В трактире к нашему столу, когда мы уже кончали чай, подошел какой-то небольшого роста человек, с красным опухшим лицом, одетый в засаленный, точно покрытый лаком пиджак, и спросил:
-- Вы, ребята, аткеда?.. Чьи?
-- Мы не здешние, -- ответил дядя Юфим и добавил: -- Так мы... насчет работенки...
-- Мастеровые, что ль?
-- Нет... так... Какие мастеровые!.. По хлебу резчики...
-- Куда ж идете-то?..
-- Да куда идем? -- усмехнулся подвыпивший Юфим. -- И сами, родной, не знаем.
-- Работы ищем! -- пояснил Малинкин.
-- Та-а-а-к! -- протянул одетый в короткий пиджак человек и, помолчав немного, опять протянул: -- Та-а-а-к! Вот что, -- продолжал он, окидывая нас всех противными глазами с кровяными жилками на белках. -- Землю рыть можете!
-- Как, чай, не можем -- можем! -- сказал Юфим. -- А что?..
-- А то давайте на сотку, укажу работу...
-- Сотка не расчет, -- опять сказал дядя Юфим, -- дать можно... а кака работа? Что делать?
-- Погреб рыть, -- ответил человек в пиджаке, -- яму новую... Я вас сейчас бы и свел... А мне, признаться, выпить необходимо... а?
-- Да уж не знаю, как с тобой и быть? -- сказал Юфим, вопросительно глядя на нас. -- Дать, ребята, ему, что ли, а?
-- Дай! -- сказал Малинкин. -- Сотку-то мы видали... пес с ней, не разорит!
-- Да вы не бойтесь, -- успокоил нас пиджак, -- вместе пойдем... Я на ваших глазах выпью, недалеча тут... чай, не сбегу... Авось, и мы тоже восемь-то монет видали...
-- Ну, смотри, верно ль будет-то? -- усомнился Юфим.
-- Ну, вот! Толкуй, кто откуль... Говорю -- верно, стало быть -- верно... Мое слово -- олово... Отдавайте за чай, пойдемте...
Мы отдали за чай, взяли сумки и пошли на улицу. Около казенки, где уже не было "череду", как час тому назад, дядя Юфим дал человеку в пиджаке одиннадцать копеек денег и сказал:
-- Смотри, друг, чтобы по совести.
Человек махнул рукой и скрылся в казенку. Через минуту он явился оттуда, на ходу, по дороге к нам, вышиб ладонью из бутылки пробку и, остановившись, запрокинув голову назад, стал пить ее прямо из горлышка.
-- На, получи, -- тяжело переводя дух, вымолвил он, подавая Юфиму пустую сотку и, крякнув, сплюнул на землю. -- Бр-р-р!-- поморщился он, -- фу-у-у-у!..
-- На, закуси хлебушком! -- сказал Малинкин.
-- Не надо! -- отвечал тот. -- Заберет лучше так-то... Посуду снеси... за нее три копейки плочено...
-- Знамо, -- ответил дядя Юфим и, обернувшись к Терехе, сказал, подавая ему сотку: -- Подика-сь, обмени...
-- А меня там не заругают? -- конфузясь и покраснев, произнес Тереха и вдруг решительно добавил: -- Не пойду я, дяденька Юфим, ни в жисть не пойду... Иди сам, коли что...
-- А, чорт серый! -- рассердился дядя Юфим. -- Куда ты годен-то? Вытянулся с коломенскую версту, а ума вот на эстолько нет... тьфу!..
Он плюнул и пошел сам в казенку.