С картошки я приехал к маме. Мама меня встретила радостно. Мы поцеловались с Аллочкой, а Боренька просто не отходил от меня, все время улыбался мне и предлагал сыграть в шахматы, что я, в конечном счете и сделал.
Я уже собрался уезжать в общежитие, когда к нам в комнату зашла Любочка. С того момента, когда я покинул ее на трамвайной остановке прошло больше месяца. За это время я ни разу не позвонил ей, хотя собирался это сделать тысячу раз. Она вошла, и сердце мое прыгнуло, а душу защемило, и меня бросило навстречу ей, но, к сожалению, только мысленно. А внешне ...
Внешне я не шевельнулся. Только посмотрел на нее и сказал
– Здравствуй.
Но, по-моему, и это слово я не произнес, потому что у меня перехватило горло. Любочка присела к столу.
Мама деликатно вышла, забрав с собой и Бореньку.
– Так ты теперь живешь в общежитии?
– Да.
Разговор не клеился, и Любочка сразу заговорила о встрече на трамвайной остановке.
– Как ты мог уехать?
Я выслушал о себе, все, что она думала. Я молчал и не перебивал. Любые ее слова обо мне были заслуженны. А если бы она знала всю правду? Правда была еще хуже. Но я решил не говорить, почему я тогда уехал. Да и не было у меня подходящих слов. И обижать ее дополнительно я не хотел. Мне не было оправдания. С каждым словом, с каждой минутой моего молчания я терял Любочку и понимал это. Может быть, надо было повиниться? Просить прощения? Броситься к ее ногам? Почему-то я не мог этого сделать.
Я и сегодня не уверен, что Любочка простила бы меня тогда. Должно было пройти время, чтобы все забылось. Или не забылось, такое не забывается, а хотя бы потускнело. Но вот прошло уже более полувека, а Любочка и сегодня помнит о той обиде. Она оставила в ее душе кровавый рубец на всю жизнь, и виной тому только я... Мы расстались, как чужие.
Свободное копирование
