева,16, Художественное училище
Дорогой товарищ ГРУНИН!
Мне ваши стихи нравятся, их задушевная простота волнует сердце. Я предложил редакции журнала «Стихи о дружбе» и «Вишню». О решении редакции вам сообщат дополнительно. Напишите о себе коротко – о своей работе, творчестве. Давно ли пишете стихи? Как следите за современной поэзией? Сколько вам от роду? Хочется ближе знать своего автора – это естественно. Пришлите и другие ваши работы.
С дружеским приветом! Литконсультант Герман Абрамов»
И второе письмо – из того же журнала:
«Товарищ Грунин!
Стихи Ваши будем печатать в № 7 или 8. Напишите о себе подробно.
Привет. Замредактора И. Козлов 10.У.39 г.
Сообщите имя, отчество полностью.
Секретарь редакции Белоусова».
Конечно, я ответил на письма, приложил стихи – и вскоре получил доброжелательное письмо – пять машинописных страниц стандартного формата. С такой концовкой:
«...Спешите учиться: вам уже скоро будет 18 лет. Не торопитесь писать, а тем более печататься: вам еще нет и 18 лет.
От всего сердца желаю вам бурно-пламенных успехов. Ваш Герман Абрамов»
Так мои стихи появились в московских журналах «Молодой колхозник» и «Колхозник» – не о Сталине. Другие. Тетя Анна предложила «отметить» это событие с ее подругами Тосей и Асмой. Асма сказала всего одну фразу:
– Тебя Ульяновск печатает, Москва печатает, что же ты нашу Казань игнорируешь?
Я медленно влюблялся в Асму.
В училище – журналам удивлялись. Иван Суханов добродушно сыронизировал:
– Седалищем высидел?
А Рая внимательно смотрела то на журналы, то на меня, Потом сказала:
– Подожди, я Аню позову.
Аня-Газель сказала деловитее всех:
– Юка, пора подниматься на Парнас литературной Казани. С самой первой ступени. Знаешь газету «Комсомолец Татарии»?
***
Так в декабре я пошел в редакцию. От первого же стола меня направили к литконсультанту Бендецкому. Фамилия знакомая – я видел в книжном магазине тонкую книжечку его стихов, но покупать не стал: обычные стихи провинциального поэта, гладкопись без недостатков, но и без достоинств. Типичное то, что не запоминается и не перечитывается. Но в лицо я его не знал. И вот – увидел.
Свежевыбритый, чуть стареющий, ухоженный, с красиво уложенными черными волнистыми волосами, внимательные черные глаза. Называть я себя не стал, молча подал лист, где сверху печатными буквами, тушью – имя и фамилия, а ниже – заглавие стихотворения.
Сестренке
У тебя в восторге брови подняты,
у тебя открыт с вопросом рот.
Нет, не успокоишься сегодня ты,
потому что завтра новый год...
– А знаете, я в нем не нашел никаких погрешностей! Оставьте – мы, наверное, опубликуем его.
«Сомнительный комплимент, – подумал я, – нет погрешностей! Зачем бы я с погрешностями в редакцию понес!» И сразу же сложил о нем две строчки: «Александр Бендецкий – он писатель детский».
Мои мысли прервала фраза литконсультанта:
– А сколько лет сестренке?
– У меня нет сестренки. Это литературный вымысел.
Бендецкий внимательно посмотрел мне в глаза, опустил их на лист, где сверху мое имя написано, и сказал:
– Юрий, а вы далеко пойдете!
Я заранее ликовал. А он рекомендовал мне побывать в русской секции писателей при Союзе писателей Татарии, познакомиться со старшими коллегами. Так и сказал – «со старшими коллегами». А я мысленно телеграфировал Ане-Газели ритмичную фразу: «Я наступил на первую ступень».
О конкурсе и журналах я ему ничего не сказал.
Свободное копирование
